Громила-дрочила. Сатти вышел из туалета и со всей силы хлопнул дверью.
Чуть не выскочив из штанов, Ренник поспешно ухватился за винтовку. Повезло, что не разнес себе голову. Сатти подошел к посту, заглянул в лист учета и уставился охраннику в лицо.
Констебль, у заключенного были посетители во время нашего отсутствия?
Что?
Что, сэр, поправил его Сатти. Похоже, кто-то побеседовал с Виком, пока нас не было. Может, врач или медсестра левые зашли, а ты их не записал? Может, тебе любопытно стало, уж не знаю. Но человек, который готов был признаться, что он сделал с телом двенадцатилетней девочки, неожиданно замолчал.
Мимо меня никто не проходил.
Взгляд Сатти упал на статью. Он увидел фото Вика на больничной койке и схватил газету. Я хорошо знал этот взгляд Сатти и порадовался, что он предназначен не мне. Словно горшок мочи, которая вот-вот забурлит. Сатти забрал свой бумажник с конторки и принялся пересчитывать деньги.
Ренник фыркнул:
Да не трону я ваши деньги, сэр.
Знаю, что не тронешь, ответил Сатти. Эйд, как прозвище у того ирландишки, который рекламировал свои услуги в «Восходящем солнце»?
Я задумался, припоминая.
Вилли Подрывник.
Ага, точно. Похвалялся, что за пятнадцать фунтов готов сломать кому угодно что угодно. Сатти хлопнул бумажником о конторку и надвинулся на Ренника. Ну так вот, у меня имеется его номерок и две двадцатки, так что гони версию поубедительнее.
Я во время завтрака не дежурю. Меня тут не было, когда фотографию сделали.
Эйд, проверь-ка. Сатти схватил газету со стола и пошагал обратно в палату. И кофе принеси. Да чтоб чернее спринтеров на стометровке.
Я подождал, пока дверь захлопнется, кивнул в пространство и, не глядя на Ренника, направился к выходу.
5
На лестнице свет снова моргнул и погас. Сатти терял самообладание примерно так, как теряют ключи. Беспечно и совершенно бездумно. Порой казалось, что навсегда. Изредка он направлял свой гнев на людей, будто луч прожектора, который заставляет тебя замереть на месте и высвечивает то, что ты прячешь. Если его обеспокоила перемена в Вике, значит дело серьезное. То, что чутье сразу указало ему на Ренника, спокойствия не добавляло.
Смена предстояла долгая, а инциденты с огнестрельным оружием происходили постоянно.
Резервный генератор изволил завестись, и свет загорелся вполсилы. Я потер лоб в попытке взбодриться и шагнул в упорядоченный хаос, характерный для центральной городской больницы в выходные.
Как можно быстрее прошел по исцарапанному линолеуму приемного покоя, пробираясь сквозь толпу пациентов.
Только я удалился от суматохи на второй этаж, как бригада «скорой» провезла кого-то на каталке в операционную. В этой части здания не было окон, но обычно я определял время суток по состоянию поступающих пациентов. Этим вечером больные разной степени тяжести лежали на койках в коридоре, ожидая свободных мест в палатах. Я встал между койками, когда мимо пронеслась с каталкой вторая бригада, а за ней почти сразу третья.
Субботняя запарка.
Мимо промчалась последняя каталка, и я успел заглянуть в широко раскрытые невидящие глаза пациента с глубокой раной головы. Бригада завезла каталку в боковую палату, двери закрылись.
Извините обратилась ко мне невысокая женщина, спешившая вслед за врачами по коридору.
Я попытался обойти ее, но она уперла ладонь мне в грудь. Вид у нее был ошарашенный и растерянный. На лбу кровь. Похоже на состояние шока.
Вы здесь работаете? С ним все будет хорошо?
Нет, сказал я, отступая. В смысле, не работаю.
Я помчался по коридору и, не оглядываясь, завернул за угол. Ноги сами несли меня вперед. Хотелось затеряться в лабиринте отделений и палат. В пустом коридоре я прислонился к стене и закрыл глаза.
У человека на каталке было снесено полголовы.
