Анна, наверное, уже спит, сказала она, соседка сидит с ней.
Я кивнул. Не зная, как встретиться снова, какой повод придумать, я решил взять все от этой встречи и потому не уходил. Так и стоял у двери, поджав губы от отсутствия нужных слов. Она тоже стояла, посмотрела на дверь, на окна своей квартиры, на небо с еле заметным кусочком луны, потом опять на меня.
Может, чаю? наконец спросила она.
Было бы неплохо.
В жизни бы я не набрался столько наглости стоять у дома малознакомой девушки и ждать, что меня пригласят. Это было выше моих возможностей, но чего не сделаешь ради работы! К тому же если я приду к ней завтра в то же кафе, не факт, что не нарвусь на еще одного маргинала, а если у него не будет браслета? Я думал об этом, пока поднимался по скрипучим лестницам такого же скрипучего дома. Все в нем издавало какие-то звуки и двери, и петли в них, и оконные рамы с огромными щелями, в которых, свистя, гулял уличный ветер, и мухи, не желавшие умирать, они жужжали и бились в окно. По этажам гудело громкое эхо из голосов соседей из смежных квартир, оно будто ходило по стенам, спускалось по стокам, что-то злобно мыча.
Нина. Из двери на втором выглянула соседка и покосилась на меня таким подозрительным взглядом, что я поспешил улыбнуться, дабы расположить ее к себе. Она нахмурилась еще сильнее и посмотрела на Нину. Девочку я уложила, у меня у самой дел полно.
Нина отдала ей свернутую купюру, женщина засунула ее в лиф, еще раз посмотрела на меня, ухмыльнулась и закрылась у себя в квартире.
Не обращайте внимания, сказала Нина, гостей здесь не любят, тем более таких, как вы.
А какой я?
Другой, не ровня.
Не говорите так, это все предрассудки.
Мы остановились на третьем, возле неприметной двери. Нина осторожно отперла ее, стараясь не скрипеть проржавевшими петлями.
Проходите на кухню, указала она, я сейчас.
В комнате горел приглушенный свет, он падал на пол из щели меж прикрытых штор. Скрипнула кровать, видно, Нина поцеловала малышку, та недовольно замычала, и Нина, сияя, вышла из комнаты.
Она моя радость, у нее отцовский вздернутый нос, я всегда целую ее в нос, как прихожу. А она вытирается и бурчит.
Дети, как будто со знанием дела сказал я.
Нина ставила чай.
Я смотрел на ее хрупкие плечи, которые с трудом поднимали и чайник, на ее узкую фигуру, ссутулившуюся у плиты, и не понимал, чем эта хрупкая женщина могла помешать министерству. Неужели после всего пережитого она опять хочет рискнуть? А если ее засекут Конечно, засекут, не зря же я здесь. А ведь следующий сценарий может быть еще хуже этого. Может, она думает, что хуже и быть не может, а зря.
Значит, вы работаете в том кафе уже несколько лет? Я не знал, с чего начать разговор.
Да, и это, надо сказать, мне крепко осточертело.
Она села напротив.
Но ведь это не самая плохая работа.
Вы думаете? Она подняла бровь и еще раз осмотрела меня с головы до ног.
Наверное, замялся я. Наверное, есть еще хуже.
А есть еще лучше, и еще лучше, и еще. Она остановилась и посмотрела куда-то через меня.
Наверное, несомненно, есть, согласился я, нельзя было не согласиться.
Чайник закипел. Нина ринулась снимать его с плиты, чтобы свистом не разбудить дочь.
Но ведь идти против министерства продолжал я.
Министерство отняло у меня все. Если бы не оно, мой муж был бы жив. Чем помешал им мой ребенок, чем?
Но есть порядок, законы
А, и вы туда же!
Нет-нет, я не туда же, совсем не туда.
Еще немного, и она догадалась бы, что я за тип. От самого себя мне становилось противно. Какая идиотская у меня все же работа, и никакие служебные квартиры и машины не могли компенсировать весь стыд, который я испытывал в данный момент.
Я пишу картины, начала она после небольшого перерыва, и хочу продавать их под чужим именем. Они ничего не узнают. Кому я нужна?
«О, милая, похоже, они уже все знают», хотел было выпалить я.
Какая она тебе милая? Совсем с ума сошел? Давай попроси ее показать тебе эти ее картины и сфотографируй их незаметно для протокола.
Ничего я не буду просить!
Слабак!
А хотите я вам их покажу?
Кого?
Картины.
Ой, не надо
Не хотите? обиделась она.
Нет хочу, очень хочу.
Тогда пойдемте.
И птичка в клетке
Да заткнись ты!
Что вы сказали?
Ничего-ничего.
Пройдемте, сказала она, это в чулане.
Нина спотыкалась обо что-то в темном коридоре.
Лампочку надо поменять, будто извинилась она и взяла меня за руку, прокладывая путь. Весь он был заставлен хозяйственной утварью, металлическими ведрами, старыми велосипедами, швабрами, тряпками.
О боже, что это?
Я стал судорожно смахивать что-то с лица, но оно, мерзкое и липкое, никак не уходило.
Это паутина, рассмеялась Нина.
Наконец она щелкнула выключателем и открыла дверь, что таилась в самом конце этого захламленного ада.
В небольшом чулане по периметру вдоль облупленных серых стен одна к другой были приставлены картины. На полках стояли краски, баночки с какой-то жидкостью, пахло маслом и растворителем. Кисточки мохнатыми хвостами выглядывали из металлических банок от кофе. Это была совсем другая жизнь. Я видел, как дышит Нина. Ее грудь поднималась и опускалась, она будто сердцем дышала. Да этот уголок и был ее сердцем, отдушиной. Которую я должен буду разрушить.
Это прекрасные картины, я взял одну, у вас талант, Нина.
Она смущенно заулыбалась.
Да ладно вам, это просто хобби, махнула она рукой.
И что министерство могло иметь против хобби? Наверное, ничего, если бы оно так и осталось закрытым вот здесь, в этом самом чулане.
Но ведь их можно и не продавать, начал я.
Как это? удивилась Нина. Мне нужна студия, материалы. Да и моя дочь, я хочу хоть немного заработать. Я не знаю, какое будущее гарантирует ей министерство. А если такое же, как у меня? Официанткой в забегаловке. Что тогда? У нее будут хотя бы деньги, деньги, которые смогу скопить для нее я. У моей девочки и так ничего нет, у нее отняли отца, а мать на ужасной работе. Что будет, когда она поймет, что не такая, как все, что она хуже многих? Я соберу эти деньги ради нее.
Я молчал.
Я уже все придумала. Она посмотрела на меня каким-то сумасшедшим от радости взглядом. За мной ухаживает один мужчина.
О боже, опять?!
Я смолчал.
Он обещал мне помочь.
Что я ей скажу? Не доверять никому? А я для нее кто?
Я не могу быть всю жизнь официанткой, понимаете, не могу.
Я понимал.
Честно сказать, она замялась, пару картин я уже продала, и людям они очень понравились. На заработанные деньги я купила новые краски и несколько холстов, я могла бы развернуться.
А потом что, Нина? Вы не сможете так свободно этим заниматься.
Вы правы. Здесь не смогу.
Не понял
Я хочу сбежать! Из этого дома, из этого города.
Господи, она не знает, что говорит.
Неужели вам никогда не хотелось сбежать? Она посмотрела на меня полными слез глазами.
Хотелось, прямо сейчас
Мы поговорили еще немного, она все твердила, что заслуживает лучшего, я со всем соглашался, а после ушел. Единственное, на что я надеялся, это что ее новый хахаль просто брешет ради легкого секса. Навешает ей лапши на уши, а она поверит всему. Никто не решится сбежать, никто не будет брать на это дело женщину с ребенком.
9 глава
Макс очнулся от женского крика, такого близкого и раздирающего, что звенело в ушах. Кто-то кричал возле него. Макс опустил глаза. Это он держал кого-то за волосы, запрокинул чью-то голову и говорил Он точно что-то говорил, потому что во рту его пересохло, а губы еще завершали сказанное, застыли на половине предложения, язык на нёбе, мимика в гримасе. Он был зол.
Это девушка, молодая, растрепанная, он держал ее за волосы, сам стоял за спиной. Руки несчастной были ободраны в кровь, ногти сломаны, все тело дрожало. Это она его расцарапала? Он ощупал ссадины на щеках. Хотел отпустить ее волосы, разжать кулак, но не мог, хватка была мертвая. Его грудь поднималась и опускалась, жар застилал глаза, пульс дошел до предела. Каждый ее всхлип раздражал и заводил одновременно.