Было время, когда И Бай, обучаясь в университете, с головой погрузился в изучение прошлого Хулучжэня. Он просмотрел множество исторических документов, пытаясь докопаться до истоков и отыскать для городка заслуживающую гордости и уважения блестящую историю. А еще приснился ему странный сон, в котором какой-то выдающийся человек гладил его по голове и говорил, что он – потомок некоего знаменитого человека некоего рода в некоем колене. Этот сон смущал И Бая два с лишним года подряд. Он больше не верил в тот факт, что его дед, толкая тележку с навозом, упал в овраг и расшибся насмерть; в его представлении дед должен был как минимум в военном кафтане и верхом на гнедой лошади мчаться по полю битвы, размахивая шашкой. Некоторые однокурсники в университете всегда смотрели на И Бая с некоторой долей презрения, из-за чего его сердце то и дело сжималось от боли. У Хулучжэня не могло не быть истории, а там, где есть история, есть и великие люди, а у потомков великих людей есть наследственные преимущества, уверенность в общении и стимул для развития.
Но старания И Бая так и не увенчались успехом. Он просмотрел всё, начиная с «Исторических записок» Сыма Цяня и заканчивая составленной в годы республики «Исторической хроникой династии Цин», но нигде не было упоминаний о родившей и вскормившей его земле – Хулучжэне. Он был очень разочарован. Он казался себе подобранным на обочине сиротой, без рода и без племени: неизвестно ни то, откуда он взялся, ни то, куда идет.
И Бай вспоминал, как однажды в детстве его отец, Чудовище И, выгребая из свинарника навоз, обнаружил японский военный нож, что было сочтено доказательством преступления японцев, которые вторглись в Китай. Помимо этого, в городке из земли больше никогда не выкапывали ничего ценного, а изделия из камня эпохи палеолита, осколки керамики, бронзовые изделия и тому подобные вещи И Бай увидел в музее уже после того, как поступил в университет. Ни один из экспонатов музея не происходил из Хулучжэня.
Как рассказывал отец И Бая, Чудовище И, один выходец из городка был чиновником: в последние годы династии Цин он служил главой уголовного сыска в уезде. Вспоминая, с каким благоговением отец отзывался об этом служащем полиции, И Бай рассмеялся едва ли не до слез.
Примерно пятьдесят миллионов лет назад то ли засуха, то ли лютые морозы, то ли падение метеорита привело к полной гибели и без того немногочисленного населения городка – не осталось практически никаких следов чьего-либо существования. Позже И Бай точно определил, что древнее население Хулучжэня состояло в основном из иноземных переселенцев, которые, спасаясь от голода, по морю добрались до Хулучжэня.
И Бай отказался от углубленного изучения истории городка. Он помнил, как говорил его учитель средних классов Цун (также известный как Цун Большая Челюсть): «Мой дед жил в темном старом обществе. А мои прапрадед, прапрапрадед и прапрапрапрадед жили в первобытном обществе, рабовладельческом обществе и феодальном обществе». И этого было достаточно, всё-таки Цун Большая Челюсть имел авторитет. Впрочем, в конце концов он был убит: ради развлечения его насмерть забили собственные ученики.
По сей день археологи и историки не могут предоставить убедительные доказательства, подтверждающие предположения И Бая и выводы Цуна Большой Челюсти.
В памяти И Бая хранилось смутное воспоминание о том, что в тридцати ли от городка, на горе Дахэшан, стоял храм, величественный, словно императорский дворец, и когда ему было пять – шесть лет, бабушка тайком отвела его туда помолиться. Тогда он так испугался, что написал в штанишки, и несколько ночей подряд потом видел во сне кошмары. Статуи божеств того храма повергли маленького И Бая в панику. Бабушка стояла на коленях перед статуей Будды и что-то бормотала себе под нос, будто бы прося помощи в трудном деле. И Бай тогда до ужаса перепугался: маленькими ручонками он изо всех сил вцепился в бабушкин подол, его ноги всё время тряслись. Поток мочи журчал и вырывался на пол из-под штанин, а потом по неровному полу скользил под алтарь. Поднявшись с колен, бабушка с силой отвесила ему несколько шлепков и бросилась извиняться перед Буддой: «Великий Будда, спаси и помилуй! Прости, владыка. Этот сорванец не умеет себя вести, ты уж не сердись на ребенка, прояви свое огромное великодушие. Подожди, вот вернусь домой, непременно задам этому сорванцу хорошую трепку». Вот так, кланяясь и извиняясь, бабушка торопливо вывела внука за высокий порог храма. Не успели они выйти за ворота, как маленькие бинтованные ножки бабушки отвесили заднице И Бая десяток с лишним пинков. «Ах ты, никчемный маленький дикарь, мочевой пузырь у тебя, что ли, прорвало, как же ты смеешь в святой обители гадить?! Откуда только в тебе столько мочи, что она журчит, словно ручей? Когда надо было, ты не писал, нет бы выбрать для этого другое место и другое время…» Бабушка приходила потом просить у Будды за глупого старшего брата И Бая, И Ши, однако после этого И Ши стал только еще глупее. Бабушка считала, что молитва к Будде не сработала из-за того, что опозорился И Бай: это ж надо было прямо перед Буддой лужу напрудить.
Прежде чем покинуть Хулучжэнь и отправиться в университет, И Бай еще раз сходил на гору Дахэшан в одиночестве. От храма уже давно не осталось и следа, не сохранилось даже развалин. Люди с горы рассказали ему, что храм этот разрушили: сначала подожгли, а потом, когда всё сгорело и превратилось в пепел, забрали оставшиеся кирпичи, черепицу и камни и пустили их на строительство свинарника в производственной бригаде. Когда жгли храм, внутри оставался присматривавший обычно за ним монах. Он ни в какую не соглашался уходить и в результате сгинул вместе с теми статуями Будды и разных божеств.
После того как И Бай поступил в университет, он всё время сокрушался из-за этого сгоревшего без следа храма. Хотя храм находился в тридцати ли от городка, он всё же был единственным свидетелем истории тех мест. И Бай говорил, что это сооружение практически наверняка было воздвигнуто в эпоху Цзинь, то есть история городка может оказаться куда более древней, чем предполагают местные жители. Историческая память местного населения ограничивалась событиями, происходившими при жизни трех последних поколений, и даже долгожители с хорошей памятью могли припомнить лишь обстоятельства биографий своих дедов.
В общем, тщеславные археологические изыскания И Бая сошли на нет. Когда однокурсники спрашивали его о культуре, истории и особой продукции Хулучжэня, И Бай частенько с нарочитым сарказмом говорил: «История моей родины – чистый лист. У нас там в изобилии производят дураков, а также шутки про дураков».
На самом деле в этой шутке И Бая была доля правды, как минимум правдива была вторая ее часть. Практически в каждой семье Хулучжэня был дурак – из тех дураков, что не могут догадаться о том, чтобы укрыться под крышей в дождливый день.
3
За два года до того, как И Бай и двое его братьев поступили в университет, на жителей городка обрушилось страшное несчастье. В пору, когда лето переходит во вторую свою половину, в Хулучжэне, где каждые девять лет из десяти царила засуха, начались затяжные дожди, весь городок стал сырым и слякотным. Улицы утопали в грязи, стога сена во всех дворах от влаги заплесневели, и невозможно было даже лучину зажечь, чтобы приготовить в печи еду. Некоторые, не выдержав голода, просто снимали со своих домов дверные и оконные створки, рубили их на дрова и варили рис.