– Раньше?
Лиана пожимает плечами:
– Отвыкла без тренировки. – Девушка оглядывается на бассейн. Она теряет драгоценное время, отведенное на плавание. – Мне надо…
– Как часто вы бываете здесь?
Она хмурится снова.
– Вы спросили меня, часто ли я прихожу сюда?
Он смеется.
– Похоже на то… Извините, я не хотел напугать вас, – мужчина проводит рукой по волосам. Лиана замечает, что он весьма привлекателен – высокий, мускулистый, загорелый – можно даже сказать, необычайно красив, если тебе нравятся мужчины. – Я не это имел в виду. Я спросил просто… Я не хожу в этот спортзал. Мне хотелось узнать, стоит ли покупать здешний абонемент.
Лиана трет пальцем мокрый камень, ей хочется поскорее вернуться к плаванию.
– Не знаю, наверное. Я хожу сюда только для того, чтобы плавать.
– Как часто?
– Раз в месяц.
Он поднимает брови.
– В самом деле? Вы не… вы кажетесь мне очень спортивной.
Лиана закрывает руками грудь.
– По-моему…
– Черт, простите. Мне не следовало это говорить. Я не это…
– …имел в виду? – Лиана вскидывает одну бровь.
– Да, вот именно. Я, э-э, просто хотел сказать, что вы похожи на спортсменку.
Лиана смотрит на него. Он не только красив, а еще и обладает голосом, который, даже когда он смущен и запинается, похож на журчание реки, плавно бегущей по камням. Возможно, поэтому она так долго с ним и говорит.
Когда-то я была спортсменкой. Эти слова комом стоят в горле Лианы, но, если она скажет их вслух, это вызовет вопросы, на которые ей не хочется отвечать.
– Мне надо плавать, – говорит она. – У меня осталось только сорок семь минут.
– Это… вы очень… пунктуальны.
Он улыбается, и его улыбка действует на нее очень знакомо, напоминая происходящее давным-давно. Луну, выглянувшую из-за облаков, и реку, отразившую ее свет.
2 октября – 30 дней…
10.36 пополуночи – Скарлет
Скарлет не хотела идти, но ее бабушка настояла. Девушка не понимала, почему вдруг решили, что день учебы ремеслу у хэтфилдского кузнеца – это хороший подарок на восемнадцатилетие. Наверное, это еще один пример того, как быстро ее бабушка выживает из ума, – ведь до ее восемнадцатого дня рождения еще почти месяц. Но что она может поделать?
Кузнец, Оуэн Бейкер, самый дюжий мужчина, которого Скарлет когда-либо видела. Голова у него лысая и массивная, шея толщиной с ее ляжку, а ширина его ладони почти равна длине двух ее собственных. Он мог бы в два счета швырнуть ее через плечо и скрыться в лесу. Правда, кузница расположена во дворе, прилегающем к свиноферме, так что никакого леса рядом не видно. Всегда, когда Скарлет думает о кузнецах, почему-то ей на ум приходят сказки, в которых речь идет о лесах и беззащитных девочках – или же речь в них шла об охотниках?
– Так что вы хотели бы изготовить, мисс Торн?
Скарлет поднимает глаза, не понимая, о чем он. Она не слушала речь Бейкера, в которой ей кратко изложили историю благородного ремесла по изготовлению заклепок, и не ожидала, что он так быстро ее закончит.
– Что? – Скарлет начинает закручивать свои волосы в узел – темно-рыжие кудри, обрамляющие, словно пламя, ее голову и служащие фоном для ее карих глаз. – Я думала, я не…
Кузнец кладет широкие ладони на наковальню и наклоняется вперед.
– Вы можете изготовить, что хотите. Заклепку, гвоздь, меч…
Скарлет уставилась на него, отпустив свои волосы.
– Меч?
– О, да. – Кузнец улыбается, и глаза у него блестят, как у трехлетнего мальчугана. – Хотите выковать меч, мисс Торн?
Девушка обдумывает это необычное предложение.
– Вообще-то нет.
– Вопрос снят. – Он выпрямляется, и блеск его глаз гаснет. – Тогда что?
Она опять касается своих волос.
– Я думала, вы сами скажете мне, что делать.
Оуэн Бейкер качает головой:
– Тогда не будет потехи. Нет, это должны решить вы.
Скарлет озадачена. Она теребит свои волосы, закусывает губу. Затем ее озаряет.
– Хорошо, я знаю, чего хочу. – Будущая именинница улыбается, радуясь своей идее. – Я хочу выковать ворота.
– Ворота?
