Илиодор погубил свою карьеру: он пошел против своего покровителя Распутина, пригрозив предать огласке разврат «святого старца», однако тот действовал искуснее Илиодора, которого в конце концов сослали и лишили сана. Воспользоваться убийством мальчика в своих целях предстояло уже не ему1.
Андрей лежал в открытом гробу: раны были запудрены, вокруг шеи лента с кипарисовым крестом, в правом кармане брюк от школьной формы десять копеечных монет. На похоронах собрались его школьные товарищи и учителя. На холодном ветру стояла тетка Наталья в последней стадии чахотки. Присутствовала и Вера Чеберяк с Женей и двумя дочерьми. Но родители Андрея отсутствовали: в это время его мать и отчим находились в местном полицейском участке под арестом.
В семье Андрея имелись все предпосылки, необходимые для будничной домашней трагедии: внебрачный ребенок, гневливый отчим, слухи о диких скандалах и жестокости. Разговоры с друзьями, соседями, родственниками Андрея могли лишь усилить подозрения следователей. Один из учителей Андрея был уверен, что дома у мальчика не все благополучно, отмечая его «заморенность» и «худобу», равно как и то, что «он был скрытен, ни с кем не сходился, держался особняком в коридоре один ходил». Одноклассники знали, что Андрей часто приходил в школу голодным. Многие свидетели рассказывали, что мать била Андрея. Женя Чеберяк утверждал, что била «немножко, и до крови его никогда не била», но пожилой сосед утверждал, что мать «с ним скверно обращалась», и мальчик спасался от матери у тетки. Это подтвердил и один из школьных товарищей Андрея.
«Так как детей у меня нет, я очень полюбила незаконного сына моей родной сестры Андрюшу которого я решила воспитать и вывести в люди», рассказала на допросе Наталья, которая через несколько месяцев сама умерла от чахотки. Обладая редким предпринимательским талантом, эта женщина организовала у себя дома собственную мастерскую, занимавшуюся изготовлением декоративных коробок для магазина на Крещатике. Мастерская приносила скромные доходы, но позволяла Наталье оплачивать обучение племянника.
Наталья фактически заменила Андрею мать, которую мальчик с раннего детства называл исключительно Сашкой. Не поделившись своими подозрениями с полицией, Наталья озвучила их в присутствии местного трактирщика Добжанского, который хорошо знал Андрея когда у мальчика появлялось несколько свободных копеек, он заходил в пивную, чтобы позавтракать одним яйцом. Под присягой Добжанский показал, что, когда нашли труп Андрея, Наталья в полном отчаянии заявила: «Убили мальчика никто как свои».
На данном этапе вести следствие предстояло сыщику Евгению Мищуку, начальнику Киевского сыскного отделения, который работал в правоохранительных органах около двадцати лет и компетентность которого вызывала сомнения, а методы заслуживали порицания. Мищук отличался легковерием, опрометчивостью, неуклюжестью в политических делах качествами, делавшими его уязвимым для врагов. Ему суждено было пасть первой жертвой заговора тех, кто стремился посадить на скамью подсудимых именно еврея. Мищук искренне полагал, что в преступление замешаны родственники, решительно отвергая «ритуальную» версию, и с неумолимым рвением стремился доказать свою правоту.
Двадцать четвертого марта, через четыре дня после того, как нашли тело Андрея, Мищук арестовал Луку Приходько и его жену Александру, которая была на пятом месяце беременности, а также брата Александры Федора Нежинского, обвинив их в убийстве мальчика.
Заключив под стражу мужа и жену, Мищук начал активный поиск вещественных доказательств. 25 и 26 марта полиция обыскала дом Приходько, действуя не более искусно, чем в пещере. «Все разбили и разгромили», позднее показала на допросе бабушка Андрея. Она пыталась остановить полицейских, но напрасно: «Я, конечно, кричала, плакала, говорила что вы делаете? <> Говорили, что прикладом убьют». Они отковыряли от стен семь кусков штукатурки с темными пятнами и забрали некоторую одежду Александры и Луки, тоже запачканную чем-то, напоминающим по цвету кровь. Александру допрашивали двенадцать дней из тех тринадцати, что она провела под арестом, с девяти утра до часу или двух ночи. Мищук докладывал, что, «будучи допрошена по этому поводу, Александра Приходько сначала заявила, что это не кровь, а затем стала говорить, что таковая могла попасть на платье при кровотечении из носа». Луку и Александру отпустили 5 апреля. Пятна на стенах и одежде оказались от овощного сока. Следов крови в квартире обнаружено не было. Вернувшись домой, они, по словам Луки, увидели, что все «вскопано, все переворочено, все сломано». «Это было время, когда я не знал, жить мне или умереть», сказал он на суде.
Через некоторое время после визита соседа-черносотенца, сообщившего ему о подозрении, что Андрея убили евреи, Бейлис узнал, что следователи подозревают семью Андрея. Бейлису было известно, что Мищук и другие сыщики отвергли «ритуальную» версию, а родные Андрея оставались главной мишенью следствия еще не одну неделю после их ареста и освобождения. К тому же он, вероятно, вскоре услышал и о новой подозреваемой его соседке Вере Чеберяк. Это имя было ему знакомо. Ее дом находился в нескольких десятках метров от его дома, и Бейлис был о ней наслышан.
«ВЕНДЕТТА СЫНОВ ИАКОВА»
Вскоре после похорон Андрея Ющинского в город пришла весна. К Пасхе «холодная и пасмурная погода сменилась чудными весенними теплыми днями», словно, как ликующе писала газета «Киевлянин», сама природа радовалась празднику.
Для евреев, живших в Российской империи, пасхальная неделя всегда таила в себе опасность. Некоторые самые страшные погромы приходились именно на праздничные дни. В тот год, после убийства Андрея, погром казался почти неминуемым. Девятого апреля, накануне Пасхи, в газете «Земщина» появилась статья «Ритуальное убийство». Ссылаясь на якобы преданные огласке результаты вскрытия, автор статьи утверждал: «Совокупность имеющихся данных с полной несомненностью устанавливает, что мы имеем дело с ритуальным убийством, совершенным еврейской сектой хасидов».
Речь шла уже не о листовках, разбросанных провокатором на похоронах, а о статье в газете, контролируемой Н. Е. Марковым, одним из самых видных черносотенцев, депутатом Государственной думы, будущим председателем Союза русского народа. Статью «Ритуальное убийство» перепечатали многие газеты, в том числе почти столь же праворадикальные, но имевшие куда более обширную аудиторию «Московские ведомости». Эта газета в заметке, сопровождавшей статью, писала, что по Киеву ползет «тревожный слух»: не исключено, что следствие закроют, а преступники останутся безнаказанными. Автор заметки сетовал: «Наша юдофильская печать старается свалить вину на кого угодно другого, только не на лиц еврейского племени и веры». И призывал к действию, заявляя: «Не может скрываться пособничество [евреев] употреблению человеческой крови в ритуальных кушаньях Кровь несчастных Ющинских вопиет к Небу».
Затянувшееся расследование подогревало ярость черносотенцев. Прошел почти месяц с момента обнаружения тела, когда Василий Фененко, следователь по особо важным делам Киевского окружного суда, объявил, что полиция зашла в тупик. Следователи ни на шаг не приблизились к установлению личности убийцы (или убийц) Андрея. Четырнадцатого апреля 1911 года Фененко разослал по местным киевским газетам обращение к гражданам: