К счастью, мой резкий тон остался незамеченным. Как я позднее убедился, элементарная грубость здесь сходила легче, чем воображаемый апломб
И все-таки? Марианна ждала ответа. Причем того ответа, который ей был заранее известен.
Ладно, говорю, попробую Что ж, слушайте. Пушкин наш запоздалый Ренессанс. Как для Веймара Гёте. Они приняли на себя то, что Запад усвоил в XVXVII веках. Пушкин нашел выражение социальных мотивов в характерной для Ренессанса форме трагедии. Он и Гёте жили как бы в нескольких эпохах. «Вертер» дань сентиментализму. «Кавказский пленник» типично байроническая вещь. Но «Фауст», допустим, это уже елизаветинцы. А «Маленькие трагедии» естественно продолжают один из жанров Ренессанса. Такова же и лирика Пушкина. И если она горька, то не в духе Байрона, а в духе, мне кажется, шекспировских сонетов Доступно излагаю?
При чем тут Гёте? спросила Марианна. И при чем тут Ренессанс?
Ни при чем! окончательно взбесился я. Гёте совершенно ни при чем! А Ренессансом звали лошадь Дон Кихота. Который тоже ни при чем! И я тут, очевидно, ни при чем!..
Успокойтесь, прошептала Марианна, какой вы нервный Я только спросила: «За что вы любите Пушкина?»
Любить публично скотство! заорал я. Есть особый термин в сексопатологии
Дрожащей рукой она протянула мне стакан воды. Я отодвинул его.
Вы-то сами любили кого-нибудь? Когда-нибудь?!.
Не стоило этого говорить. Сейчас она зарыдает и крикнет:
«Мне тридцать четыре года, и я одинокая девушка!..»
Пушкин наша гордость! выговорила она. Это не только великий поэт, но и великий гражданин
По-видимому, это и был заведомо готовый ответ на ее дурацкий вопрос.
Только и всего, думаю?
Ознакомьтесь с методичкой. А вот список книг. Они имеются в читальном зале. И доложите Галине Александровне, что собеседование прошло успешно
Мне стало неловко.
Спасибо, говорю, простите, что был невоздержан.
Я свернул методичку и положил в карман.
Аккуратнее, у нас всего три экземпляра.
Я вытащил методичку и попытался ее разгладить.
И еще, Марианна понизила голос, вы спросили о любви
Это вы спросили о любви.
Нет, это вы спросили о любви Насколько я понимаю, вас интересует, замужем ли я? Так вот, я замужем!
Вы лишили меня последней надежды, сказал я, уходя.
В коридоре Галина познакомила меня с экскурсоводом Натэллой. Снова неожиданная вспышка заинтересованности:
Будете у нас работать?
Попытаюсь.
Сигареты у вас есть?
Мы вышли на крыльцо.
Натэлла приехала из Москвы, движимая романтическими, вернее авантюрными целями. По образованию инженер-физик, работает школьной учительницей. Решила провести здесь трехмесячный отпуск. Жалеет, что приехала. В заповеднике толчея. Экскурсоводы и методисты психи. Туристы свиньи и невежды. Все обожают Пушкина. И свою любовь к Пушкину. И любовь к своей любви. Единственный порядочный человек Марков
Кто такой Марков?
Фотограф. Законченный пропойца. Я вас познакомлю. Он научил меня пить «Агдам». Это нечто фантастическое! Он и вас научит
Премного благодарен. Но боюсь, что в этом деле я и сам профессор.
Давайте как-нибудь поддадим! Прямо на лоне
Условились.
А вы человек опасный.
То есть?
Я это сразу почувствовала. Вы жутко опасный человек.
В нетрезвом состоянии?
Я говорю не о том.
Не понял.
Полюбить такого, как вы, опасно.
И Натэлла почти болезненно толкнула меня коленом
Господи, думаю, здесь все ненормальные. Даже те, которые считают ненормальными всех остальных
Выпейте «Агдама», говорю, и успокойтесь. Я хочу отдохнуть и поработать. Опасности для вас не представляю
Это мы еще посмотрим, истерически расхохоталась Натэлла.
Затем она кокетливо взмахнула холщовым мешком с изображением Джеймса Бонда и удалилась.
Я направился в Сосново. Дорога тянулась к вершине холма, огибая унылое поле. По краям его бесформенными грудами темнели валуны. Слева зиял поросший кустами овраг. Спускаясь под гору, я увидел несколько изб, окруженных березами. В стороне бродили одноцветные коровы, плоские, как театральные декорации. Грязные овцы с декадентскими физиономиями вяло щипали траву. Над крышами летали галки.
