Вторая волна борьбы за «добычу» имела место в ходе «Великого отступления» лета 1915 г. Это происходило в виде «реквизиций» сначала уполномоченными на то специальными подразделениями, а затем и просто отставшими группами пехотинцев, фуражиров, санитаров, починочных мастерских, что делало разницу между мародерством и борьбой за «добычу» размытой. Порою действия таких незаконных отрядов вызывали отпор от военной полиции, вплоть до отправки на позицию.
Часть инцидентов оказалась следствием своеволия отдельных армейских частей, особенно во время погрома Галиции осенью 1914 г. и «Великого отступления», когда дисциплина резко упала. Следует подчеркнуть, что командование выступало категорически против практики самовольного присвоения имущества населения. Причина – опасность утраты дисциплины в армии. В этом рвении прекратить мародерство и разбои доходило до приказов стрельбы по мародерам.
При характеристике жесткого отношения армии к населению необходимо принять во внимание и позицию рядового ее состава. Так, уже упоминалось, что простые солдаты руководствовались «классовой логикой»: они выступали на стороне поляков или русинов против «эксплуататоров» – евреев, немцев, а также в целом помещиков без учета этнической принадлежности. Во время отступления рядовая солдатская масса проявляла определенный «патриотизм», выступая против любых этнических групп, которые не желали уходить вместе с армией в тыл и рассматривались поэтому чуть ли не как предатели, пособники неприятеля и т. п. Именно от этих армейских групп, а не от начальства, высшего или низшего, исходили акты жестокости: насильственное выселение, сжигание посевов, жилищ и т. п.
В литературе об отношениях армии и населении первая сторона, как правило, подается в негативном свете. Армия якобы безрассудно и непрофессионально проводила политику управления на театре военных действий, реквизиции осуществлялись якобы необоснованно и незаконно (без выплат полагающихся сумм) и т. п. На самом деле действия военных носили и ответный характер на многочисленные злоупотребления со стороны населения. Среди массовых нарушений порядка в прифронтовой полосе можно указать и на использование жителями «промотанных» солдатами казенных вещей: обмундирования, предметов снабжения и снаряжения. Фактически такая деятельность выросла в специфическую форму незаконного отъема собственности населением у государства посредством солдат. Повальное воровство казны солдатами невозможно представить без участия посредников жителей театра военных действий. По существу, население использовало обычную практику в ситуацию приграничья, как это имело место в мирное время в ходе контрабанды, провода перебежчиков, спекуляции и т. п. Заметную роль в оправдании жестких мер против некоторых этнических групп играло и «профессиональное» использование нарушений в военное время, особенно в поставках армии. Как правило, такие нарушения регистрировало не строевое начальство, а интендантство, полевой контроль. Указание на этническое происхождение подобных дельцов приводило начальство к мысли, будто все евреи-подрядчики склонны к обману. Много нарушений было связано с провозом дефицитных товаров по военным пропускам, т. е. дешевле обычного. В некоторых городах образовался даже рынок ценных бумаг на право незаконного провоза и получения множества вагонов и поездов дефицитных товаров. Такие незаконные операции, конечно, не могли проходить без помощи официальных лиц из системы интендантства, хотя формально ответственности подлежали отдельные лица, развернувшие с зимы – весны 1915 г. бурную деятельность по восстановлению снабжения прифронтового края после затишья, вызванного военными действиями. Во время отступления и массовых реквизиций скота и повозок особенно активно действовали скупщики скота, и раньше являвшиеся посредниками в снабжении армии. Армейские подрядчики широко пользовались правом военных на поставки части скота непосредственно для армии, на перемещение на театре военных действий гуртов скота в несколько сотен и даже тысяч голов. И вновь отмечалось, что такие поставки с массовыми нарушениями в пользу поставщиков не могли происходить без их, поставщиков, защиты со стороны военных штабов различного уровня[16]. Именно такая деятельность поставщиков, многие из которых имели еврейское происхождение, явилась общим фоном негативного отношения военного начальства к евреям[17].
