Ранка на ладони Ливи не зажила, и Циби пытается оторвать полоску от гимнастерки, но ткань чересчур толстая и прочная.
Работай левой рукой. Я тебя прикрою.
Во время работы Циби загораживает Ливи от глаз капо.
Когда тележка заполняется кирпичами, капо кивает двум девушкам, работающим в связке с сестрами, а им говорит:
Вы двое, идите назад. Толкайте!
Сестры слышат, как тяжело дышат девушки, запряженные в тележку. Циби и Ливи толкают тележку сзади, но она не сдвигается с места.
Толкайте, ленивые сучки! Сильнее!
Циби упирается в тележку плечом и знаком показывает Ливи делать то же самое. Наконец тележка начинает ползти вперед.
Они продвигаются медленно, поскольку дорога замусорена битым кирпичом и черепицей, кусками древесины искореженными остатками того, что когда-то было человеческими жилищами.
Несмотря на холодный воздух и сильный ветер, с девушек градом льется пот. Циби не помнит, чтобы когда-нибудь выполняла такую тяжелую работу, даже в лагере «Хахшары». Она искоса смотрит на Ливи: сестре очень тяжело с одной здоровой рукой. Тележка движется по разбитой дороге мимо полей, на некоторых из них из мерзлой земли взошли ростки картофеля. Девушки подходят к пустому полю, где их поджидают мужчины. Здесь уже высятся штабеля привезенных кирпичей. Один мужчина говорит, куда поставить тележку, а потом с напарником помогает девушкам разгрузить кирпичи и уложить их в штабеля.
С пустой тележкой они возвращаются быстрее. Вся процедура повторяется вновь, после чего капо объявляет перерыв. Они садятся, прислонясь спиной к тележке, и Циби проверяет рану на руке Ливи.
Ливи, надо, чтобы кто-нибудь осмотрел твою руку. Когда мы вернемся, я спрошу, есть ли здесь врач или медсестра, шепчет Циби.
Мне нужна также чистая рубашка, с дрожью в голосе говорит Ливи. Эта испачкана кровью.
Мы можем постирать твою гимнастерку. Пошли работать.
Но нам еще не сказали. Разве нельзя еще немного отдохнуть?
Можно, но я хочу, чтобы капо отметила это и меньше к нам придиралась. Пошли, ты сможешь.
К концу дня девушки сделали четыре ходки с тележками. Циби вздрагивает, вспоминая эпизоды начала дня, когда несколько девушек были травмированы упавшими с руин кирпичами и черепицей. Им приходится опасаться тумаков и затрещин, которые капо раздает направо и налево тем, кто, по ее мнению, увиливает от работы. На пределе сил сестры добредают до своего барака, получив ожидающий их скудный обед.
Проглотив хлеб и суп, Циби подходит к капо, таща за собой Ливи, и показывает травмированную руку сестры:
Капо, можно ли моей сестре получить где-нибудь первую помощь? По дороге сюда она порезала руку, и у нее идет кровь. Чтобы она могла работать, надо перевязать руку.
Высокая женщина вскользь смотрит на протянутую к ней руку.
Медчасть в следующем бараке. Может быть, они посмотрят, а может быть, и нет, с ухмылкой говорит она, указывая в сторону лагерных ворот.
Циби и Ливи успевают сделать пару шагов, когда капо кричит им вдогонку:
Иди одна! Нет нужды, чтобы старшая сестра держала тебя за руку. Она ухмыляется собственной шутке. И не называй меня «капо» меня зовут Ингрид. Она улыбается щербатым ртом, и Циби вдруг становится не по себе.
Все будет в порядке. Циби подталкивает сестру. Я займу нам место для сна.
Лагерь вновь залит светом прожекторов. Солнце село. Закончился первый полный рабочий день в Освенциме.
В ожидании сестры Циби устраивается у стены. Немного погодя, пока она пытается разгладить комковатый тюфяк, в дверь врывается Ливи, зовя ее по имени.
В бараке сейчас по меньшей мере тысяча девушек: кто-то спит, кто-то еще бодрствует, некоторые тихо разговаривают. Циби встает и машет рукой, и Ливи, заметив ее, направляется к ней, огибая тюфяки.
Циби замечает на лице Ливи следы слез полосы розовой кожи на фоне кирпичной пыли, покрывающей ее тонкое нежное лицо.
