Я поставил все книги одну за другой на полку, на уровне глаз, на видном месте. Чтобы каждый раз, проходя мимо, получать от них мощный толчок, укол, окрик, призыв к взыскательности и труду.
Я полностью разобрал сумки. Осмотрел свое имущество, намеренно сведенное к необходимому минимуму, аккуратно разложенное передо мной на свету, наготове, подобно инструментам хирурга перед операцией. Я подумал: когда вещей немного, то их видишь лучше. С немногим живется легче. Легче передвигаться, легче соображать, легче принимать решения. Мне понравилась мысль, что отныне вся моя жизнь вот она, здесь. От груды хлама сорока лет моего существования осталась лишь эта кучка предметов на полках.
Я взял карту Франции, которую всюду вожу с собой, и прикрепил кнопками к стене. Повторил на карте путь, проделанный накануне в поезде: из Парижа, скрещения всех дорог, вниз, через всю долину Роны, через все зеленые, желтые и оранжевые участки, рассеченные за несколько часов скоростным поездом, до точки Н.
Я подумал: ну вот, ты здесь. Ты живешь в этой крохотной точке на карте. Где-то в черноте этой точки под названием Н. находится точка во много тысяч раз меньше ты сам.
А потом мне пришло в голову другое: где-то в этой точке Н. находится и точка автостопщика. Я прошелся взглядом по карте, охватывая огромные пустые пространства, побродил среди тысяч других точек, где я или он могли бы теоретически решить поселиться. Все-таки это невероятно, размышлял я, что мы оба оказались в Н. Какая-то из ряда вон выходящая случайность. Или не случайность, а что-то другое. Я поставил себя на место автостопщика. Подумал о том, что он мог подумать, узнав, что я здесь. Немыслимо, чтобы он не подумал, что я приехал сюда для того, чтобы его найти. Что этот переезд я затеял из-за него.
Я вспомнил о Ли Освальде, достающем винтовку на верхнем этаже здания, откуда он выстрелит в Кеннеди. Обо всех наемных убийцах в часы, предшествующие убийству, которое они собираются совершить. Об их спокойствии. О точности движений. О том, как тщательно они выбирали место засады. Располагали все принадлежности. Готовились, чтобы в нужный момент все произошло наилучшим образом.
Живи, говорил мне автостопщик. Живи, а потом будешь писать. Не упускай этот дивный солнечный день, говорил он каждый раз, когда видел меня за компьютером. Или если по доброте душевной не говорил, то я все равно чувствовал, что он так думает. И его поступки говорили мне это. Он отправлялся купаться, а я нет. Он собирался на прогулку, а я нет. Он встречал каких-то новых людей в баре, а я нет.
Я допил остатки кофе. Заметил на полке книгу, в последний момент засунутую в сумку. Небольшую книжечку, обнаруженную перед самым отъездом, когда я опустошал стеллажи в моей маленькой парижской комнате. Название гласило: Автостоп! Веселое и полезное руководство. Я взял книгу с полки. Почитал начало. Автор Ив-Ги Бержес, рисунки Сампе. Вспомнил букиниста, у которого купил ее лет двадцать назад в крытом рынке на юге Парижа.
Снова увидел, как стою со своей находкой в руках и показываю ее автостопщику. И как он отреагировал на книгу. Как улыбнулся с высоты своих двадцати лет.
Надо же, учебник по автостопу! Почему бы не написать руководство, как переставлять ноги при ходьбе. Или как правильно ложиться на кровать.
Я принялся листать. Восхитился прелестным посвящением: Национальной компании французских железных дорог в знак искренней симпатии и почтения. Я пробежал глазами страницы, выхватывая там и тут по паре фраз: Что касается меня, то скажу прямо: автомобилистов я обожаю. За свою жизнь я употребил их больше трех тысяч. Я узнал историю Большого пальца, парижской ассоциации, которая в конце пятидесятых придумала достойный всяческих похвал проект облегчения связей между водителями и пассажирами с помощью объявлений далекий предок современных серверов поиска попутчиков, ни больше ни меньше.
