Музыка стихла, и вскоре с улицы стали доноситься голоса, возвращающихся по жилым корпусам, школьников. Деревянные половицы на первом этаже заскрипели. По комнатам разбредались натанцевавшиеся девчонки и голубые. Разумеется, медляки для такой характеристики не в счёт. Это понятно, что танцуя медленный, пацан делает это ради того, чтобы склеить тёлочку, чего нельзя сказать о гомосеках, выплясывающих в круге, как это делал терпила, которого я уделал возле столовки.
В комнату смеясь, вошли Красный и Делюга.
Ты чего это сбежал от Фаиночки? издевательски спросил Астахов.
Срать захотелось, в том ему ответил я.
Оооо, какой ты гадкий, Константин!
Пошёл нах. А где остальные?
Скоро подойдут, сказал Красный.
Паша Делюга уселся напротив меня и кивнул на книгу, которую я продолжал держать в руках:
Ну что, интересные «Дети капитана Гранта»?
Пока не знаю, не могу вчитаться.
Астахов кивнул:
Знакомое дело, самое трудное в книгах это их расчитать. Первые страниц семьдесят минимум.
Это от книги ещё зависит, сказал Красный.
Да что ты? вскинул брови Делюга. Ты что же, читаешь у нас, Витя? Никогда бы не подумал
Это почему ещё?!
Ээ, ну не знаю пролетариям как-то не до чтения обычно, у станка стоять с книгой
Да иди в п, оборвал его Прокопенко. Не смешно ни х
Астахов насмешливо выпятил губу, но ничего больше не сказал.
В комнату молча вошли Толстый и Чудо-тварь.
Я боролся с искушением спросить их где Самсон, но не сдержался.
А, махнул рукой Чехов, эту пошёл провожать.
Куда провожать? выдавил я, тщетно пытаясь проглотить, застрявший в горле, ком.
Куда-куда до постели конечно!
Делюга с Красным загоготали. Я сделал усилие и тоже изобразил смех.
Я потому уточняю, сказал я, глядя в сторону, что Ангелина живёт на первом этаже нашего корпуса, как ты помнишь. И если он «пошёл её провожать», то явно не до корпуса.
И тут неожиданно вошёл Самсон.
Меня обсуждаете, жуки? Так я и знал, сказал он.
У Штерна была довольная рожа, на щеке краснел след помады.
Да тут вот Смык беспокоится, что Ангелина тебя совратит, заржал Чудо-тварь. Где, говорит, мой милый Самсон, неужто променял своего Смычка на шкуру!
Я снова почувствовал бешенство, смешанное с обидой.
Иди дрочи, тварь, злобно выдавил я из себя, намеренно сокращая его кличку. Я ожидал, что Чехов снова спровоцирует моё избиение, но тот не стал.
Да успокойся, Костя, сказал он вместо этого. Что с тобой вообще творится?
Да, я тоже заметил, неожиданно добавил Самсон. У тебя всё нормально, Костян? Ты уже второй день какой-то агрессивный.
Остальные уставились на меня с немым вопросом, будто поддерживая возникшие сомнения Самсона и Чудо-твари. Я почувствовал себя в положении человека, у которого внезапно вырос половой член на лбу, и теперь его поставили перед всеми на сцену и, подавляя отвращение, пытливо рассматривают, пытаясь осмыслить немыслимое.
Я ощутил какую-то слабость во всём теле, бессильную злобу, стыд, отчаянье. Не знаю даже как обобщить все эти чувства, но они определённо делали ситуацию невыносимой. Как же так в одночасье могло измениться моё отношение к своим самым лучшим друзьям? Наше сильное братство пограничников, членством в котором я так гордился, стало казаться мне теперь иллюзией. Эти пятеро уродов, похоже, никакие мне не друзья, и я не представляю, как вообще мог считать иначе.
Сейчас я сидел на кровати, а они пялились на меня как на чужеродное существо, которое влезло в их дружный круг и навязывается.
Смыык? искательно заглянул мне в глаза Толстый.
Да пошли вы все! вскричал я. Вы что вообще докопались до меня сегодня? Что я вам сделал?!
