Этот мифологический союз молодости и смерти, расцвета и распада завораживал художников и поэтов по всей Европе. Многие из них сами были больны. Список тех, чью жизнь и творчество прервала чахотка на рубеже XVIII и XIX веков, длинен и полон известных имен: Кристоф Хёльти, Готфрид Август Бюргер, Карл Филипп Мориц, Новалис, Филипп Отто Рунге, Джон Китс, Адельберт фон Шамиссо, Никколо Паганини, Фредерик Шопен, Эмили и Энн Бронте. «Следует однажды написать литературную историю чахотки, – заявил в начале XX столетия поэт и писатель Клабунд, также страдавший от этой болезни, – этот физический недуг имеет свойство менять душевный склад заболевших. Они носят на себе каинову печать обращенной вовнутрь страсти, которая разъедает их легкие и сердце»[89].
Загадочное происхождение чахотки, скрытые поначалу симптомы способствовали эстетизации болезни и представлению о ней как о недуге натур возвышенных, художественных, тонких и чувствительных.
Чахотка была болезнью XIX века, на протяжении столетия с лишним она была воплощением страдания и породила новое, романтизированное восприятие болезни[90]. Считалась, что чахотка – болезнь «особенная», что она одухотворяет, украшает, делает чувствительным и восприимчивым, о чем свидетельствовали не только произведения искусства и литературы, но и медицинские труды.
2. Идеализированная болезнь
Романтизм трактовал болезнь не как ограничение, дефицит или недостаток: напротив, он считал ее закономерной частью бытия, более того – способом глубинного познания жизни. Классицизм провозглашал «Прекрасное, доброе, истинное», гуманное, добродетельное и возвышенное, равновесие и гармонию, фантазию, усмиренную стилем и разумом. Романтики высвободили фантазию из этих рамок. Они покончили не только с просветительским требованием рациональности и полезности, но еще и открыли для себя смутность и расколотость мира. Сказки, религия, мечта и волшебство, но и «ночная сторона жизни», кошмар и морок. Новые мотивы и состояния засверкали всеми гранями: любовь и смерть, затмение разума и бессознательное, отчаяние, безумие, болезнь[91].
Новалис писал: «Поэзия властно правит болью и соблазном – желанием и отвращением – заблуждением и истиной – здравием и недугом. Она смешивает всё во имя собственной великой цели всех целей – во имя возвышения человека над самим собой»[92].
Романтизм эстетизировал болезнь и смерть, придал им философскую ценность. Естествоиспытатели, врачи, поэты и художники открыли их метафизический смысл. Филипп Арьес назвал романтизм «эпохой прекрасной смерти»[93],[94]. Смерть «…не страшна, не безобразна. Она прекрасна, и сам умерший красив»[95].
Страх перед смертью был прежде всего страхом окончательного прощания с любимым человеком. Романтики противопоставили этой потере фантазию вечного единства и общности: смерть не разлучает влюбленных, она-то как раз и соединяет их навеки[96].
3. Новалис: болезнь как принцип художественного творчества
Ни один поэт не был так тесно и проникновенно связан со смертью, как Георг Филипп Фридрих фон Харденберг, именовавший себя Новалисом[97]. «Никто другой, рассматривая человека по отношению к неизбежной смерти, не доходил до столь фундаментальных глубин в его постижении», – пишет его биограф Винфрид Фройнд[98]. На неизбежность скорой смерти поэт отвечал неистовым творчеством, чтобы творческое начало восторжествовало над гибелью.
Сноски
1
Туберкулез, чахотка и измождение используются в этом тексте для обозначения легочной формы туберкулеза. Название туберкулез придумал медик Иоганн Лукас Шёнляйн (Johann Lukas Schönlein). Он назвал похожие на узелки патологические изменения в легких туберкулами (уменьшительная форма от лат. tuber – шишка, клубень, опухоль, вспухание, вздутие) и в 1834 году образовал таким образом слово туберкулез. Причину болезни ему тогда установить не удалось. В современной профессиональной литературе и в литературных текстах конца XIX века все названия болезни используются одинаково. Когда в 1882 году Роберт Кох обнаружил возбудителя болезни, новый термин туберкулез постепенно стал заменять старый чахотка. Такие традиционные обозначения, как фтизис, чахотка и истощение, использовались еще некоторое время и дальше. Сам Роберт Кох время от времени употреблял слово чахотка. Термин фтизис употреблялся наряду с туберкулезом до 1938 года. См. об этом: Dietrich-Daum E. Die «Wiener Krankheit». Eine Sozialgeschichte der Tuberkulose in Österreich. Wien; München, 2007. S. 31, 39.
