Коротко говоря, все еще сомневаясь в том, что сон – это явь, и наоборот, постучался Николай ко мне, как назло оказавшемуся дома. Рассказал что да как, совета спросил. Я, понятное дело, не поверил, да так крепко, что и проверять не стал. Решил, белая горячка в тихом виде, проспится – проснется, тогда и определимся, что она на самом деле натворил, а чего не успел натворить на самом деле.. Посоветовал вызвать скорую и сбегать в милицию с повинной, мол, на суде учтут, а там, глядишь, светопреставление подоспеет, темницы рухнут, мертвые воскреснут, ну и так далее. С тем и спровадил. Даже на дубинку его спортивную как следует не взглянул. А стоило на нее посмотреть. В милиции чего только с ней вытворяли: жгли, топили, пилили, материли и даже стреляли в нее из табельного оружия. И ничего ей не сделалось, потому как не горит, не тонет, не пилится и не простреливается. В общем, дефектов уйма, а эффект один: если шарахнуть кого ею, шарахнутый ржать начинает, вроде как от шутки или щекотки. К делу этот странный предмет приобщать не стали. Впрочем, и дела ведь никакого не было: судмедэксперты точно установили: старички скончались от сердечного приступа, следов насилия не обнаружено, единственная странность – что оба разом. Что ж, решила милиция, значит, жили душа в душу, царствие им небесное. А Николаю наказали закусывать, закусывать и еще раз закусывать. Биту, правда, не вернули. Говорят, ее прикарманил один сметливый сержант; лечит теперь ею разных царевн несмеян, деньги большие наживает и слывет мировым светилой по части оздоровительного смеха.
Из участка сосед вернулся в таком подавленном состоянии, что я не решился отказать ему в маленьком займе на помин божьих одуванчиков – бывших старых хрычей. Помин, естественно вылился в шумную попойку. По коридору в направлении ватерклозета и обратно курсировали неумытые личности вполне определенных занятий: завсегдатаи помоек, сборщики бутылок, профессиональные мытари похмельного синдрома («Командир, не дай больному человеку погибнуть смертью храбрых, не то оба падем в борьбе!»). Николай то плакал, то сквернословил, то пытался петь псалмы, то глупо хвастался своей чудодейственной способностью овеществлять сновидения. Ему, само собой, не верили, смеялись, подкалывали, дескать, сделай милость, приснись себе японским императором, Господом Богом, Князем Тьмы и проч. Николай гоношился, пускался в неубедительные объяснения, стараясь довести до сведения насмешников, что ему только неодушевленные предметы по силам, а то бы он давно уже старичков воскресил… Понимали его превратно, потешались, просили воскресить Сталина… В общем, обычные поминки: дым коромыслом, перегар столбом. Вскоре, как водится, выпивка кончилась и как всегда каких-то ста граммов каждому для полного счастья не хватило. Вот теперь разговор пошел серьезный, принципиальный: шутка ли – водки ни капли, а счастья как не было, так и нет. Мигом насели на Николая: дескать, давай, трепло, овеществляй нам сам знаешь чего, и побольше, побольше, потому как, чтобы грех твой замолить, выпить надо немеренно…
Николай честно пытался уснуть: ворон мысленно считал, баранов, глаза на орбиты закатывал, детство счастливое вспоминал…
Тщетно.
Собутыльники тоже без дела не сидели, – сказки сказывали, колыбельные пели, раскладушку с овеществителем снов на руках качали.
С тем же успехом.
Тогда стали совет держать, прикидывать: видит ли вырубленный хорошей зуботычиной человек сны или просто так, без дела плашмя валяется. Николай, как специалист-сновидец, пытался что-то объяснить, но его попросили заткнуться, поскольку он -де морда заинтересованная. Наконец один умник додумался до Соломонова решения: чего зря глотки драть, вырубим – увидим. Кинулись вырубать, а бедняга уже сам со страху вырубился. Или – хорошо притворился.
И наступила такая тишина, какой мне в нашей коммуналке слышать не доводилось. Я даже решил, что оглох: и со стаканом и без к стене ухом прикладывался – ни звука. Полчаса, час, полтора… И вдруг такое громовое «ура» грянуло, что я действительно чуть не оглох.
