Мы тебя очень любим, эхом отозвался хор.
Ответа не было ужасно долго, и Бекке стало казаться, что Шана права и действительно дома никого нет. Потом медленно, словно возвращаясь из далекого путешествия, Гемма снова появилась в своем теле, глубоко вздохнула и открыла глаза. Их выцветшая синева напоминала зимнее небо.
Бекка легонько, помня, насколько хрупка кожа, сжала бабушкину руку и снова позвала: «Гемма!»
Давным-давно начала Гемма пронзительным, по-детски звенящим шепотом, в стародавние времена, до всякого времени, но Остановилась, испустила легкий вздох, который, казалось, снова ее оживил: не в самое прекрасное время.
Ее дыхание было таким же хрупким, как и кожа, пахло сухими цветочными лепестками: сладко и немного затхло.
Боже мой, пробормотала Сильвия, только не это.
Она стояла у окна и как завороженная глядела на снег, но плечи ее подрагивали, и Бекке оставалось только надеяться, что сестра не разрыдается. Сильвия рыдала всегда ужасно громко, будто приглашала всех вокруг разделить ее горе, а Гемма начинала беспокоиться, когда поблизости кто-то плакал.
В одной стране был замок, продолжила Гемма и снова замолчала.
Какой замок? спросила Бекка.
Мы же знаем, какой замок, Бекка. Не заводи этого снова! прошипела Шана, снимая с кремового пиджака невидимый волосок. И так тяжело. Нечего делать еще хуже.
Бекка только собралась возразить, но тут бабушка снова заснула.
* * *
Они ждали уже минут двадцать, но она не просыпалась.
Ну все, Сильвия отвернулась от окна и посмотрела на тонкие золотые часики. Пора идти.
Глаза ее покраснели, а на правой щеке, которой она прижималась к окну, виднелся потек туши.
Она может снова «вернуться», почти умоляла Бекка. Так часто бывает. Вы же издалека приехали. Другого другого случая может уже не представиться. До того, как она Конец фразы застрял в горле, словно слово «умрет» было жирной точкой. Давайте еще подождем.
Еще? Уже три часа, а снег все идет, и скоро начнется час пик. Сильвия в качестве решающего аргумента подняла руку, ту, на которой были часы. Видно было, насколько ей не по себе, она почти испугана.
Час пик?
Ах, ну да, я и забыла, что мы вернулись в захолустье. Какой тут час пик! Это тебе не Лос-Анджелес. И не Хьюстон. Она бросила выразительный взгляд на Шану.
Шана подошла и обняла Бекку.
Послушай, мы обе знаем, что тебе досталось больше всех, так что давай хоть сегодня постараемся, чтобы было полегче. Ты ведь только одна ее все время навещаешь.
Но мама с папой начала Бекка.
Мы знаем, кто приходил чаще всего. Все знают. Хоть раз не пытайся все делать сама. Шана взглянула на Сильвию и покачала головой, словно о чем-то предупреждая.
Ты же понимаешь, Бекка, Сильвия, не обращая внимания на предупреждение, постучала пальцем по голове.
Она не сумасшедшая. В голосе Бекки зазвучало привычное детское хныканье. Вот так всегда, если слишком долго общаться с сестрами!
Конечно, не сумасшедшая, вовсе нет. Просто она считает, нет, верит, что жила в замке! Настоящая Belle au Bois Dormant, на безупречном французском произнесла Сильвия, которая целый год училась в Сорбонне. Спящая красавица в заколдованном лесу. Сказочная принцесса, черт ее побери. Только с еврейским акцентом. Если она не сумасшедшая, получается, что сумасшедшая ты. Пора, наконец, повзрослеть, Бекка. Мы с Шаной уже выросли.
Не в том дело, попыталась объяснить Бекка. Не то чтобы я в это верю. Да и она не верит. Это как сказка как метафора
Сильвия фыркнула, и привычная перебранка снова вытеснила мучительную печаль.
Чепухистика. Это было их любимое детское словечко. Хорошо еще, что ты застряла в этой дурацкой подпольной газетке и не пошла учиться дальше, а то бы совсем
Она не подпольная, она независимая и
А какая разница, Сильвия снова повернулась к окну. Левые есть левые, выше они пола или ниже.