Я шел по деревне, надеясь кого-то встретить. Некрашеные серые дома выглядели убого. Колья покосившихся изгородей были увенчаны глиняными сосудами. В накрытых полиэтиленом загонах суетились цыплята. Нервной мультипликационной походкой выступали куры. Звонко тявкали лохматые приземистые собаки.
Я пересек деревню, вернулся. Помедлил возле одного из домов. Хлопнула дверь, и на крыльце появился мужчина в застиранной железнодорожной гимнастерке.
Я поинтересовался, как найти Сорокина.
Толик меня зовут, сказал он.
Я представился и еще раз объяснил, что мне нужен Сорокин.
А где он живет? спросил Толик.
В деревне Сосново.
Так это Сосново и есть.
Я знаю. Как же мне его найти?
Тимоху, что ли, Сорокина?
Его зовут Михал Иваныч.
Тимоха помер год назад. Замерз поддавши
Мне бы Сорокина разыскать.
Видно, мало поддал. А то бы выжил
Мне бы Сорокина
Не Мишку случайно?
Его зовут Михал Иваныч.
Так это Мишка и есть. Долихи зять. Знаете Долиху, криво повязанную?
Я приезжий.
Не с Опочки?
Из Ленинграда.
А, знаю, слышал
Так как бы Михал Иваныча разыскать?
Мишку-то?
Вот именно.
Толик откровенно и деловито помочился с крыльца. Затем приоткрыл дверь и скомандовал:
Але! Раздолбай Иваныч! К тебе пришли.
И, подмигнув, добавил:
С милиции, за алиментами
Тотчас высунулась багровая рожа, щедро украшенная синими глазами:
Это Кому? Вы насчет ружья?
Мне говорили, у вас сдается комната.
На лице Михал Иваныча выразилось сильнейшее замешательство. Впоследствии я убедился, что это его обычная реакция на любое, самое безобидное заявление.
Комнату? Это Зачем?
Я работаю в заповеднике. Хочу снять комнату. Временно. До осени. Есть у вас лишняя комната?
Дом-то маткин. На мать записан. А матка во Пскове. У ей ноги распухши
То есть вы комнату не сдаете?
Прошлый год евреи жили. Худого не скажу, люди культурные Ни тебе политуры, ни одеколона А только белое, красное и пиво Лично я евреев уважаю.
Они Христа распяли, вмешался Толик.
Так это когда было! закричал Михал Иваныч. Это еще до революции было
Комнату, говорю, сдаете или нет?
Проводи человека, распорядился Толик, застегивая ширинку.
Мы шли втроем по деревенской улице. У изгороди стояла тетка в мужском пиджаке с орденом Красной Звезды на лацкане.
Зин, одолжи пятерочку! выкрикнул Михал Иваныч.
Тетка отмахнулась:
Угоришь с вина Слыхал, постановление вышло? Всех алкашей повесить на тросу!..
Куда?! расхохотался Михал Иваныч. Железа не хватит. Всей нашей металлургии придет хана
Потом добавил:
Вот курва старая. Ты у меня еще дров попросишь Я в лесничестве работаю дружбист!
Кто? не понял я.
Бензопила у меня «Дружба» Хуяк и червонец в кармане.
Дружбист, ворчала тетка, с винищем дружишь До смерти не опейся
Трудно, как будто даже посетовал Михал Иваныч.
Это был широкоплечий, статный человек. Даже рваная, грязная одежда не могла его по-настоящему изуродовать. Бурое лицо, худые мощные ключицы под распахнутой сорочкой, упругий, четкий шаг Я невольно им любовался
Дом Михал Иваныча производил страшное впечатление. На фоне облаков чернела покосившаяся антенна. Крыша местами провалилась, оголив неровные темные балки. Стены были небрежно обиты фанерой. Треснувшие стекла заклеены газетной бумагой. Из бесчисленных щелей торчала грязная пакля.
В комнате хозяина стоял запах прокисшей еды. Над столом я увидел цветной портрет Мао из «Огонька». Рядом широко улыбался Гагарин. В раковине с черными кругами отбитой эмали плавали макароны. Ходики стояли. Утюг, заменявший гирю, касался пола.
Две кошки геральдического вида угольно-черная и розовато-белая жеманно фланировали по столу, огибая тарелки. Хозяин шуганул их подвернувшимся валенком. Звякнули осколки. Кошки с безумным ревом перелетели в темный угол.