Но на поверку оказывалось, что муж уже лет десять как пашет без малейшего намека на карьерный рост, старший ребенок учился из рук вон плохо – приходилось охапками таскать в школу коробки конфет и букеты, лишь бы его пропихнули в следующий класс; младшая, хоть и училась прилично, никак не желала интегрироваться в насыщенную социальную жизнь дочерей маминых знакомых, а трешка, хоть и в приличном доме, но маленькая, со смежными комнатами и не ремонтировалась уже лет десять.
Работая в отделе кадров крупнейшего завода их городка, мать всегда была в курсе, кто сколько зарабатывает и на что тратит, кто женится, разводится, рожает детей, а кто завел любовника. С азартом она перемывала кости всем, кто попадал в поле ее зрения, причем под раздачу попадали как процветающие, так и менее успешные знакомые. Стремлению доказать, что она, в общем-то, живет не хуже, а даже и лучше других, она подчиняла жизнь всех членов семьи. Так, шалопая Диму она определила в лучшую в городе гимназию, где помимо уроков детей нещадно грузили дополнительными заданиями и проектами. К четвертому классу Димка потерял всякий интерес к учебе и в гимназию ходил с дикими воплями и ежедневным скандалом. Пришлось срочно забирать его и переводить в школу попроще, куда мать регулярно носила учителям подарки.
К Полине она относилась куда более требовательно, всеми силами пытаясь вырастить из нее идеального ребенка по собственному представлению: веселого, общительного, успешного. Ребенка, которым бы восхищались соседки и приятельницы и ставили в пример своим детям.
Наибольшее стремление к конкуренции у матери вызывала семья ее закадычной подруги, тети Любы Решеткиной. С тетей Любой они дружили со школы, жили в одном доме, и даже их дочери родились с разницей всего в пару месяцев. Поначалу у тети Любы жизнь складывалась не очень: она поздно выскочила замуж за разведенного Колю Решеткина, который, оставив квартиру бывшей жене и дочери, был вынужден перебраться к Любе жить. Долго и тяжело болела мама тети Любы, и та ухаживала за ней целыми днями, не имея возможности пойти работать. Все это время Полинина мать сочувственно выслушивала стенания подруги о бесконечных финансовых претензиях бывшей жены дяди Коли, отъявленной стервы, дороговизне лекарств и постоянной нехватке денег, не забывая вставить: «Да, сейчас, конечно, все ужас, как подорожало, мы как новый телевизор пришли покупать, так просто попадали от цен на технику».
Время шло, тетя Люба похоронила мать и пошла учиться на бухгалтерские курсы. По окончании курсов она сумела устроиться в бухгалтерию небольшого завода, где со временем доросла до главбуха и вошла в состав правления. Теперь уже Полинина мать, скрипя зубами, слушала о трудностях выбора между норковой шубой в пол или полушубком и описания отдыха в новом отеле в Сочи: «Море, конечно, грязное, и пляж – галька, зато какой там шведский стол! И номер огромный!». Дядя Коля Решеткин, получив наследство от родственника, взял в аренду помещение на главной улице их городка и открыл магазин косметики и бытовой химии. Этого мать простить Решеткиным уже не смогла. Практически ежедневно она заходила в магазин, чтобы потом дома с наслаждением обсудить скудный ассортимент и нерадивых продавщиц: «Прогорит Колька, магазинов-то полно, лучше бы квартиру на эти деньги купил и сдавал». Но дядя Коля, как назло, не прогорал, и дела у Решеткиных шли все лучше и лучше.
Полина хорошо запомнила тот день, когда мать повела ее на просмотр в секцию художественной гимнастики. В раздевалке было пыльно и холодно, пахло лаком для волос, Полина расчихалась. «Это еще что такое? Только попробуй мне тут заболеть», – зашипела мать. Полина часто болела с тех самых пор, как ее отдали в ясли, но мать никогда не брала больничный, поручая сидеть с ней бабушке с дедушкой. Полина натягивала купальник, рядом с ней Лиза Решеткина, надменно задрав хорошенький крутой подбородок, ждала, пока тетя Люба уложит и спрячет ей волосы под заколку. Она недолюбливала Полину, как бы матери ни старались их подружить, Лиза всегда прятала игрушки подальше, когда Полина приходила к ней в гости, и на площадке всегда болтала с другими девочками. «Насильно мил не будешь», – вздыхала бабушка, наблюдая, как Лиза весело носится по площадке с друзьями, пока Полина скромно сидит на качелях.
