До цеху Дмитро попал, бо пану цехмейстеру на лапу сунули! А сколько еще платить придется, чтоб он подмастерьем заделался! Скажите, мама!
Тут уж пан князь Острожский навряд может быть признан виновным, цех зброярив ему не подвластный, мягко сказал дьяк, и обе спорщицы, старая и малая, насупившись, принялись яростно пить молоко.
Замковые берут, чего городским не брать? пробубнила в кружку неукротимая Катерина.
«Вместо смирения, простоты и нищеты гордость, хитрость и лихоимство владеет»12, печально вздохнул дьяк, и Катерина торжествующе поглядела на Рузю. Та лишь фыркнула в ответ. Спасибо за хлеб-соль, пани Надия, бежать мне надобно, к заутрене не опоздать. А как повернусь, с панянкой сотникóвной урок и начнем по той самой «Азбуке Острожской», что ничего доброго не сделавший князь Константин издал.
Дьяк отряхнул хлебные крошки с бороды, поклонился и вышел в сени. Катерина метнулась за ним:
Пан учитель, вы тоже думаете, неправая я?
Поговорим, как вернусь. уклончиво ответил дьяк. А ясная панянка сотниковна, коли уж задает вопросы, пусть подумает: что доброго сделали пан Косинский и его войско?
Они сделают! истово, словно символ веры, сказала Катерина. Иначе на что оно все?
Вот то и оно на что? задумчиво сказал дьяк. Ясная улыбка промелькнула на молодом лице, и, обходя гогочущих гусей и мечущихся по двору кур, он двинулся к калитке.
Катерина зло перебросила косу с плеча на плечо. Ладно Рузя старая и ничего не понимает, но пан дьяк человек молодой, книги умные читает в Острожской типографии изданные. Ну и что, типография? А как шляхтичи киевские, князю подвластные, на фольварках13 своих мастерские ставят, а податей не платят и цену сбивают, хотя сами в городе торговать и вовсе права не имеют? А честным цеховым с голоду помирай! Не может такого быть, чтоб пан дьяк был за князя.
Катерина! Ты меня вовсе не слышишь?
Пусти рукав, оторвешь, кто пришивать будет? разозлилась она на брата. Ты чего тут сидишь? Твоя череда цеховых гусей пасти! Забыл разве? Катерина поглядела на Дмитра, перебирающего пистоль в тряпице, и ехидно хмыкнула: И впрямь забыл! Ой, не могу, пан Дмитро думает, он уже подмастерье и гусей ему пасти не надобно! Пан мастер тебе дубинкой напомнит!
Попаси утром за меня, Катрусь! Не кричи! оборвал он, прежде, чем Катерина успела высказать все, что она думает о таких предложениях. Я с пистолем закончу и к тебе прибегу, и уже прямо в ухо зашептал: Янко, подмастерье, в странствия уходит, у других мастеров учиться. Пан мастер сказал: ежели я до завтрева с пистолем разберусь, меня на его место возьмет и никому на лапу давать не придется! мстительно буркнул он.
Ишь ты, разобиделся! А чего такого она правду сказала! Чтоб подмастерьем стать, изрядные гроши нужны. Которых у семьи и нет вовсе. А жить-то надо, а подмастерье не то что ученик. Но не соглашаться же вот так, сразу, а то брат вовсе на шею сядет!
А я тебе с первых грошей кораллы куплю. подлестился Дмитро.
Монисто, строго сказала Катерина. И черевички на ярмарке, и, не дожидаясь согласия а куда он денется! выскочила на двор и коротко, по-мальчишечьи свистнула в два пальца.
Раздался гогот, и, бойко переваливаясь, Катеринин любимец, большой белый гусь, выбрался из-за амбара. Две гусыни покорно следовали за своим краснолапым и красноклювым повелителем. Гусь потянул к Катерине длинную шею, она почесала гладкий, покрытый нежным пером лоб. Катерина любила живность ей бы на хуторе жить, да разве мама с Рузей согласятся: татары, набеги, опасно Поду-умаешь, жены казацкие живут, и ничего! А эти две в сундук бы ее затолкали и сверху сели, чтоб чего не вышло. А жить когда?
