Юхнов знал за собой одну черту – он терпеть не мог искать работу. Вся эта канитель буквально выводила его из себя, заставляла ломать собственную натуру, делать то, чего он терпеть не мог. По этой причине он неоднократно упускал выгодные места, так как не мог заставить себя всерьез отнестись к этому времяпрепровождению. Вот и сейчас ощущал полное отвращение к нему.
Ладно, решил он, деньги на первое время у него есть, а пока он займется своими проектами и идеями. Надежда на их реализацию почти нет, но это то, ради чего стоит заниматься своей профессией. А все остальное туфта.
Юхнов работал несколько часов, забыв о том, что даже не позавтракал. Но ему было не до таких мелочей. Над этим проектом он раздумывал давно, речь шла об известной пьесе, которую не ставили на российских подмостках. По крайней мере, ему об этом не было известно, хотя он и пытался узнать. Несмотря на то, что произведение было написано давно, он был уверен, что она актуальней, чем большая часть современной драматургии, учитывая нынешние политические реалии. Вот только нужно найти подходящие выразительные средства. Об этом он и размышлял.
Юхнов очень ярко представлял, как бы он поставил пьесу. Более двухсот лет прошло с описываемых в ней событий, а по большому счету в мире мало что изменилось. Меняется форма, а не содержание; такое ощущение, что нет в обществе сил, способных его трансформировать. Эта неизменчивость не может ни приводить в ужас. Именно такое чувство и нужно вызвать в зрителях, напомнить им о тех опасностях, которые таятся под покровом цивилизации. Мы остаемся все теми же жестокими, немилосердными, безжалостными людьми, не желающими трансформировать свою природу.
В его воображении одна за другой появлялись сцены спектакля. Юхнов был так захвачен ими, что когда раздался звонок телефона, даже не захотел отвечать. Но он не унимался, а продолжать настойчиво трезвонить.
Юхнов взял телефон.
– Валерий Станиславович? – услышал он незнакомый мужской голос.
– Да, это я.
– Добрый день! Меня зовут Любашин Николай Ильич. Думаю, вы слышали обо мне.
Юхнов напряг память, но никаких воспоминаний это имя не породило.
– Извините, но ваше имя мне незнакомо, – честно признался он.
Судя по паузе в разговоре, это обескуражило собеседника Юхнова.
– Я директор театра «Поклон». Надеюсь, о театре вы слышали.
О театре Юхнов слышал, правда, насколько он помнил, все упоминания о нем были негативными. Впрочем, вполне возможно, что он многое пропустил.
– Слышал, – коротко ответил Юхнов.
– Очень рад этому обстоятельству, – обрадовался Любашин. – У меня к вам важный разговор. Точнее, предложение.
– Говорите.
– Мне известно, что вы недавно потеряли работу. Это так?
– Да.
– Я бы хотел с вами переговорить о возможном трудоустройстве в нашем театре. Вас это может заинтересовать?
Несколько мгновений Юхнов молчал. Первый импульс, который у него возник, сказать «нет». Этот и подобные ему театры вызывали у него стойкое отторжение. Будь его воля, он бы их закрыл за ненадобностью. Но сейчас ему действительно срочно нужна работа.
– Возможно, – уклончиво произнес Юхнов.
– Прекрасно! – обрадовался директор театра. – Когда бы вы могли к нам прибыть для переговоров?
– А когда надо?
– Да, хоть сегодня. Если у вас нет срочных дел, то какой смысл тянуть.
– Хорошо, сегодня, так сегодня, – согласился Юхнов.
– В таком случае жду вас в пять часов.
– Приеду.
Юхнов положил телефон на стол и задумался. Почему-то этот разговор показался ему странным, как будто какой-то стоящий за сценой таинственный персонаж решил помочь ему – уж больно своевременно раздался звонок. Такого не бывает, по крайней мере, в его жизни ни разу не случалось. И он далеко не уверен, правильно ли поступил, согласившись на встречу. Хотя стоит ли беспокоиться, у него всегда есть возможность отказаться от этой работы.