Мне тут же стало ещё обидней за эту свою вспышку. Я, такой видный пограничник, сейчас вёл себя как последний обиженный лох. Мне стало до жути одиноко и страшно. Я решил, что меня предали, надо мной насмехаются. Даже мои обострённые симпатии к Ангелине Шубиной и ревность отошли сейчас на второй план. Что со мной не так? Почему они все так изменились?
Пацаны удивлённо таращились на меня, когда всеобщее внимание отвлёк стук в дверь. Это была Нина Павловна с помощниками. Два мальчугана из младшего класса несли за ней две коробки с вечерней едой.
Так, ребята, вас здесь шестеро, верно? уточнила Павловна.
Да, шестеро, подтвердил Самсон.
Хорошо, значит: шесть йогуртов и шесть сочников, скомандовала она мальчуганам.
Те живо достали из коробок требуемый паёк, уложили на тумбочке у входа и поспешили за учителем, которая уже стучала в следующую дверь.
Короче ладно, вернул к теме Самсон, Костян, ты извини, если что не так, здесь никто не хотел тебя оскорбить, или обидеть. Но если у тебя проблемы ты знай, что мы всегда поможем. Мы твои самые близкие, брат, ты должен это помнить.
У меня от этих его слов чуть слёзы умиления на глаза не навернулись. До сих пор, вспоминая тот случай, я несказанно ему благодарен. Воистину он был самым умным из нас.
Всё нормально, дружище, взволнованно сказал я, сам не знаю что не так. Какие-то хреновины всплывают из ничего, а потом всё это каким-то образом раздувается на пустом месте. Не знаю что такое, всё хорошо, в общем, просто случайное недопонимание.
Самсон глубокомысленно махнул рукой:
Это бывает, ничего страшного. Главное, что мы команда, и каждый может рассчитывать друг на друга, да?
Да!
Вот и зашибись. Короче, ты ушёл раньше с дискотеки и мы тебе не успели сказать. Есть вариант после отбоя на колокольню рвануть, он оглянулся на открытую дверь и закончил, понизив голос, Делюга пивка намутил, бухнём.
Отлично! воскликнул я.
Тогда ждём, через час после отбоя выходим.
Конфликт на этом вроде бы был исчерпан, я согласно кивнул и подошёл к тумбочке, где все остальные разбирали свои порции еды. Без особого аппетита я затолкал в себя песочное печенье с творогом и, открыв картонную упаковку, залил в себя пол литра сладковатой жижи.
***
Примерно в двух километрах за территорией лагеря было сельское поселение, куда ходить было строжайше запрещено. Там жили, в основном, старики и фермерские семьи, а молодёжи практически не было. Однако те редкие индивидуумы из молодняка, что не уехали жить в город, были там, мягко говоря, не совсем законопослушными.
Оболтусы и воришки, пившие днями напролёт бормотуху и курившие травку, или нюхавшие клей, поди их там разбери, что именно приводило их в такое состояние и внешний вид, что все они имели. Короче полнейшие отбросы общества, биомусор.
Но будет справедливым отметить, что тогда мы так не считали. В нашем детстве пить пиво в двенадцать и водку в четырнадцать было вполне естественным. По-крайней мере, в моей среде. Мы считали себя взрослыми и желали по-взрослому жить. А что как не алкоголь и курение могут сделать тебя по-настоящему самодостаточным?
Но пьянствующая деревенщина всё равно была хуже. Все они были какими-то грязными, вонючими и отталкивающими. Их вид вызывал у нас отвращение, когда мы замечали их издали. Никто не признался бы в этом, но в глубине души мы их побаивались, как побаиваются люди бродячих собак с грязной облезлой шерстью и уродливыми мордами может, они и не бешеные, но проверять не хочется, и лучше бы они сдохли где-нибудь там, подальше от нас и без нашей помощи.
Другие обитатели лагеря ни за что не вышли бы за пределы территории, но для нас это было делом принципа. Мы должны были смотреть в лицо опасности, ведь Антон Маратович учил нас отваге и мужеству пограничника. Именно пограничник охраняет границы общего дома, и именно он при необходимости обязан делать вылазки в стан врага, дабы предотвратить возможную опасность. И хотя, скорее, такие дела больше касались разведчика для нас это не имело никакого значения, ведь мы были юными и нуждались в благородном оправдании своей безрассудности