С улицы слышался топот: не иначе кожевники свое стадо гонят, припозднились они нынче
Пошли, пошли! Катерина выдрала тонкую лозину не для своих гусей, упаси бог, для соседских, свои ее и так слушают. Тихонько посвистела Белый солидно поковылял к воротам. Маленькое птичье стадо вышло на улицу, Катерина притворила калитку сейчас по соседям пройдется и
В слабеньком еще рассвете улица была будто нарисована углем даже зеленые деревья казались темными. Похожая на черный косой крест фигура замерла в дальнем конце широко раскинутые руки молодого дьяка словно старались прикрыть Катерину, ее гусей, беленые мазанки под вишневыми деревьями Грохнули копыта, и темная, как туча, конная масса ворвалась в улочку проблесками молний сверкнули сабли. Фигура-крест переломилась пополам, как подсеченная серпом соломинка, и осела на утоптанную дорогу. Короткий хриплый крик пронесся над едва проснувшейся улицей и замерло, застыло, смолкло все. Точно закаменел, растопырив крылья, большой белый гусь. Смолк, как ножом срезанный, звон колодезной цепи на соседнем подворье, оборвалось блеянье козы, утренний скрип колеса и плач младенца. Вжавшаяся в ворота Катерина слышала лишь нарастающий топот и хриплый сап лошадей. Кажущееся сейчас таким маленьким тело дьяка безжизненно, как сверток ткани, перекатывалось под конскими копытами.
«Он без облачения был Без облачения бессмысленно стучало в голове у Катерины. Они не поняли они» Как в забытьи она шагнула вперед словно еще можно было спасти, помочь, остановить. Белый гусь метнулся наперерез, дико гогоча и взмахивая крыльями. Катерину отбросило к воротам. Конная лава пронеслась мимо ярко пылали алые навершия казацких шапок, разлетались на ветру откидные рукава кунтушей14. На краткий миг улочка опустела И снова в проулок хлынула лава пешие казаки-сердюки бежали, мерно стуча походными чоботами. Похожие на блины лица с неразличимыми чертами, вислые усы, короткие пики на плечах Пешее войско ровно и неутомимо следовало за конными и словно ручейки от стремнины от него откалывались отряды по трое, четверо. Катерина увидела их рядом, совсем близко, один казак крепко и больно схватил ее за плечо.
Пусти дзецько, лотр поганый! выметнувшаяся со двора Рузя опустила чугунный котелок на голову сердюку. Казак пошатнулся шапка с барашковым околышем смягчила удар. Толчок Рузя отшвырнула Катерину в сторону, девочка упала между отчаянно шипящих гусей. Взметнулась пика Рузя повисла на острие, словно проколотая сапожным шильцем гусеница. Сердюк легко стряхнул тело старой литвинки с пики, Рузя упала совсем рядом. Катерина на четвереньках метнулась к ней
С грохотом вылетел засов на воротах и, путаясь в разлетающихся курах, сердюки ринулись во двор.
Сотник! Мой муж был казацким сотником! с истошным криком кинулась им навстречу мама.
Так мы тут теж все казаки! захохотали ей в ответ и Катерине показалось, что ее здесь нет. Что она на самом деле крохотный такой человечек, прячущийся в теле большой Катерины, и через ее глаза, как через крепостные бойницы, заглядывающая в мир, которого просто не может быть! В том, наружном мире большой Катерины вислоусый здоровяк схватил маму за руку. Она закричала, вырвалась Но не пробежала и пары шагов усач нагнал ее
А ну стой! здоровенный, как тыква с огорода, кулак врезался вырывающейся женщине в висок. Мамин крик оборвался. Словно враз лишившееся костей тело осело наземь. Мамины волосы безжизненно рассыпались в пыли.
Ох ты ж сатана! казак остановился, растерянно поглядывая то на свой пудовый кулак, то на распростертую у его ног женщину.
Мама-а-а! отчаянно закричала та, большая Катерина, сквозь которую в мир выглядывала маленькая, и кинулась вперед. Сухонькая старушечья ручка сомкнулась у нее на щиколотке, заставив со всего маху грохнуться на дорогу. И от удара Катерина большая, та, что снаружи, и маленькая, которая внутри, снова слились в одно целое. Девочка приподнялась на локтях: там, на дворе ее родного дома, неподвижно, не шевелясь, лежала мама с белым, мертвым лицом.