Он поглаживает свой галстук.
Уже не верится, что мы с тобой и Джеком зависали здесь, когда учились в колледже. Столько энергии и никакого похмелья! С ума сойти! С тех пор я успел состариться, развестись, стать плательщиком алиментов. Черт, как же я тоскую по тем денькам! А ты?
А я нет. Я не скучаю по колледжу. Однажды мы выиграли национальный чемпионат, было дело, этого я стараюсь не забывать, но к приятным воспоминаниям подмешиваются горькие из-за Ханны.
Он вздыхает. Мы останавливаемся на Уилбур-стрит, перед баром Рикки. Отсюда всего несколько кварталов до стадиона и до моего дома.
Я натягиваю на голову капюшон толстовки, надеваю темные очки. Лоренс щурится.
Предлагаю последний раз: я схожу за ним сам, ты посиди в машине. Никто не узнает, что вы с ним родня.
Я отмахиваюсь.
С тобой он не пойдет. Так будет только хуже.
Мы вваливаемся в бар. Там все как обычно: липкий пол, залитые пивом стены, длинная стойка с красными табуретами, старые люстры на потолке с желтыми подтеками. Помещение распланировано с перспективой возникновения беспорядочной пальбы: здесь целых четыре выхода. В одну дверь вошли мы, другая прячется в темном коридоре с отталкивающими уборными, за бильярдными столами, третья в кухне, четвертая в кабинете владельца, если он себе на уме. Я тяжело вздыхаю. В местах, вроде этого, прошли мои подростковые годы: я мыл посуду, скреб полы, выносил мусор. Отец держал бар, потом разорился; остаток жизни он только и делает, что шатается между питейными заведениями, упорно попадающимися на его пути.
В этом воняет потом, жирной жареной картошкой и дешевыми духами. Трое мужчин играют в бильярд, две пожилые женщины пьют пиво по соседству с музыкальным автоматом, скулящим голосом Тэмми Уайнетт, на нескольких табуретах утвердились задницы, по бару бродят неприкаянные выпивохи.
Мы подходим к стойке, не вызывая интереса ни у кого, кроме пожилого бармена. У него седая борода, очки, обтянутое рубахой брюхо и шляпа с эмблемой команды «Нэшвиллские Тигры». Он наш болельщик; остается гадать, хорошо это или плохо.
Наклонившись к нему, я тихо спрашиваю:
Это вы звонили насчет Гарретта Уолша?
Он отставляет стакан, который протирал, кивает и указывает на темный коридор.
Полчаса назад он пошел в туалет и там застрял. Вы его сын?
Я с гримасой разглядываю трещины на потолке.
Ага.
Он трясет мне руку.
Рикки Бернс. Мне нравится, как вы бегаете с мячиком. Я нашел в его телефоне твой номер. Он достает из-под стойки потрескавшийся телефон. Он оставил его включенным, вот я и позвонил последнему, кому звонил он. Понял, что это вы, только когда увидел имя. Он хмурится. При всем уважении, сынок, его мы больше здесь видеть не хотим. Он распугивает спокойных клиентов и задирается. Пытался затеять драку с бильярдистами. Увижу его снова вызову копов.
Мне тошно от его речей, но я справляюсь с собой. Сколько раз я уже такое слышал!
Благодарю, что не вызвали полицию сегодня.
Никаких проблем. Он берется протирать следующий стакан.
Лоренс достает из кошелька деньги, но Рикки отводит его руку.
Это лишнее. Просто уведите его. Он тихо продолжает, глядя на меня исподлобья: До вас его искали еще двое крутые, со шрамами и татуировками. Он смотрит на сережку в моей брови и на синих бабочек на моих кистях. Я сказал им, что его здесь нет, но вас решил предупредить.
Чего они хотели?
Он приподнимает бровь, как будто я не в своем уме, усмехается.
Я не задаю вопросов, но, судя по их решительном виду, могу предположить, что дело в деньгах. Я стар, этот бар вся моя жизнь. Мне ни к чему неприятности, понимаете?
Что здесь может быть непонятного?
Спасибо вам.
Лоренс разглядывает посетителей.
Не возражаете, Рикки, если мы выведем его через заднюю дверь?
Выводите, откуда хотите. Сработает сигнализация, но я отключу ее.
