Ню Юньван, как-никак, два года учился в Пекине в университете, он был одним из редких в городке людей, обладавших большим кругозором. Поэтому, столкнувшись с невозможностью найти сваху, он набрался храбрости действовать самостоятельно. Он написал Албании письмо и лично отдал его ей в руки. Албания кисло улыбнулась, что означало отказ. В душе Ню Юньвана давно уже бушевало пламя, и поэтому отказ Албании не только не охладил его, а напротив, оказал на любовь Ню Юньвана такое же действие, как масло, подлитое в огонь.
Он не только написал своей избраннице письмо, но еще и сочинил для нее сто с лишним стихотворений. Такой способ добиваться любви в захолустном городке Хулучжэне мог считаться беспрецедентным новшеством.
Ню Юньван практически каждый вечер слонялся вдоль ограды двора Албании. Допев песню «Уральская рябинушка», он принимался за советские песни «Тройка» и «Подмосковные вечера». Албания казалась ему чувственной и романтичной русской девушкой.
В конце концов его песни тронули Албанию. Однажды ночью она отворила ворота и вылила на пребывавшего вне себя от радости Ню Юньвана целую кастрюлю рассола.
26
Мировая война, вопреки ожиданиям, так и не разразилась в городке, и предсказатели с их торжественными клятвами переключились на другие прорицания конца Хулучжэня. Теперь они утверждали, что сначала городок накроет цунами, а потом его уничтожит землетрясение.
Кукуруза, гаолян, тыква еще не успели полностью созреть, а люди уже принялись собирать урожай. Осенью того года крестьяне из городка работали даже ночами, при свете фонарей, всеми силами стремясь собрать урожай, способный спасти их от голода, до того, как городок накроет огромная волна цунами высотой в десять метров. Гора Хоушань была самой высокой в Хулучжэне точкой над уровнем моря, и многие горожане поместили на ее вершине свой скарб, провиант, скот и стариков.
Паралитик Вань не мог передвигаться самостоятельно, поэтому в случае цунами его ждала бы неминуемая смерть. Его жена обратилась ко второму брату И, И Баю, третьему – И Цяню, четвертому – И Ваню и младшему – И И, и те еще загодя подняли его на гору, уложив на двери́.
Всю осень на море царили тишь да гладь. Жители городка так и не дождались столь пугавшего их цунами. Когда с неба посыпался первый снег, прятавшиеся на горе люди спустились вниз. Они сочли, что цунами уже не случится, потому что зимой море сковывает лед.
Паралитику Ваню так и не довелось больше вернуться домой. В тот день, когда он спускался с горы, сын (его назвали Вань Жэньтэн) впервые крикнул «Папа!», и он, испытывая смешанные чувства, так разволновался, что свалился с поднятой вверх двери и покатился кубарем под откос, упав в конце концов в земляной колодец глубиной более десяти с лишним метров – заброшенную траншею.
У жены паралитика Ваня не было возможности устроить погребальную церемонию, поэтому она попросила братьев И закопать его в этой траншее, которая таким образом стала паралитику Ваню могилой. Поэтому односельчане говорили, что в Хулучжэне одному только паралитику Ваню суждено увидеть загробный мир: ведь он похоронен глубже всех.
Цунами так и не пришло, но слухи о землетрясении не прекратились. Спустившиеся с горы люди всё же не решались спать у себя в домах. Во всех дворах, а также прямо посреди улиц, на огородах возводили простенькие навесы, в которых жили и в дневное, и в ночное время.
Той холодной зимой, когда в любой момент могло произойти землетрясение, пыл Ню Юньвана наконец-то растопил лед в сердце Албании.