Наконец я подошел к кофемашине, поискал мелочь в карманах. От палаты Мартина Вика меня отделяло всего ничего, но из-за перегородки я добирался сюда десять минут.
Я опустил первую монету в щель и увидел свое отражение в черной пластиковой панели. Посмотрел вниз и заметил кровавый след от ладони, который оставила на моей рубашке встревоженная женщина. Четкий, хоть отпечатки пальцев снимай. Я сунул деньги обратно в карман и пошел в туалет замывать пятно.
6
Над раковиной висел лист полированной стали. Зеркало наркоманы бы разбили на самодельные ножи. Сталь потускнела из-за вмятин и царапин, так как от листа все равно пытались оторвать хотя бы часть. Мое лицо в нем виделось сюрреалистично, будто искаженная, ненастроенная картинка из другого измерения. Я пригляделся. Темные круги под краснеющими глазами.
Значит, в зеркале я.
В первых двух дозаторах мыла не оказалось, но для комплекта я проверил и третий. Тоже пусто. Отказавшись от идеи отмыть пятно, я просто застегнул пуговицу на пиджаке.
Я уже открыл дверь, но тут из кабинки послышался странный звук.
Похожий на бульканье. На полу валялись надорванные пустые пакетики из-под жидкого мыла. Плоские и блестящие, они напоминали огромных раздавленных личинок. Из кабинки раздался другой звук. Долгий влажный поцелуй.
Кто здесь? спросил я.
Ответа не было.
Свет потускнел, я остановился на полпути к кабинке, догадавшись, что я увижу. Толкнул приоткрытую дверцу. Тощая девица в зеленом спортивном костюме с надвинутым на лицо капюшоном сидела на крышке унитаза и высасывала мыло из пакетика. Говорили, что с такого пакетика пьянеешь, как с шести рюмок водки. Правда, чище стать не получится, а вот побочные эффекты неслабые.
Амнезия, слепота и непроизвольное опорожнение кишечника.
Хотя бы далеко ходить не придется.
Ногти странной особы покрывал зеленый лак, а вокруг глаз красовались татуировки в виде пентаграмм разных размеров. Возраст я определить затруднился. Такой образ жизни резко накидывает скорость или значительно уменьшает расстояние на спидометре жизни. Зависит от того, как посмотреть.
Она грязно выругалась и присосалась к пакетику.
Мне стало ее жаль, так что я не особо к ней приглядывался. Только кивнул. Дверца захлопнулась и закрылась на щеколду. В ответ на ругательство можно было пошутить, что помыла бы лучше рот, но слишком мрачная выходила шутка.
7
В заброшенное крыло я вернулся с двумя стаканчиками кофе. Ренник стоял навытяжку и даже не взглянул на меня, когда я поставил стаканчик на конторку. То ли уязвленная гордость не позволила, то ли что посерьезнее.
Ну, за здоровье, сказал я, но он не ответил.
Я шел к палате Вика так осторожно, будто мне на спину пришпилили бумажную мишень.
Из-за двери доносилось приглушенное бормотание. Я прислушался, потом постучал и вошел. Сатти сидел рядом с Виком и заканчивал рассказывать какую-то грязную историю.
Нет, я, конечно, слышал, чтобы политики целовали детишек, но не взасос, как этот.
Обычно Сатти оживлялся, рассказывая пошлятину, но сейчас в его голосе не слышалось привычного задора. Видимо, он просто резко сменил тему.
Черный. Я протянул ему кофе.
Сатти взял стаканчик и оставил его исходить паром на столе. Потом с треском откупорил новый флакончик антисептика и натер им руки.
Что, много народу сегодня?
Я кивнул и посмотрел на Мартина Вика. Мой приход будто нарушил какой-то важный момент, но взгляд блестящих всевидящих глаз оставался неподвижным.
Не спит?
Сам, что ли, не видишь? ответил Сатти.
Как самочувствие, Мартин?
В лице Вика что-то промелькнуло, взгляд черных глаз остановился на мне. По спине пробежал знакомый холодок. Сатти приблизил ухо ко рту Вика и прислушался.
Говорит, если в мире есть справедливость, то он выздоровеет.
Если бы в мире была справедливость, мы бы остались без работы. Нет, серьезно, как он?