Я почувствовал, как мой тогдашний стыд уступает место сегодняшнему. Сейчас мне стало стыдно за то, что я покраснел за эту книгу, на самом деле хорошую. За то, что так трепетал перед мнением автостопщика. И подумал: а что, если сегодня она ему как раз понравится.
Сунул книгу под мышку. Вышел.
4
Площадь была пуста. Блестели металлические столики бара У фонтана. Тротуар устилали листья платанов. Сплющенные ночным дождем, они глухо хлюпали под ногами, как мокрый картон. Воздух приятно посвежел. На подлокотниках алюминиевых кресел горели капли. Болталась ткань закрытых зонтиков. Облака были белыми. Свет вспыхивал, лучился отовсюду. Сверкали крышки люков. Темнели стволы платанов и столбики у края тротуара, отмытые в осенней генеральной уборке.
Я пошел дальше. Прошел мимо закрытых лавок. Издали опознал утреннюю жизнь булочной, мелькание людей в стеклянных раздвижных дверях, балет покупателей с багетами и круассанами в руках. Вошел в пахучее тепло. Купил фугас с маслинами. Я держал перед собой эту ракетку из теста, легкую и широкую. Вдыхал ее аромат, жирный почти до тошноты. Рассматривал сотни запеченных листиков тимьяна, черные пятнышки маслин, раздавленных, почти высушенных. Бурую оберточную бумагу, уже пропитавшуюся маслом.
Я дошел до дома автостопщика. Увидел маленькую улочку, более чем скромную. Школу напротив. Деревянную входную дверь с решеткой, не очень-то приветливой. Я позвонил. Дверь открылась. Появилось детское лицо. Лет восемь. Или девять, я никогда не умел определять возраст детей. Черные волосы. Черные глаза, как у отца. Я дернул за решетку, все еще запертую. Мы стояли, мальчик и я, и рассматривали друг друга сквозь железные прутья.
Привет.
Привет.
Тебя как зовут?
Агустин. А тебя?
Саша.
Мальчик обернулся, позвал отца.
Я видел, как из глубины коридора приближается силуэт автостопщика. Как лицо его расплывается в улыбке.
Он указал на решетку.
Извини, мы еще не выходили сегодня.
Он дважды повернул ключ в скважине. Я успел на него посмотреть. Разглядеть его. Почти не постарел. Черты чуть заметно заострились. Стали более мужественными. Скулы и нос резче очерчены. Лоб шире. Лицо зрелого человека. Одет, как одевался всегда, обычные джинсы, свитер с воротом на пуговицах, просто и элегантно.
Привет, Саша. Входи.
Мальчик залез на решетку и стал на ней кататься от двери до стены и обратно.
Давай, Агустин, пошли.
Тот словно не слышал.
Давай, Агустин, хватит, пошли.
На сей раз он послушался, автостопщик провел рукой по его волосам, мальчик прошмыгнул между нами и побежал назад в гостиную играть.
Много воды утекло, а?
Мой взгляд скользил по рисункам, прикрепленным кнопками к стенам. Некоторые из них детские драконы, вулканы, подземелья, изобилующие туннелями, веревочными лестницами, пещерами. И взрослые. Я остановился перед пауком, нарисованным тушью на страницах книги с мелким шрифтом.
А у тебя нет детей?
Я улыбнулся, пожал плечами.
Нет детей, нет настоящей любви уже некоторое время. Лузер.
Он засмеялся.
Пойдем, познакомлю тебя с Мари.
Он повел меня в кухню. Оттуда сквозь застекленную дверь я увидел сад. Старые каменные стены. Два кипариса. Темную листву высокого лавра. Под окном большой белый шар из двух пышных розовых кустов, взлохмаченных дождем, капли воды в лепестках, блестящие листья.
Красиво, сказал я.
Все так и было, когда мы здесь поселились. Прежняя съемщица была помешана на садоводстве.
Я понял: он сказал это, чтобы я услышал слово съемщица. Чтобы не заблуждался.
Он сделал несколько шагов по саду, поднял голову к окну над нами. Я проследил за его взглядом и увидел Мари, сидевшую на втором этаже у окна за маленьким письменным столом.