– Негибкая, – вынесла свой вердикт тренерша после месяца занятий. – Координация неважная. К тому же, дисциплина хромает. Пока другие девочки занимаются, часто уходит и садится в угол. Я у нее спрашиваю: «Что ты сидишь?» Она мотает головой и говорит: «Мне скучно».
– Над дисциплиной мы поработаем, – мать свирепо глядела на переминавшуюся с ноги на ногу рядом Полину.
– Вы поймите, если вашей девочке неинтересно, не мучайте ребенка, выберите какую-нибудь другую секцию.
– Да как может быть неинтересно, вон Лиза, подружка ее, та вприпрыжку бежит на занятия… – завелась мать.
– Все дети разные, – туманно ответила тренерша. – Впрочем, если вы очень хотите, – она сделала ударение на «вы», – можете заниматься на коммерческой основе.
Через год Лиза Решеткина уже выступала на районных и городских соревнованиях, а Полину после безуспешных запихиваний в разные секции, наконец-то, оставили в покое. С плаванием не вышло: у нее обнаружилась аллергия на хлорку, из шахматной секции вежливо попросили уйти, поскольку Полина явно не дотягивала до уровня умненьких мальчиков, посещавших кружок. Дольше всего она продержалась в хоре, но и оттуда была изгнана с формулировкой: «Зевает на занятиях. Смотрит в сторону. Нет мотивации».
– Какая еще мотивация? – кричала мать. – Все дети, как дети, все куда-то ходят, вон, Лизу на отборочные опять повезли, а ты что?
– Отстань от ребенка, – вступился дед. – Она еще успеет найти, что ей по душе.
Больше всего времени Полина проводила у бабушки с дедом. Можно было бы сказать, что это был ее второй дом, но он был первым. От садика или школы ее обычно забирала бабушка, и если была хорошая погода, они долго и неторопливо шли до дома, иногда заходя в магазины по пути. Мать очень удивилась бы, увидев, насколько разговорчивой может быть молчунья Полина наедине с бабушкой и дедом. Они заходили в квартиру, и еще с порога Полина, потянув носом, определяла, что будет на обед: борщ, курица с картошкой, треска в кляре.
– Суп с лапшой! – радостно кричала она.
– Отличница наша пришла, – дед, покряхтывая, выбирался из кресла и шел в прихожую – поздороваться с Полиной.
– А компот будет?
– Обязательно.
После обеда Полина тут же, на кухонном столе, раскладывала тетради и учебники, делала уроки, а потом, усевшись на широкий подлокотник дедова кресла, смотрела вместе с ним телевизор. Дневные передачи быстро надоедали ей, дед любил ток-шоу, особенно политические, и она просила переключить на мультики.
«Сначала книги, – дед с притворной суровостью указывал ей на книжный шкаф. – В день нужно читать минимум десять страниц». Полина послушно доставала Эриха Кестнера, «Кондуит и Швамбранию» или зачитанную до дыр любимую «Муфта, Полботинка и Моховая борода», просила у бабушки еще компота и сухарики, которые бабушка сама сушила из корок черного хлеба с солью, и усаживалась за чтение на покрытый пушистым леопардовым покрывалом диван. Ей было тепло и уютно, она любила этот дом, любила и скрип линолеума на кухне, и гвоздичный запах бабушкиных духов от покрывала, и даже лучи вечернего солнца, просвечивающие сквозь зубчатые просветы в кружевных занавесках.
Вечером приходила мать и забирала ее. Полина не любила уходить и часто просила остаться подольше. «У тебя что, своего дома нет?» – ворчала мать, волоча ее за собой. Во время многочисленных Полининых простуд бабушка приходила рано утром, отпускала мать на работу, доставала из сумки банку с супом и пирожки. «Теплые еще, только сначала первое поешь». Полина глотала горячий вкусный суп и физически чувствовала, как пропадает озноб и очищается заложенный нос. «Вот молодец, а теперь лекарствочко, ам! Открывай рот».