Строение это начали возводить еще в самом начале девяностых, когда вкусы и возможности даже у самых «продвинутых» в Питере были все же советскими. Потом вкусы и финансовые возможности начали меняться, а домину все строили и строили, меняя проекты на ходу. Грандиозное строительство, напоминавшее чем-то возведение пирамиды серьезным фараоном, не прекращалось даже после того, как хозяин сел в конце девяносто второго года. Сел господин Юнгеров за «вымогательство в составе организованной группы» и получил, между прочим, семь лет а в те времена нужно было очень постараться, чтобы получить такой срок за вымогательство. Сия «чисто бандитская» статья в те лихие годы по сложившейся практике оборачивалась для привлеченной по ней братвы тремя (ну в крайнем случае четырьмя) годами в приговоре. Но семь Крепко, видать, насолил Юнгеров со своей командой кому-то наверху, поговаривали в бандитском Петербурге
Освободившийся по УДО Александр Сергеевич влил новые деньги, энергию и идеи в возведение загородного особняка, и примерно за год до описываемого сейчас события «стройка века» в основном завершилась. «В основном» так как совершенно она закончиться не могла в принципе: Юнгеров не позволил бы, ему все время приходили в голову новые и новые идеи разных переделок, дополнений и т. д. и т. п. Такой уж он неугомонный был человек, вечная стройка отражала состояние его души, и если строить было больше нечего, то Александр Сергеевич с тревогой ощущал признаки надвигавшейся меланхолии.
С учетом всего этого домина вышла, мягко говоря, необычной. Получился этакий поражающий воображение гибрид рыцарского замка, купеческого терема и современного европейского дома Разумеется, все это великолепие было окружено огромным парком, границы которого очерчивали едва ли не крепостные стены и берег очень красивого карельского озера. В парке, само собой, было полно разных бань, беседок, охотничьих домиков и летних кухонь даже сам господин Юнгеров назвал бы точное число этих подсобных сооружений лишь после небольшой заминки.
Александр Сергеевич свое загородное имение называл «Аэродромом», что было неудивительно, так как его самого в определенных кругах именовали Юнкерсом. Господин Юнгеров в последнее время, представляясь разным интересным людям возможным партнерам и просто состоявшимся личностям с нормальным чувством юморa, величал себя «бывшим бандитом, а ныне мирным магнатоолигархом». Если собеседник в ответ на такую саморекомендацию по-человечески улыбался, то он становился Александру Сергеевичу интересен и у знакомства появлялась взаимоинтересная перспектива либо деловая, либо «отношенческая». С теми же, у кого Юнгеров после своей коронной фразы видел в глазах тень опасения, он старался знакомство не продолжать.
К рубежу тысячелетий Юнкерс подлетел не только с багажом интересной биографии. Мир изменился изменился и Александр Сергеевич. Гангстерские войны, заливавшие Питер кровью в начале и середине девяностых, отгремели. Выжившие в них лидеры должны были становиться капиталистами, если хотели выжить «социально». Юнгеров быстро научился зарабатывать, а не «отбивать лавэ завтра». Ему стали интересны проекты с глубокой перспективой в будущем. Команда Юнкерса, не распавшаяся после посадки лидера и большинства его окружения, сумела перерасти из преступного сообщества в настоящую финансовую структуру. «Мы теперь мирные люди, шутил по этому поводу Юнгеров, но у нас есть бронепоезд, он на ходу, а на каком запасном пути мы его прячем мы никому не скажем»[1]. Империя Александра Сергеевича включала в себя рынки и магазины, заводы и кинотеатры, она проводила престижные теннисные турниры и создавала фонды для математически одаренных детей. Биографию свою Юнгеров никогда ни от кого не скрывал и не пытался «подчистить», однако потратил достаточно сил, средств и нервов, чтобы питерские СМИ, после нескольких выигранных адвокатами Юнкерса судебных процессов, называли его не иначе как «авторитетным предпринимателем», а не «одним из лидеров бандитского Петербурга». Да и вообще к двухтысячному году в Питере в определенных кругах вспоминать об «интересном прошлом серьезных людей» стало признаком невоспитанности. С Александром Сергеевичем считались, с ним имели дела и политики, и чиновники самого высокого уровня а куда им было деваться? Обойти такую глыбищу было трудно да и стоило ли? Империя Юнкерса платила государству колоссальные налоги, и государство эти деньги принимало И все же Иногда Юнгерову, несмотря на все богатство и на все возможности, которые даже и не снились обыкновенному человеку, чудился порой шепоток за спиной: «Бандит» В глаза, конечно, никто ничего не говорил, но Наверное, похожие ощущения испытывали раньше приписные дворяне, попав в общество столбовых, все очень вежливо, но