– Да. – Скарлет увлекается. – Этакие затейливые ворота с красивыми завитушками. Вы понимаете, что я имею в виду?
– Крестоцветы и завитки? – кузнец складывает руки на груди. – Что ж, мисс Торн, я восхищен вашим замыслом, правда, восхищен. Но боюсь, ворота за такое время не скуешь. У нас с вами есть только пять часов.
– А, понятно. – Она смотрит на молот, висящий на каменной стене.
– Но мы могли бы изготовить часть ворот, – предлагает он. – Как вам такой вариант?
Скарлет оживляется.
– Отлично!
– Так какую часть вам хочется выковать? Кудрявую или шипастую?
* * *
– Да, вот так, бейте по углу, когда расковываете. Правильно, хорошо. Да, а теперь немного помедленнее. – Он кивает. – У вас получается работать молотом, мисс Торн.
Скарлет смотрит на него и улыбается, лицо ее раскраснелось.
– Правда? Я же никогда…
– Нет, не останавливайтесь! Не давайте ему остывать. Да, так, бейте не по толстой части, а по углам – вам надо расплющить металл, как скалка раскатывает тесто. Во всяком случае, так мне говорит моя жена.
Но Скарлет не обращает внимания на его последние слова, она сосредоточена на ощущениях в своей руке, держащей молот, и на звуках, раздающихся, когда она бьет по раскаленному металлическому прутку или промазывает и ударяет по наковальне.
– Так, теперь бейте по центру, делайте форму. Бейте слабее, иначе острие отломится.
Скарлет переворачивает пруток, бьет сначала по одному боку, потом по другому, растягивая металл все тоньше и тоньше в сторону острия. Она надеется, что у них останется время и на то, чтобы сделать еще один такой прут, и на то, чтобы загрузить в горн новый металл. Ей хочется увидеть, как пламя радостно взовьется, заполучив новую пищу, наблюдать за огнем до тех пор, пока в горне не останутся только угли и зола. Хочется бить молотом опять и опять, слышать великолепный лязг, ощущать силу своих ударов, чувствовать, как они отдаются во всем теле с головы до ног. Как ни странно, Скарлет обнаруживает, что ей хочется погрузить руку в пламя и почувствовать его жар на своей коже. Хотя такое и немыслимо, ей кажется, что огонь будет к ней добр. Он будет обдавать ее теплом, которое распространится по всему ее телу, пока она вся не раскалится добела.
По идее, Скарлет должна была бы испытывать страх перед огнем, ненавидеть его, ведь он отнял у нее любимую мать и дом. Но поскольку она не помнит, как именно это произошло, то и боится огня, только когда думает о нем, а когда смотрит на него, он ее завораживает.
– Что ты делаешь с этим жутким заостренным штырем? – Бабушка сжимается на своем стуле, как будто Скарлет прижала крестоцвет к ее горлу. – Убери его.
– Я выковала его сама, – девушка прижимает штырь к груди. – Сегодня утром, когда работала с кузнецом.
Они сидят в кухне кафе и поедают намазанные маслом пышки, которые они пекут на ужин раз в неделю, чтобы побаловать себя.
Эсме Торн морщит лоб.
– С кузнецом?
Скарлет откусывает кусочек пышки, отгоняя подступившую печаль.
– Это твой подарок на мой день рождения, ты заплатила за несколько часов обучения у кузнеца, помнишь?
Глаза бабушки затуманиваются, и Скарлет мысленно ругает себя. Зачем она произнесла фразу «день рождения»? Пора уже понимать, что нужно быть осторожной, но ей никак не удается запомнить, что об этом дне нельзя говорить.
– Но сегодня же не твой день рождения, – ее бабушка вдруг становится похожей на ребенка – широко раскрытые испуганные глаза, россыпь веснушек на носу, одинаковая для трех поколений женщин семейства Торн. – Или все-таки сегодня? Я… я же не забыла, когда у тебя день рождения, не так ли?
– Нет, бабушка, нет, – быстро отвечает Скарлет. – Конечно, не забыла. Он будет в конце месяца.
Ее бабушка успокаивается.
– Я знала, что не могу забыть, когда день рождения моей Руби.
Юная Торн кладет свою пышку на тарелку.
– Нет, бабушка, я не Руби, – говорит она и сразу же начинает жалеть о своих словах. – Я Скарлет.
– Я знаю, – раздраженно отвечает Эсме. – Я так и сказала. – Она откидывает назад свои длинные седые волосы (хотя ей уже семьдесят восемь лет, в волосах только недавно пропали последние остатки рыжины) и заправляет их за уши. – Перестань меня поправлять, это несносно.