Как выяснилось из восторженных воплей честной поминальной компании, Николай овеществил трехлитровую банку самогона. Все были уверены, что этого им для полного и окончательно счастья точно хватит. Но этого им не хватило даже для половинчатого. Вообще ни для чего… Зря все-таки Николай растрепался о своем даре. Надо было сперва проверить, поэкспериментировать, сопоставить овеществленное из снов с произведенным наяву… Самогон только с виду самогоном казался, но градусов в себе не имел, и вкусом напоминал жидкий чай.
Пока сосед отлеживался в травме, в комнату старых хрычей вселилась новая жиличка, – этакая сексапильная ведьма, способная даже евнуха принудить к половому воздержанию. На ночь я, от греха подальше, запирался на все запоры, застегивался на все ширинки и дрожал до рассвета, как роза мира на юру материалистической критики. Днем она подкарауливала меня на кухне и, обольстительно улыбаясь, пыталась обучить основам бытовой техники и тактики. Приходилось прикидываться полным придурком: хлопать глазами, ни черта не понимать, невпопад цитировать восточную мудрость: сколько ни напрягай интеллект, в башке светлее не станет! На мое счастье ее терпение истощилось раньше моего. Меня обозвали горьким тупицей, стервецом по знаку зодиака, с тем оставили в покое.
Николаю повезло меньше. Во-первых, он был ослаблен бесплатным лечением и больничным питанием, во-вторых, дурак. Дурак – это всего лишь синоним доверчивого человека, оттого все умники у нас сплошь отъявленные скептики и практики. Вскоре по ночам меня стала донимать темпераментная возня на грани и далеко за гранью полового акта. А по утрам будили пылкие признания соседа, уверявшего соседку в сотворении ею немыслимых чудес: он, видите ли, вновь, как в юности, просыпается от того, что хочет есть, пить и совокупляться, причем – одновременно. После чего следовали доказательства искренности признаний: чавк, бульк и упомянутая возня…
О своей способности овеществлять сны Николай проговорился через неделю. Реакция соседки подтвердила мои подозрения: она оказалась из тех мечтательниц, что стремятся достичь совершенства самоотверженным потреблением рекламируемых товаров. И началась у Николая серьезная трудовая жизнь…
Ядвига (так звали соседку) пичкала его снотворным и, улегшись рядышком, вкрадчиво внушала, какие именно товары из каталога должны ему присниться. Николай очень старался, но ничего путного из его стараний не выходило. Овеществленный телевизор, хотя на его корпусе и красовалось гордо «Sony», напоминал то, что был нарисован на стене. Правда, это чудо техники не потребляло энергии и обходилось без антенны, однако ничего, кроме шоу-проповедей, документальных фильмов из жизни замечательных святых и коллективных псалмопений, не показывало. Не лучше обстояло и с другими предметами быта. Миксер невозможно было удержать в руках, он взмывал под потолок и обдирал его до арматуры. Стиральная машина отстирывала все до первозданности, то есть до льна, хлопка, химических ингредиентов синтетики и шелковичных червей…
Ядвига промучилась два месяца, все надеялась, что Николай возьмется за ум, овеществит что-нибудь приличное и пригодное. Но когда овеществленный накануне тостер, вместо того, чтобы позаботиться о тостах к завтраку, задудел паровозиком и, перебив по дороге всю посуду, рухнул Ядвиге на колени, ангельскому терпению последней пришел конец. Горе-овеществителю устроили прощальный скандал с торжественным отлучением от пострадавшего тела. Николай плакал, обещал исправиться, клялся овеществить лучший в мире мебельный гарнитур, угрожал суицидом, судебным преследованием и в конце концов добился своего. Над ним сжалились, обещали простить, правда, лишь тогда, когда он научится овеществлять так, чтобы овеществленное вело себя надлежащим образом. Либо – когда станет зарабатывать столько, сколько нужно для того, чтобы можно было спокойно сходить в магазин и купить те же самые товары из каталога – въяве, вживе, с гарантией…