Стало быть, гостей свозили на «Аэродром Юнкерса». Свозили не потому, что насильно, и не потому, что гости сами бы не смогли добраться у большинства приглашенных, конечно же, имелись и собственные машины, а у некоторых и персональные шоферы Но Александр Сергеевич не мог позволить гостям в этот день, когда по всей России празднуют старый Новый год, добираться своим ходом. Господин Юнгеров собирались гулять и не просто гулять, а с выходом, заходом и чечеткой. Дело в том, что именно в этот день Александра Сергеевича угораздило родиться. И именно в двухтысячном году ему исполнилось ровно сорок лет. Надо сказать, что Юнкерс никогда свои дни рождения особо широко не отмечал, а иногда не отмечал и вовсе. А тут вдруг решил, и не просто решил, а «чтоб все по-взрослому было». Поэтому гости были предупреждены заранее о том, что за ними заедут, и о том, чтобы не рассчитывали откланяться ранее чем через день. По такому случаю отказать Александру Сергеевичу никто не смог, потому что собирал он не абы кого, а людей близких, почти родных, тех, кого любил и кто любил его. Причем приглашал Юнкерс персонально без мужей-жен, с которыми вопросы заранее «утрясались» в каждом случае по-разному, но всякий раз без ущерба для приглашенного. Юнгеров и его люди умели объяснять и убеждать не только силой, но и обаянием.
Всех гостей свезли к «Аэродрому» почти синхронно и торжественно препроводили в огромную залу кухню, стены которой были сложены из гранитных валунов. («Моя кухонька, любил иногда похвастаться Юнкерс, легко атомную войну переживет!»)
На стол, больше похожий на волейбольную площадку, поставили много всякого разного
(Когда повар спросил, как накрывать, и начал было перечислять что-то, Юнгеров разозлился:
Что ты мне своим образованием манерным тычешь?! Ты пойми: надо, чтоб с душой Придут друзья, родные мне люди, близкие женщины Надо, чтоб вот как Не так, чтоб черную икру ложками, а чтоб тоже ложками, но Короче! Ты же у нас по заграницам учился? Ну и давай! Некоторые будут из небогатых, но надо, чтоб и они Понял?
Чего уж тут не понять, вздохнул специалист по разным кухням, которому Юнгеров не разрешал лишь картошку на сале жарить, и отправился «колдовать». Колдовал он трое суток.)
Когда все расселись, хозяин встал во главе стола и обвел гостей глазами. Стало тихо. Александр Сергеевич вдруг потянулся с хрустом всем своим громадным сухим телом, смешно сморщил курносый нос. Прищурил зеленый глаз, провел рукой по коротким с проседью волосам, кашлянул и начал:
Граждане!
По залу плеснул смешок. Александр Сергеевич чуть смутился, но тут же продолжил:
Дамы и господа! Товарищи! Ну, не умею я речей говорить, дорогие мои. И вести себя прилично не научился так, чтоб в собственном доме это органично получалось. Недолго позаставлять себя могу это если с чужими, а так Но не в этом дело, и не об этом, как говорится, речь Так вот: я вам всем верю. Люблю и верю, а потому верю, что не обидитесь За столом сегодня все свои. И вы всё друг про друга знаете, конечно, хотя многие за одним столом оказались впервые Так уж вышло Я пару недель назад чего-то такое мямлил про то, что, дескать, сорок лет не отмечают, не справляют не вправляют А потом решил какого черта?! Суеверия какие-то дикие, так еще недолго и в гороскопы верить начнешь И захотелось мне собрать всех у себя. Чтоб за моим столом, в моем доме, сидели и смотрели на меня те, кто мне не просто дорог, кто мне помог. Помог искренне, и в тяжелые дни, и в светлые, помог как товарищ, как человек, который знает, что он прав по самому гамбургскому счету. Я рад смотреть вам в глаза, я вас всех обнимаю. И говорить сегодня буду я, и не потому, что я это я Я буду говорить искренне сокровенное про каждого. И тем самым самому себе подарок сделаю. Я во всем этом великолепии только идею подготовил, зато какую! Кстати, я не репетировал, так что Черт его знает, с кого же начать Ну не по алфавиту же Мы же люди! Вот буду просто на вас смотреть и говорить. Если получится что-то невпопад простите и не хмыкайте А пока для затравки приму-ка я в вашу честь шампанского! Вы все знаете я шипучку не пью. Но по такому случаю Вот урожай хрен знает какого года Ну, дорогие мои, за вас!