Сцена восьмая
Юхнов расположился в кабинете Любашина прямо напротив его хозяина. Немного сбоку сидел еще один мужчина, кажется, финансовый директор; Юхнов прослушал, когда его представлял директор театра. Впрочем, сейчас это обстоятельство занимало Юхнова меньше всего. Гораздо больший интерес вызывало то, о чем вещал ему собеседник.
– Валерий Станиславович, что вам известно о нашем театре? – после приветствий и представлений поинтересовался Любашин.
– Почти ничего, – не совсем правдиво ответил Юхнов. Он действительно знал о театре совсем мало, но кое-что все же слышал, и это был только негатив.
– Вот это и плохо, что о нас мало известно, – грустно вздохнул Любашин. – При этом у нас есть свой преданный зритель.
– Я рад за вас, Николай Ильич. – В это утверждение Юхнову как-то не очень верилось.
Директор театра покосился на режиссера, уловив его недоверчивую интонацию.
– К сожалению, его не так много, – уточнил Любашин.
– Я так и думал.
– Мы с Яковом Ефимовичем хотим поговорить с вами совершено искренне, хотя тема для нас не самая приятная.
Юхнов покосился на второго мужчину; тот, подтверждая слова своего начальника, энергично кивнул головой.
– Говорите.
– Мы намерены предложить вам должность главного режиссера.
– Но у вас он вроде бы есть.
– Егор Тимощук исполняет обязанности главного режиссера. С моей точки зрения он хороший специалист, но для театра настал момент, когда надо придать ему новый мощный импульс. А для этого требуется и новый, неординарный человек.
– А зачем театру новый импульс? Вроде бы живете себе и живете уже не первый год. Сколько театру лет?
– Пятнадцать. Можно сказать, некоторый юбилей.
– Вот видите, протянули пятнадцать, протяните еще столько же, – усмехнулся Юхнов.
– В том-то и дело, что не протянем, – подал голос Блюмкин. – Николай, давай будем говорить с нашим гостем конкретно и искренне.
Любашин недовольно взглянул на Блюмкина.
– Тогда ты и, говори, – разрешил он.
– С нового года, театр снимается с государственного обеспечения, и мы оказываемся в жопе, – проговорил финансовый директор. Он встал со своего места и пересел поближе к гостю. – Вы понимаете, о чем я?
– Чего тут не понять, без госфинансирования вы долго не протяните.
– Именно так, дорогой Валерий Станиславович. Собственными доходами мы покрываем всего тридцать процентов наших расходов. Для нас это полная катастрофа.
– Что же вы хотите от меня?
– Мы предлагаем вам спасти театр.
– Профинансировать ваши расходы? – усмехнулся Юхнов.
– Ценю ваш юмор, но для этих целей мы бы обратились к другому человеку.
– Так обращайтесь.
– Думаете, не обращались. Обращались и ни раз. Но желающих не нашлось. Поэтому надежда только на вас.
– Чем же я могу помочь? Сразу сообщаю, чтобы не было бы не нужных надежд, я человек бедный.
– Сделаете театр самоокупаемым, чтобы на каждом бы спектакле был бы аншлаг. Я самолично делал подсчеты: если все места будут заняты, и если увеличить стоимость билетов всего на двадцать процентов, шиковать не будем, зато выживем. Ну как?
– Трудная задача, – оценил Юхнов.
– Поэтому мы позвали именно вас, – вмешался в разговор Любашин. – Только вы можете ее решить.
– А вы не преувеличиваете?
– Мы перебирали разные имена. И вместе с Яковом Ефимовичем пришли к единодушному мнению – это можете сделать только вы. Либо вы становитесь главным режиссером, либо через некоторое время театр закроется. И весь коллектив выбрасывается на улицу. Мы же со своей стороны готовы предоставить вам самые широкие полномочия. Мы понимает, что нам надо многое менять.
– И я смогу делать все, что захочу? – недоверчиво спросил Юхнов.
– Ну, делать все, что захочет, может только Господь, – усмехнулся Блюмкин. – Но возможностей у вас будет так много, как их не было ни у одного главрежа в нашем театре. Поверьте, Валерий Станиславович, нам известна ваша творческая биография. Вот только большую зарплату платить вам пока не сможем.