Мы доходим до края стойки и углубляемся в проход, освещенный тусклой лампочкой на гнутом шнуре. Я громко стучу в дверь мужского туалета.
Отец, ты здесь? Открой, это я.
Я дергаю дверцу, она заперта. Меня охватывает отчаяние. Накатывают воспоминания детства: как, вернувшись домой с футбола, я находил его вырубившимся на ступеньках нашего трейлера, затаскивал внутрь и укладывал спать.
Дай, я попробую. Лоренс теснит меня и стучит еще сильнее.
Вылезай из сраного сортира, не то мы вызовем долбаных копов!
Полегче, прошу я. Он пожимает плечами.
Я знаю, как за это браться. Кто захватил с собой толстовку? Кто совал старикану деньги? Твое дело сторона. Я несу службу круглосуточно, семь дней в неделю. Мое любимое занятие!
Нэшвилл от меня без ума! Я твержу ему это всякий раз, когда он заговаривает о том, чтобы заделаться моим агентом по связям с общественностью. Мне агент ни к чему. Джек другое дело, у него было бурное прошлое, так что Лоренс пришелся ему кстати. Мир тесен: вышло так, что наша троица вновь объединилась в одном городе. Джека пригласили играть в Нэшвилл сразу после колледжа, Лоренс вырос здесь, он открыл здесь собственную фирму для спортсменов, я играл в Джексонвилле, а потом мне повезло: несколько лет назад меня переманили в Нэшвилл. Счастливое воссоединение троих друзей!
Гляди, что у меня есть! Я достаю заколку Жизель и после трех неудачных попыток вскрываю замок.
Спрашивать, откуда у тебя в кармане женская заколка?
Не надо.
У тебя получается лучше, чем можно было подумать, ноет он.
Он пил и запирал меня. Станешь тут изобретательным.
Чтоб меня! Здесь воняет мочой. Просовывая голову в туалет, Лоренс закрывает платком рот.
Отец лежит на спине перед раковиной, широко раскинув руки. Его грудь приподнимается и опускается, значит, он жив. Ком у меня в груди рассасывается. Последний раз я видел его месяц назад. Я кормил его ужином. Тогда он был ничего: немного беспокойный, но хотя бы трезвый.
Я отодвигаю Лоренса, наклоняюсь, трясу отца за плечо.
Давай, просыпайся. Мы отвезем тебя домой.
Постепенно он приходит в себя, моргает, гримасничает, стонет. Мне в нос бьет запах пива.
Где я? хрипит он.
В вонючем туалете. Чужом. Теперь гримаса искажает мое лицо. Видя его таким, я вспоминаю, почему сам напился всего раз в жизни.
У Рикки?
Я утвердительно киваю. У него заплетается язык, но вообще-то он еще не в худшем состоянии. Его опьянение бывает разным. Мне известны все степени. В этот раз он по крайней мере помнит, где был.
Я поругался с Дотти, бормочет он. Я пытался тебе звонить, Дев, но ты не брал трубку. Ты на меня злишься?
Меня жжет чувство вины, что я не отвечал на его звонки.
Дотти его подружка, они познакомились на собрании анонимных алкоголиков и с тех пор то сходятся, то расходятся.
Пошли. Я поднимаю его под мышки и с кряхтеньем сажаю на унитаз. Он раскачивается взад-вперед, скребет щетину у себя на лице. Когда-то белая рубашка с эмблемой рок-группы Grateful Dead вся в бурых пятнах. Мне больно видеть его засаленные волосы, темные круги под глазами, порезы на руках. Не хочется озираться на Лоренса, наверняка осуждающе глядящего на всю эту картину, поэтому я нахожу себе занятие: смачиваю бумажные полотенца и протираю отцу руки.
Как это случилось?
Он удивленно смотрит на высохшую кровь, щурится.
Не помню Отец пытается вырвать руку, но я крепко его держу.
Обойдется без швов, но нужна дезинфекция. Голос у меня дрожит, я скриплю зубами. Когда мне было шестнадцать лет, он сошел с тротуара на мостовую, попал под машину и угодил в больницу с переломами обеих ног. Накануне моего отъезда из Калифорнии для игры в команде колледжа он вдрызг разругался с соседом напротив и опять слег, на этот раз со сломанным носом, двумя сломанными ребрами и сотрясением мозга. Мне пришлось на три дня опоздать в летний тренировочный лагерь ухаживал за отцом.