Последние четыре года Люси жила в Нью-Йорке с Нейтаном, ее богатым и красивым американским бойфрендом, чьи родственники, можно сказать, приняли ее в семью. Родители Нейтана, с их особняком на берегу Лонг-Айленда, внушительным краснокирпичным домом в Уэст-Виллидже и тремя взрослыми детьми, которые обитали в роскошных квартирах по соседству, своей теплотой, равно как и отсутствием нищеты и психических расстройств, являли собой пример семьи, радикально отличающейся от той, в которой выросла Люси. Это продолжалось уже долго, Люси всем нравилась, поэтому все родственники Нейтана полагали, что очаровательная пара в конце концов официально оформит свои отношения, причем лучше раньше, чем позже, поскольку так будет не только романтичнее, но и полезнее. Сделанное Нейтаном предложение заставило Люси осознать, что ей совсем не хочется провести в его обществе не только всю оставшуюся жизнь, но и вообще какое-либо длительное время. Напористость Нейтана и его родных принудила Люси сделать вывод, что их отношения основывались на привычке и на гипнотическом страхе утраты. Поначалу Нейтан не принял отказа и начал уговаривать ее, упирая на глубину своего чувства и общность интересов, но Люси твердо стояла на своем, и в конце концов выяснилось, что он просто не представляет себе, что женщина с таким унылым прошлым может отвергнуть подобное выгодное предложение.
– Неужели ты не желаешь вот этой жизни? – спросил он, широким жестом обводя огромную лужайку, частный пляж, внушительный особняк, спроектированный Филипом Джонсоном и упоминавшийся практически во всех изданиях о шедеврах современной американской архитектуры, и гармонировавший с ним гостевой домик, и студию, похожую на церковь с высокими окнами, потакающую любому, даже самому минимальному творческому импульсу в пространстве, способном вместить в ряд пятнадцать полотен Джексона Поллока; впрочем, в самом особняке работ Поллока и без того хватало. За постройками скрывался бассейн, теннисный корт и подъездная аллея, ведущая к двум сторожкам, где жили учтивые и великолепно вышколенные слуги, которых вполне можно было причислить к членам семейства.
– Так ведь не особняк же делает мне предложение, – ответила Люси, непроизвольно раздраженная вопросом Нейтана.
Ей было и без того неловко отказывать человеку, с которым она находилась в близких отношениях, а он еще и решил прибегнуть к подкупу, чтобы заставить ее передумать. Она намеревалась добиться успеха самостоятельно и не желала, чтобы удав чужого благополучия задушил ее собственные устремления. Разумеется, ее обольщала возможность обеспеченной жизни, но Люси с подозрением относилась к своей склонности обольщаться. Подлинным врагом было не отсутствие обеспеченности, а тяга к ней. Люси стремилась к высоким целям, а не просто к преодолению своих детских страхов.
– Спасибо, – поблагодарила она, когда стюардесса принесла «Кровавую Мэри».
Нога все еще не отошла от судороги и стала какой-то бесполезной. Люси потягивала свой преждевременный коктейль и массировала бедро. В прошлом, когда она целыми неделями по десять-двенадцать часов в день просиживала в библиотеке, у Люси иногда подергивалось веко. Сейчас ей не требовалась помощь Мартина Карра, психоаналитика и отца Оливии, чтобы осознать, почему дрожь сместилась от века к ноге, – дело было в том, что она одновременно вступила на слишком много путей. Дева-воительница покинула гранитную гавань семейства Нейтана и отправилась к новым приключениям, но подрастеряла сноровку, поэтому требовалось привести себя в соответствующую форму.
