Так за «растление и потребление в корыстных целях» Королёва была на пару десятков лет изолирована в Обсерваторе.
Поэт страдал, искал по больничным корпусам бесследно пропавшую возлюбленную, но остался жив.
По истечению срока Королёва вернулась и правила земного «общежития» не нарушала. Нестареющая красавица-медсестра переходила из отделения в отделение, пару раз увольнялась, работала в других больницах, дождавшись полной смены коллектива, возвращалась. Сейчас состояла операционной сестрой в кардиологии.
Серафиму Петровну она боялась, поэтому старалась лишний раз не пересекаться. Оттого появление Королёвой у палаты переломанных девочек стало неожиданностью.
Блаженная улыбка на скуластом лице (юного поэта сводила с ума именно эта диковатая монгольская красота) вызвала у Серафимы оторопь. Уж что-что, но только не блаженство должен испытывать человек, наблюдающий за мучениями больных. Павлина прильнула к косяку двери, слилась со стеной, стала почти незаметной. Никто из персонала не обратил внимания на лишний белый халат, появившийся на вешалке. Павлина и раньше умела мастерски прятаться, в парке среди «больничных» литераторов, прикидывалась скинутой на скамейку курткой или плащом, рюкзаком, авоськой с пакетами молока, любой ветошью. Так и сейчас, она застыла, почти лишилась человеческих очертаний, наблюдала за перевязкой девочки попрыгуньи, и, сложив уточкой губы, «пила воздух».
Только теперь вместо поэтического восторга и влюблённости она вкушала человеческую боль.
Кто это? спросила Лариса Чайкина, свернувшая из коридора.
Неужели она разглядела среди висящих халатов Павлину? Асса маскировки?
Серафима ничего не ответила Ларисе, оставила поднос с лекарствами на тумбочке рядом с кроватью девочки и шагнула в предбанник, к вешалке поймать пиявку на месте преступления, только Королёвой и след простыл.
Берег Забытого Моря снова
Как же хорошо летом на море! Счастье начинается с раннего утра. Мама на скорую руку собирает бутерброды, фрукты, термос с чаем, папа забегает по дороге в магазин за газировкой. На берегу он закапывает пластиковые бутылки в воду, чтобы не нагрелись на солнце. Потом мастерит навес из простыни и веток, мама разгребает под ним крупные камни, стелет одеяло и говорит: «Залезай!»
Ты берёшь до дыр зачитанного Жуль Верна, гроздь винограда и ныряешь в свой «шалашик». Вот оно счастье!
Папа твой пробегает наискосок купленную по дороге газету, ищет колонку спорта.
Ты погляди, Ельцин госпитализирован, наши генсеки сами с поста не уходят, их вперёд ногами выносят. Погибших на благо народа. Сволочь, такую страну развалил.
Володя, говори тише, мало ли ушей вокруг, мама шикает на отца и оглядывается.
Но пляж пока пуст. Лишь несколько отдыхающих обустраиваются вдалеке.
Ага. Ну, вот и хорошо. Спартак победил 1 -0. Что и требовалось доказать.
Папа складывает газету.
Хочешь, я тебе кораблик сделаю, в море пустишь? Дочь, хватит по сто раз одну и ту же книжку мусолить. Где читаешь?
Ты нехотя выглядываешь из «шалаша».
Дункан спасся от пиратов.
Я тебе сейчас собственный Дункан построю, отправишь его по волнам по морям. Хочешь?
Давай!
Кораблик получается очень симпатичный, с портретом грустного Ельцина на носу и надписью «Спартак чемпион» на корме.
Ты просишь у мамы, отгадывающей кроссворд, карандаш и крупными буквами выводишь под фотографией больного Ельцина слово « Дункан».
Красивый кораблик. Но одной пускать его по волнам не хочется.
Кудрявого мальчика в полосатой матроске ты видишь уже несколько дней, он приходит купаться с родителями.
На берегу мало детей, поэтому мальчик играет один. Так и сегодня он стоит и кидает в море «блинчики».
Ты протягиваешь ему бумажный кораблик, от неожиданности мальчик оступается и поскальзывается на камнях. Цепляется за тебя и кое-как сохраняет равновесие. Щуплый, белобрысый, похож на ангелочка. Ты мечтаешь о брате, но у вас родится сестра.