2
Цит. по: Schipperges H. Krankheit und Kranksein im Spiegel der Geschichte. Berlin; Heidelberg, 1999. S. 166.
3
Цит. по: Ibid. S. 22.
4
Sontag S. Krankheit als Metapher. Frankfurt/M., 2012. S. 9.
5
Цит. по: Schipperges H. Krankheit und Kranksein im Spiegel der Geschichte. S. 7.
6
Цит. по: Engelhardt D. von. Tuberkulose und Kultur um 1900. Arzt, Patient und Sanatorium in Thomas Manns «Zauberberg» aus medizinhistorischer Sicht // Auf dem Weg zum «Zauberberg». Die Davoser Literaturtage 1996. Frankfurt/M., 1997. S. 323–345, зд. S. 329. Перевод цит. по: Кафка Ф. Письма к Милене / Пер. с нем. А. Карельского, Н. Федоровой. СПб.: Азбука-классика, 2006. С. 68.
7
Здесь и далее письма Кафки цитируются в переводе А. Карельского и Н. Фёдоровой. – Примеч. пер.
8
Цит. по: Mann T. Der Zauberberg. In der Fassung der Großen kommentierten Frankfurter Ausgabe. Frankfurt/M., 2015. S. 899.
9
См об этом: Pohland V. Das Sanatorium als literarischer Ort. Medizinische Institution und Krankheit als Medien der Gesellschaftskritik und Existenzanalyse. Frankfurt/M., 1984. S. 26.
10
Susan Sontag, Krankheit als Metapher. S. 32. Здесь цит. по: Сонтаг С. Болезнь как метафора / Пер. с англ. М. Дадяна, А. Соколинской. М.: Ад Маргинем Пресс, 2016. С. 14.
11
Цит. по: Leven K.-H. Die Geschichte der Infektionskrankheiten. Von der Antike bis ins 20. Jahrhundert. Landsberg/Lech, 1997. S. 141.
12
См.: Porter R. Geschröpft und zur Ader gelassen. Eine kurze Kulturgeschichte der Medizin. Zürich, 2002. S. 27.
13
См.: Leven K.-H. Die Geschichte der Infektionskrankheiten. S. 59.
14
При эндемии (эндемия – постоянное наличие какого-либо заболевания в ограниченной географической местности) болезнь всегда латентно присутствует у населения и поражает отдельных людей, эпидемия же, напротив, развивается взрывообразно и поражает сразу большие группы населения.
15
Ср.: Leven K.-H. Geschichte der Medizin. Von der Antike bis zur Gegenwart. München, 2008. S. 43.
16
См.: Schader B. Schwindsucht – Zur Darstellung einer tödlichen Krankheit in der deutschen Literatur vom poetischen Realismus bis zur Moderne. Bern; Frankfurt/M., 1987. S. 2.
17
См.: Lenger F. Metropolen der Moderne. Eine europäische Stadtgeschichte seit 1850. München, 2013. S. 56.
18
См.: Ruffie J., Sournia J.-Ch. Die Seuchen in der Geschichte der Menschheit. München, 1992. S. 91.
19
Ibid. S. 186.
20
Ср.: Schonlau A. Syphilis in der Literatur. Über Ästhetik, Moral, Genie und Medizin (1880–2000). Würzburg, 2005. S. 13.
21
См.: Hähner-Rombach S. Künstlerlos und Armenschicksal. Von den unterschiedlichen Wahrnehmungen der Tuberkulose // Das große Sterben. Seuchen machen Geschichte. Berlin, 1995. S. 278–297, зд. S. 278.
22
Sontag S. Krankheit als Metapher. S. 35.
23
Landsteiner G., Neurath W. Krankheit als Auszeichnung eines geheimen Lebens. Krankheitskonstruktion und Sexualität anhand der Lungentuberkulose um 1900 // Österreichische Zeitschrift für Geschichtswissenschaft (ÖZG). 5. Jahrgang, 1994. S. 358–387, зд. S. 382f.
24
Foucault M. Die Geburt der Klinik. Eine Archäologie des ärztlichen Blicks. Frankfurt/M., 2011. S. 185.
25
Перевод А. Тхостова. – Примеч. пер.