Что случилось? Ты в порядке? спрашивает Циби, когда Ливи падает в ее объятия, усаживает сестру на тюфяк и хватает ее забинтованную руку; похоже, ранку обработали. Что случилось?
Ливи продолжает рыдать и наконец выдавливает из себя:
Почему ты мне не сказала?
Что не сказала? Что произошло?
Я пошла в больницу.
И что-то случилось?
Я увидела. Ливи перестает плакать; ее глаза округлились от страха.
Что увидела? вся похолодев, спрашивает Циби.
Там висело зеркало. Почему ты не сказала мне о том, что со мной сделали?
Циби берет лицо Ливи в свои ладони и впервые за много дней улыбается:
И это все? Ты увидела свое отражение в зеркале?
Мои волосы Ливи проводит рукой по голове и сразу с отвращением отдергивает руку. Они остригли мои локоны. Она смотрит мимо Циби, в глубину барака, на сотни бритых голов; у нее остекленевший, мутный взгляд. Циби готова ударить сестру, вывести ее из шока, но вскоре Ливи обращает на сестру свои широко открытые голубые глаза. Они остригли мои волосы, шепчет она, а ее руки вновь тянутся к голове, глаза наполняются слезами.
Но, Ливи, что они, по-твоему, делали той машинкой?
Я я не хотела об этом думать. Пока это происходило, я воображала себе, что мама возится с моими волосами. Ты же знаешь, как она любит причесывать мои кудряшки. Когда до Ливи доходит, она замолкает. Ее бьет дрожь.
Циби начинает понимать: некоторые вещи настолько ужасны, что их не принимаешь. Может быть, это и хорошо. Кто знает, что еще им предстоит вынести? Может быть, ей тоже придется воспитать в себе это умение.
Ливи, я твое зеркало. Циби машет рукой вокруг. С этого момента мы все твое зеркало.
Кивнув, Ливи закрывает глаза.
Давай ляжем, ладно? Циби нечего предложить сестре, помимо сонного забытья.
Но блохи Ливи распахивает глаза.
Как и мы, они тоже голодные. Нам надо просто научиться не замечать их.
Но вчера ты
Вчера было сто лет назад.
На следующий день они снова идут на место сноса зданий. Перед началом работы Ингрид спрашивает у девушек, кто из них умеет читать и писать. Никто не отвечает. Для Циби уже стало очевидным, что неприметность единственный способ избежать ее жестокого внимания. Капо впадает в ярость. Она все громче и громче повторяет вопрос. Она не отступает. Отдавая себе отчет в присутствии поблизости эсэсовцев, Циби все же решается подать голос в надежде, что они с сестрой, возможно, получат какие-то преимущества. Если она выйдет вперед, возможно, им не придется работать на месте сноса зданий.
Я умею читать и писать, говорит Циби.
Кто это сказал? спрашивает Ингрид.
Циби смело делает шаг вперед из строя, глядя прямо перед собой. Ингрид не полька, как другие капо, она немка. Интересно, размышляет Циби, она преступница или политзаключенная всего несколько причин, по которым гражданин Германии мог оказаться в Польше, в Освенциме. Циби рада, что они с Ливи понимают и даже немного говорят по-немецки.
Ингрид рывком протягивает Циби планшет и карандаш:
Запиши фамилии и номера всех. И побыстрее!
Взяв планшет, Циби подходит к девушкам в первом ряду и принимается записывать их фамилии. Девушки поднимают рукава, показывая выбитые на руках номера, и Циби заносит их на лист бумаги. Она проворно ходит вдоль рядов девушек и, закончив, вручает планшет Ингрид.
Все правильно? спрашивает Ингрид.
Да, Ингрид.
Посмотрим. Капо переворачивает страницу. Водя пальцем сверху вниз, она выкрикивает: Заключенная тысяча семьсот сорок два, как твоя фамилия?
Девушка с номером 1742 называет свою фамилию. Правильно. Ингрид называет другие номера, получает ответы.
Циби все еще стоит рядом с ней, и Ингрид машет одному из эсэсовцев. Он неторопливым шагом подходит к ним, постукивая стеком по своей ноге. Ингрид протягивает ему список.
Где ты научилась так красиво писать? спрашивает он у Циби.