Сама проблема высылки требует особенного анализа. В литературе путают ссылку в определенное место в России с высылкой с театра военных действий; единичную высылку – с огульной, массовой депортацией целой группы (например, еврейской); высылку группы из данного, конкретного селения – с массовой высылкой с театра военных действий; высылку на время военных действий из данного района – с высылкой на все время войны. С первых дней войны имела место единичная высылка за «мошенничество» с театра военных действий, но с добровольным избранием места проживания вне его. Как правило, этой мере подлежали евреи в силу их профессиональных обязанностей по обеспечению Западного края в торговле, хотя наказанию подвергались и лица других национальностей, например поляки и русские. Эта административная мера имела целью пресечение «вреда» армии без судебного разбирательства, поскольку опасались выйти на их помощников из состава русских, военных или гражданских, чиновников. Эффект, как считалось, достигался устранением главного лица в преступном деянии.
Другое дело – высылка по подозрению в нанесении вреда армии (пособничество противнику) или ссылка (в конкретную местность), если речь шла о «шпионаже» (по п. 16 или 17 статьи 19 Правил о местностях, состоящих объявленными на военном положении). В случае высылки евреев для ее отмены они использовали институт штадланута – поручительства за гонимых членов общины. В делах о таких просьбах приведено множество документов – от лица общины, других лиц-поручителей, ходатаев и т. п. В этих же документах содержатся прошения с описаниями несчастий конкретных лиц и их семей вследствие высылки. Именно этот материал послужил основой для описания страданий всех групп высылаемых евреев, как обвиненных в мошенничестве, так и в шпионаже[18]. Следует подчеркнуть, что высылка касалась не только евреев, но и поляков, немцев, литовцев и других. Как правило, такие лица чаще обвинялись в пособничестве немцам. Вообще, высылали практически всех, кто был подвергнут задержанию, даже если в отношении них не было никаких конкретных обвинений. Т. е. мера эта была превентивная, направленная на ограничение контактов с противником, снижение вообще присутствия жителей в непосредственной зоне ведения военных действий. Стремление выселить любых заподозренных в «содействии» видно из пункта приказа главкома армиями Северо-Западного фронта от 7 сентября 1914 г. № 58, где указано, что в случае, если бы расследованием не было выяснено решительно никаких доказательств виновности привлеченного лица в государственной измене, таковое подлежало все равно высылке во внутренние губернии империи. Конкретная высылка возлагалась на губернатора края. Правда, через несколько месяцев этот приказ был отменен.
Особенно важен в истории отношений армии и населения вопрос о массовых депортациях. И здесь вопреки принятому в литературе следует подчеркнуть, что многие акты о выселении намечались как всеобщие, по замыслу «огульные». Однако, когда в дело вмешивались армейские власти фронтового уровня, происходила отмена задуманной операции. Именно здесь вмешивались соображения не только целесообразности принятой меры, но и ее последствий для населения в гуманитарном аспекте. Фронтовое командование, как правило, стояло на прагматических позициях и вообще выступало против огульных выселений. Так, главнокомандующий Северо-Западного фронта, а впоследствии начальник штаба Ставки генерал М. В. Алексеев выступал против массовых выселений по этническому признаку, настаивая на возможных выселениях, только если будет доказан конкретный вред для армии. Даже если и принималось решение о выселении большой массы людей, то власти требовали, чтобы это выселение происходило только из района боевых действий, а не вообще с театра военных действий, и только на время занятия этого района частями. В военном руководстве полагали, что огульное выселение евреев является мерой неэффективной. М. В. Алексеев ссылался при этом на неблагоприятный опыт выселения китайцев в Маньчжурии в 1905 г. Огульное выселение евреев считалось мерой вредной и по политическим соображениям, поскольку восстанавливало евреев против армии. Военные принимали во внимание и соображение гуманности: массовые высылки привели бы к разорению их жертв и разграблению оставленного имущества. Военные власти учитывали и мнение Совета министров, также выступавшего против массовых выселений, опасаясь нарушения черты оседлости, разорения населения, дополнительных тягот для страны по их устройству на новых местах жительства. Были и формальные, правовые ограничения на высылку евреев: заграничных (то есть не своих, например из Галиции) евреев не могли вообще высылать в саму Россию. Вопреки утверждению в литературе такая высылка не отменяла черту оседлости: ведь их высылали в города, а не в села. К тому же власти допускали переселение евреев в Россию только на время войны и предполагали восстановить черту оседлости во всем объеме после ее окончания[19].