Как бы там ни было, этот бурный и обескураживающий период в ее жизни также означал, что они с Оливией снова будут вместе. Через несколько дней они встретятся в Лондоне, а потом поедут в Оксфорд, где Люси должна была познакомить большое число университетских профессоров с Хантером, внезапно решившим отправиться в поездку по Европе. Присутствие Оливии будет весьма кстати, поскольку Люси не мешало бы подновить оксфордские связи шестилетней давности. Вдобавок трудно было понять, с кем Хантер не захочет встречаться, принимая во внимание широту интересов «Дигитас». Люси особенно привлекал департамент биотехнологии, но она уже изучила остальные направления деятельности компании, включая «Гениальную мысль», подразделение, ведущее проекты по созданию искусственного интеллекта и разработке робототехники, которое возглавлял некий Сол Прокош. Хантер упомянул, что «Гениальная мысль» работает над весьма перспективным проектом, известным покамест как «Шлемы счастья». Отделу маркетинга поручили придумать название, которое не вызывало бы ассоциаций с детскими игрушками. Компания занималась и военными разработками, но от них Люси намеревалась держаться подальше, хотя Хантер заверил ее, что его «этическая позиция» предполагает исследования в области обороны, а не оружия нападения. В «Стратегии» ценили прошлые научные исследования Люси, но применять их приходилось для того, чтобы разработать более эффективные способы введения антибиотиков скоту, который в них совершенно не нуждался, или рассчитать целевую популяцию того или иного заболевания, чтобы предупредить фармацевтические компании о том, что их новый препарат либо будет применим лишь для редких заболеваний, либо некоторые из его побочных эффектов позволят охватить более широкий круг больных. Переход от консультативной деятельности к научным исследованиям предпринимательского характера впервые давал Люси возможность применить весь спектр своих талантов.
Ей не терпелось рассказать Оливии, что «Дигитас» приобрел контрольный пакет акций стартапа, основанного давним врагом Оливии, сэром Уильямом Мурхедом. «ЭвГенетика», медицинская компания по сбору данных, полагалась на труд нескольких поколений аспирантов под чутким руководством профессора Мурхеда. Корреляционные параллели между десятками тысяч генетических вариаций, делеций, дупликаций и мутаций, равно как и предрасположенность к сотням самых распространенных болезней и вероятность их клинического исхода, оседали в базах данных «ЭвГенетики» мертвым грузом, поскольку практически не учитывались и почти не применялись при лечении пациентов. Все эти сведения обладали ограниченной пользой для науки, но Люси знала, что компания способна приносить доход. Широкая публика проявляла огромный интерес к генетическим аспектам своих родословных, но Мурхед был выше этого. Люси не испытывала подобной щепетильности. Вряд ли способность человека выплачивать ипотеку или любить своих детей претерпит какие-либо изменения, если окажется, что один процент его генов принадлежит к гаплогруппе R-DF27 или что этот человек – потомок Чингисхана (довольно частый случай, доказывающий, что истинная цель человеческого существования – распространение генетического материала, для чего как нельзя больше подходят вооруженные набеги и изнасилования), однако же подобные исследования пользовались спросом. Люси собиралась предложить потребителям весьма дорогостоящую версию комплекта этой бесполезной информации, окружив ее рекламной шумихой о генеалогии самой компании, основанной одним из тех, кто стоял у истоков генетики. С помощью такого нового источника дохода можно было трансформировать компанию и вывести ее на передний край науки.
Радовало и то, что книгу Оливии вот-вот опубликуют, хотя продадут в лучшем случае шестьсот экземпляров, а рецензия появится только в журнале «Современная биология». Люси же хотелось более широкомасштабных перемен. Не далее как вчера коллега рассказывал ей о том, что хлопчатник, выращенный из семян с кустов, пораженных долгоносиком, приобретает устойчивость к воздействию вредителей. Создание семенного фонда с эпигенетически приобретенными чертами произвело бы революционный переворот в сельском хозяйстве, поскольку опиралось на природные защитные механизмы, а не на стандартные методы жесткой гибридизации и генной модификации. Перспективные разработки в области генной модификации столкнулись с яростным сопротивлением потребителей. Исследователи из «Монсанто» после дефолианта «Эйджент-оранж» решили не останавливаться на достигнутом и занялись созданием так называемых семян-терминаторов, что не вызвало восторга ни у кого, кроме совета директоров компании, и в конце концов производство этих семян запретили.