Ты даже не хочешь понять Бекка почувствовала на щеках слезы, теперь ей точно было куда меньше двадцати трех. Ну почему именно сестрам удается заставить ее заплакать?
Давным-давно Еле слышный голос Геммы прервал спор. Все три дружно повернулись к ней. Старая женщина говорила, не открывая глаз.
Ну вот, добилась своего? прошипела Сильвия. Она опять проснулась и собирается рассказывать свою чудовищную сказку.
В стародавние времена, до всякого времени, но не в самое прекрасное время, продолжался шепот, в одной стране был замок, а в замке жил король, который ни о чем так не мечтал, как о ребеночке
Гемма говорила и говорила. Голос, казалось, набирал силу, и ей удалось продвинуться дальше привычного начала:
Но в конце концов, в один прекрасный день, в самое подходящее время королева легла в постель и родила девочку с рыжей, как огонь, копной волос.
Гемма попыталась дотронуться до волос, но не смогла, потому что была крепко привязана к кровати. Она на минутку задумалась, будто рассказ пошел вкривь и вкось. Затем, по-прежнему еле слышно, продолжила:
Девочка была прекрасна как полевой цветок, поэтому король решил назвать ее
Шиповничек, хором выдохнули три сестры, совсем как те малышки, которые когда-то с восторгом предвкушали продолжение знакомой истории. На самом деле сейчас две были страшно рассержены, а третья рыжеволосая, как принцесса из сказки, в слезах.
И, словно дождавшись наконец их дружного ответа, бабушка снова заснула. Заговорщицки переглянувшись, Сильвия и Шана отошли от кровати и направились к двери.
Бекка. Шана, стоя в дверях, позвала младшую сестру.
Бекка покачала головой и не двинулась. Этот жест означал, что она остается, что прощает им бегство. И она действительно прощала. Этот дом был ужасен: пропахший мочой, непереносимо печальный и безнадежный, несмотря на то, что его обитатели пили по утрам чай из серебряного чайничка, а днем их всячески развлекали; несмотря на разукрашенную комнату для рукоделия и доносившееся снизу по лифтовой шахте отчаянно фальшивое пение. Она как никто понимала сестер и любила их, даже если ее безумно раздражало то, что они говорили. Но именно то, от чего они бежали, заставляло Бекку каждый вечер после работы в газете приходить в дом престарелых, а каждые выходные проводить с Геммой три-четыре часа. Она боялась, что бабушка превратится в миссис Хартсхорн, которую никто никогда не навещает и которой только и остается, что заплетать волосы в нелепые косички. Или в миссис Бентон, ни на минуту не перестающую плакать и звать маму, которая никогда не придет. Или в миссис Гедовскую со второго этажа эта сидит в коридоре, непрестанно бранясь. Ее крепким выражениям мог бы позавидовать любой рэпер.
Сестры ушли. Бекка слушала затихающие шаги в коридоре. Она слышала из-за двери шумы всего дома: позвякивал и дребезжал лифт, спускающийся на первый этаж; дважды прозвонил телефон на посту медсестры, наконец она усталым голосом ответила; проехала каталка, прошлепали войлочные тапки другой медсестры; нелепые шутки телеведущего почти заглушили рыдания миссис Бентон.
Бекка подошла к двери, закрыла ее поплотней и вернулась к бабушкиной постели. На этот раз, когда она взяла Гемму за руку, то ощутила слабое пожатие.
Ребекка? шепот Геммы звучал громче. Ребекка!
Я здесь, Гемма.
Бабушка открыла глаза:
Я была принцессой в замке в заколдованном лесу. Опустилась ужасная мгла, и мы все заснули. Но принц поцеловал меня, и я проснулась. Только я.
Да, Гемма, успокаивающе кивнула Бекка.
Бабушка ворочалась, пытаясь освободиться от пут, привязывающих ее к кровати. Наконец, она перестала бороться и безнадежно откинулась назад.
Я была принцессой, повторила она. Я жила в замке. И принц поцеловал меня.
Да, Гемма.
Этот замок твой. Это все, что я тебе оставляю. Ты должна найти его. Замок в заколдованном лесу. Обещай, ты его найдешь. Она снова попыталась сесть. От напряжения ее лицо покрылось красными пятнами.