27
Когда Ню Юньван с ног до головы был облит грязным, вонючим рассолом, он ворвался к Албании в дом и свирепо залепил ей звонкую пощечину. Албания, сжав руками пылающее лицо, разрыдалась. Она вцепилась в собиравшегося уходить Ню Юньвана и согласилась вый ти за него замуж. По мнению Албании, ни любовные письма, ни романтические стихи, ни берущие за душу песни не могли сравниться по силе с этой пощечиной. Не ударив женщину, мужчина Хулучжэня не мог расчитывать на ее расположение. Албания велела Ню Юньвану снять промокшую насквозь одежду и взялась стирать ее, утирая слезы. Той ночью Ню Юньван не вернулся домой: только с рассветом он надел высохшую на печи у Албании одежду.
Ню Юньван возвел для Албании временное убежище рядом с шалашом семьи Ню. Пикантные подробности отношений Ню Юньвана и Албании теперь стали известны всем. Как бы Ню Цзогуань ни охал и ни ахал, он не мог ничего придумать. Сын вырос и уже не подчинялся отцу, к тому же темное пятно на прошлом Ню Цзогуаня – а именно то, что при правительстве японских марионеток он был почтальоном в форменной одежде, – несомненно, оказало негативное влияние на брачные перспективы сына. Отец смирился: ведь для ребенка с таким происхождением в принципе найти себе хоть какую-то невесту – это уже неплохо. Старик Ню постепенно примирился с действительностью.
Городское бабье тоже сочло, что этот брак вполне закономерен. То, что спелись сын негодяя и дочь потаскухи, подтвердило справедливость старой поговорки: «Рыбак рыбака видит издалека». Мужчины говорили, что Албании вообще не следовало выходить замуж, ну а если уж и выходить, то только за такого никчемного человека, как Ню Юньван. Ню Юньвана эти ядовитые слова совершенно не трогали. Про себя он думал: «Да вам, жабам, никогда не заполучить такую лебедушку».
28
Ню Цзогуаню не удалось пережить ту зиму. Температура в шалаше была слишком низкой, она никогда не поднималась выше нуля. Однажды утром Ню Юньван позвал отца завтракать, но, сколько бы он ни кричал, никто не отзывался. Он толкнул отца рукой и обнаружил, что тот уже окоченел. Присмотревшись внимательнее, он заметил, что у того уж и борода покрылась льдом.
Ню Юньван хотел одеть старика в подходящее погребальное одеяние, перерыл весь дом, но так и не нашел ничего без прорех. В конце концов он отыскал ту форменную одежду, которую отец носил в бытность почтальоном, и надел ее на отца. Вдруг ему показалось, что эта форма действительно очень необычна и выглядит крайне респектабельно.
Проводив отца в последний путь, Ню Юньван слегка убрался в оставшемся от старика трехкомнатном доме с дырявой черепичной крышей и наклеил на стены свои картины.
Когда пришла весенняя пора, уполномоченные высокопоставленные лица развенчали лживые сплетни об угрозе землетрясения. Ню Юньван и Албания сыгра ли свадьбу.
Прошел еще один месяц, и в городок прибыл целый грузовик молодых парней и девушек. Ню Юньван знал, что это – образованная молодежь. «Образованная молодежь отправляется на работу в сельские районы, чтобы перевоспитываться крестьянами-бедняками и наименее состоятельными середняками»; «широкие просторы и большие перспективы» – в этих словах заключалась подлинная цель приезда образованной молодежи в Хулучжэнь. «Пункт образованной молодежи» учредили на западном берегу, в двух новеньких домах с черепичными крышами.
Взоры всех местных жителей были прикованы к группе приезжих горожан. Эти люди были родом из крупного города, а не из маленького уездного городка. И хотя жители Хулучжэня считали себя «городскими» и презирали жителей окрестных деревень, перед приехавшими из большого города они утрачивали этот свой неизвестно откуда взявшийся гонор. Они завидовали городским, их манило городское изобилие, но в то же время они относились к ним с ревностью и часто втихомолку посмеивались над тем, что сами они, жители Хулучжэня, называют земляной картофель бататом. Им казалось, что на самом деле горожане тоже очень «примитивны», их девушки не носят ярких нарядов и одеваются, словно вдовы или монашки – не в серый, так в черный – слишком уж простенько.