Вернувшись из Англии прошлым летом с престижным дипломом, Валерия искренне надеялась, что отчим устроит ее в свою компанию. И он устроил. На должность рядового клерка. Расти, девочка, проявляй себя. Лера выбивалась из сил, задерживаясь на работе допоздна, выполняя нудную, неинтересную, но необходимую работу, лишь бы заметили её старания. Все это воспринималось Александром как должное, и повышения не заслуживало.
Она сильно изменилась на этой работе, Тим рассказывал мне историю своей семьи во время послеобеденной прогулке по парку. В каждом слове чувствовалась любовь и тоска по прошлому. Вот ты несчастная, сделал вывод Тим после долгой паузы. Я ошарашено посмотрела на парня. Ты не помнишь ничего. Думаешь, это хорошо? А может, у тебя была лучшая жизнь? Семья, любовь, да просто сама жизнь, в конце концов? Ты сейчас живешь, что ли?
Она красивая твоя сестра красивая, я пропустила его вопрос.
Да, это и сгубило, Тим как-то вдруг сгорбился и словно стал младше, глаза заблестели. Он выдохнул и продолжил рассказ сухим отрешенным тоном. Это был мой обычный поздний вечер. Мать до утра на очередной фэшн-тусовке, отец сказал, что уезжает в командировку, сестра на работе. Мне не спалось. Я не люблю быть в доме один, хоть и знаю, что охрана дежурит на территории. Лера приехала домой около полуночи. Я обрадовался ее возвращению, спустился вниз и открыл дверь.
Видела бы ты её: зареванная, в порванной одежде, на запястьях синяки. Я не знал, что женщина может так выглядеть. Какая-то абстрактная женщина может, наверное, а женщина из моего окружения нет. Она долго отпиралась и не хотела говорить, но не выдержала, сложно такое держать в себе. Рассказала, что это уже не впервые. Я не представляю, что должно сдвинуться в голове. Может, это возрастное, но как ты способен причинить боль, совершить насилие над тем, кого сам вырастил? Для чего ты столько сил отдавал ребенку, пусть и не родному, но близкому человеку? Может, ты уже тогда, заплетая косы, играя в жмурки, читая сказку на ночь, заранее делал вклад и растил для себя жертву? Не знаю. Не могу оправдать, Тим уткнулся лбом в ствол старого каштана, он не плакал, но очень хотел.
На самом деле, Александр быстро дал ей понять, что требуется для карьерного роста, но Лера не могла поверить и принять. В какой-то момент ему надоело ждать. Хотела ли она пойти в полицию? Нет. Даже не думала об этом. Смесь страха, детской привязанности, непонимание происходящего создали в ее собственном мирке ощущение, что это нормально, а папа её любит, просто вот так любит.
В предрассветном полумраке родился их безумный план. Александр все отдаст им. Они заставят его. Лера займется семейным бизнесом, она же умная. Она видела его не всегда законные сделки, но доказать что-либо было сложно. Также сложно было доказать то, что он творил с Лерой, потому что Александр был всегда осторожен. В конце концов, он всегда мог представить версию обоюдного согласия, а следы списать на игры. Грязно, но, по сути, Лера не родная дочь, а красивая молодая женщина, всякое бывает.
Им нужен был маленький толчок, который смог бы раскачать маятник. Чтобы в глазах окружающих, Александр перестал быть идеальным мужем, отцом и бизнесменом. Кому пришла в голову эта мысль, Тим не помнил. Сначала была просто идея инсценировать домогательство к родному сыну, на фоне чего рассказ Леры о насилии над падчерицей заиграл бы новыми красками. Но как это сделать? Отец может обнять сына, поцеловать, это не выглядит странным, это нормально. Идти в полицию с обвинениями без доказательств глупо. Но если нет прямых доказательств, то можно придумать косвенные.