Держи кораблик, папа сделал. Дарю!
Мальчик молчит.
Я назвала его Дункан. На нем плавает капитан Грант. Давай вместе запустим? Меня Лара зовут, я уже в шестом классе учусь. А ты?
А я в пятом.
Сделав из ладошки козырек, отец мальчика внимательно смотрит на тебя. Не заметив ничего подозрительного, ложится и прикрывает кепкой лицо.
Тогда мы встретились с тобой первый раз. Вот откуда приплыл наш кораблик по имени Дункан, говорит Человек с собакой.
Она недоверчиво смотрит на него, на пожелтевшее от солнца бумажное судёнышко в его руках.
Чтобы не говорил этот Человек, она не помнит ничего. Перед глазами белеет чистый лист рисуй что хочешь!
Незнакомец с летающим над волнами псом снова пришел на берег моря. Говорит, что всегда в одно и то же время появляется недалеко от увитого виноградом домика и ждет ее.
Я не хороший человек, я обманывал тебя, жену, самого себя, так делают многие, когда скучно, когда бытовуха заедает. Потом надоело врать. Но ты не понимала намеков, висела на шее ярмом. Душила своей любовью. Почему?
Она продолжает хранить молчание, идёт рядом с Человеком и его собакой, слегка утопая в сахарном песке, и думает:
«Зачем он рассказывает это все? Словно оправдывается, я ни в чем его не обвиняю».
Человек отгоняет прутиком надоедливых ворон, которые ластятся кошками к его ногам, и не унимается:
Сколько бы финалов ты не сочиняла, они все не удачные. Поэтому каждый вечер ты сжигаешь текст. А утром рукопись невредимая. Так?
Она останавливается.
Поясните.
Человек с собакой смотрит ей прямо в глаза.
Ты не была со мной счастлива, потому что не умела любить себя. Волшебство, простое как все гениальное, о котором ты, романтическая писательница, забывала. Любишь себя, любят тебя. Ты жила шиворот навыворот. Как и здесь белые вороны и черные чайки, сладкое, не соленое море. Вспомни, ты замучила себя почти до смерти. «Исчезни из моей жизни! Убей себя!» Ты помнишь мои слова? Что ты натворила после?
Чистый белый лист перед глазами мгновенно заливает тьма.
Что она натворила после?
Как оказывается легко ВСЕ вспомнить!
Я убила себя! После! кричит она и сгибается от полоснувшей тело боли.
Воспоминания (как их оказывается много!) кружатся в бешеном танце, все ближе, все больнее.
Злые слова. Незаслуженные. Смертельно обидные.
Ты сволочь! голос у нее срывается от боли, хрипит.
Она готова сжечь его взглядом.
Бесполезная бритва. Остывающая вода. Умирающая героиня черно-белого фильма.
Море все чувствует и меняется, оно ревет голодным зверем, дотоле спокойные жемчужные волны закипают, растут до небес, а облака рассыпаются пеплом. Песок под ногами размывается, проваливается, превращаясь в жадную чавкающую пасть. От зыбкой ямы вокруг ее ног с визгом отпрыгивает пес.
Незнакомец пытается перекричать рёв моря.
Я жалею о сказанном! Очень жалею! Но я должен был сделать тебе больно, чтобы излечить, понимаешь? Разрезать путы, чтобы ты могла жить. Держись!
Мужчина хватает ее за руку, пытается вытащить из песка. Но сладкая пасть смакует, причмокивает, не давая вырваться. От ревущего моря кошки-вороны бросаются врассыпную, прячутся в дюны. Пес скулит, зовёт хозяина в безопасное место.
Над запорошенными пеплом волнами снова носятся чёрные чайки, срывают горло, предвкушают пир.
Песок засасывает ее уже по пояс, не пошевелиться.
Боль, Отчаянье, Ненависть жуют живьем.
Прости меня! И прости себя! кричит Человек с собакой.
Он ложится на живот, перехватывает ее руку, тянет изо всех сил. Бесполезно. Она погружается в бездну уже по плечи. Превозмогая страх, на брюхе подползает пёс, хватается за ночную рубашку, но ткань расползается под собачьими клыками.