Как можно принудить человека делать что-либо? Наркотики зависимость, потребность, притупление воли. Любой родитель будет стараться скрыть пагубные привычки своего ребенка. И тут вступает правило: раз скрываешь совесть не чиста! Есть о чем молчать? Так может и ты виноват? Все знают, что наркоман готов за дозу выполнить любые причуды. Не удивительно, что юноше кто-то дает деньги на покупку наркотиков, ведь этому кому-то удобно иметь зависимую жертву. И вот рассказ сына о папочкиных шалостях, за молчание о которых полагается доза уже не кажется слухом, а превращается в закономерность. Идеальный вариант. Наркотики легко подбросить, легко обнаружить, сложно объяснить.
Для чистоты эксперимента Тим недолго принимал наркотики. Наверняка же будут какие-то экспертизы, если дело дойдет до разбирательств и суда. Лера волновалась, чтобы зависимости не было. Сначала они решили сообщить Александру, что мальчик попал в дурную компанию, но еще есть возможность вылечить его. Они подгадали время, когда отец был в отъезде. Лера убедительно рыдала в телефон, вспоминала свою одноклассницу, умершую от передоза, и её парня, которого хорошо подлечили в клинике доктора Вагнера. Конечно, отец согласился, что огласка не нужна, что надо срочно принимать меры. Он сам позвонил доктору Вагнеру, не ведая, что помогает детям в осуществлении ужасного плана.
Вы ошибались, я положила руку на плечо Тима. Не важно, сколько раз ты принял наркотик. Ты уже зависим.
Мне наплевать! он нервно стряхнул мою руку. Это, во-первых! Во-вторых, у меня нет зависимости! Я нахожусь здесь уже неделю, и меня не тянет, понимаешь? Первые дни покорежило, но терпимо, а сейчас не хочется. Ты же сама видела, что я нормальный!
Убеждай себя, сколько хочешь, я обиделась на его тон, но проблем ты себе в жизни прибавил.
Надеюсь, не только себе, он немного успокоился, то ли заметил мою обиду, то ли просто остыл. В следующий раз
Будет ещё и следующий раз? я была удивлена.
Да, это по плану. Мы с Вал все продумали. Из первой «тайной» стадии мы перейдем в «общественную». Я начну появляться в таком состоянии везде, пусть пойдет слух. Никто не удивится информации, что я в клинике. Будет проще говорить, что он меня пытается упрятать в больничку, дабы не разболтал лишнего.
Мне не нравится ваш план.
Нравится или нет, не мешай, он крепко схватил меня за кисть. Диана, ты обещала молчать.
Я помню. Отпусти.
Я тогда слово сдержала. Мне очень хотелось рассказать все Максу, но я не могла. Может быть, зря.
Мы с Тимом часто рыбачили вместе, он рассказывал интересные вещи о странах, в которых бывал, о книгах, которые читал. К нашему первому разговору мы больше не возвращались. Я вообще больше не говорила с ним, только слушала. Если начал говорить значит тебе это надо, и ты хочешь быть услышанным. Если начал слушать значит другому это надо, и он хочет быть услышанным. Мне больше не надо было говорить, Тим все равно не услышал бы меня.
Так, в бесконечных прогулках, игре в шахматы, чтению и разговорах незаметно пролетела весна. Тим всем нравился. Он любил чудить и дурачиться, устраивал розыгрыши медперсонала и пациентов. Всегда смешные и беззлобные. Хорошее воспитание, тонкое чувство юмора и природная обаятельность создавали для него перспективы прекрасного будущего, и мне было нестерпимо грустно, когда в начале июня Тим радостно сообщил мне о том, что его выписывают.
Нет, конечно, я радовалась за друга, но глубоко в душе меня точил червячок тревоги. Тревог За время, которое я провела с Тимом, он смог вырастить небольшой, но крепкий побег сомнения в моих прежних взглядах на жизнь. Его фраза: «Ты сейчас живешь, что ли?» не была забыта. Я прокручивала ее сотни раз, обдумывая, примеряясь. В конце концов, она стала моей зависимостью. Ни дня без этой фразы. Общаясь с Тимом, видя его горящие глаза, когда он рассказывал о своих путешествиях, друзьях, чувствуя нежность в каждой фразе о сестре, я понимала, что есть другая жизнь, и впервые мне захотелось ощутить это все самой.