- Все мы бойцы, поединщики! Если горшок не украсить волнистыми линиями, то оскудеешь едой, если одежду не
обнарядить - Враг проберется к сердцу! А у тебя вон ложки не расписаны, петли на куртке оборваны... Хоть это можешь сделать?
Тарас кивал, кутался в лохмотья, оголив желтые худые ноги. Ссохшийся, скрючившийся под старой шкурой с вытертым мехом, он уже теперь казался
домовым. Волхв прав, Мара с ее дочками - а их у проклятущей двенадцать! - сгубила больше, чем лесные звери. Надо давать отпор, надо... Но у
молодых сил больше, а ему бы успеть решить: домовиком или лешим? Ведь кроме берегинь и леших в Лесу бродит нежить, души чужих мертвяков. Этих
зайд, забредших в Лес невесть откуда, убивали и закапывали. Теперь бродят по ночам, кидаются из темноты, пьют теплую кровушку. Тарас в молодости
барсов давил, беру хребет ломал, но нежить, сказывают, смахивает на больших жаб, а лягух Тарас боялся и маленьких. У бера шерсть теплая, а у жаб
- холодная, склизкая кожа. Даже от махонькой жабы бывают большие бородавки, а чего ждать от нежити?
Он коротко вздохнул, перевел глаза на волхва. Тот гремел на всю хату, грозно потрясая жилистыми руками:
-... все деревянное покрыть резьбой, так и скажи своим! Глину расписать цветами, куда невестки глядят? В дупле ли, землянке - должно быть
чисто! Но следи, чтобы мусор не выносили, а жгли в очаге...
Он сердито умолк. Старик кивает, но глаза далеко. Лицо как печеное в золе яблоко, щурится в улыбке. Домовиком, дескать, нужнее. Возле
берегинь - для себя, а домовиком, мол, послужит семье и после смерти, как подобает человеку. Жить, правда, придется похуже, но душа за детей
будет покойна. Жароок, старшой, до седин дожил, а вспыхивает как береста. Семенко, середульный, еще крепче - первый кулачный боец, далеко ли до
беды? Младшенький, Вырвидуб, был во всем хорош, но погиб на охоте, оставив двоих детей. Внуки вовсе нескладные, особенно старший, Таргитай...
Девятнадцать весен минуло, а ему бы все играть на дуде да за девками бегать! Придется домовиком. Будет следить, дабы блюли обычаи пращуров,
ухаживали за могилками, поминали в Навий день, помогали родне, соседям, сиротам...
- Сыновья на охоте? - рявкнул Боромир, грубо вторгаясь в думы.
- Пошли к Неустроихе... Ее дупло разваливается. Мужики собрались, помогают перебраться в землянку.
Боромир одобрительно кивнул. Враг давит по одному, но когда люди помогают один другому, отступает, скрежеща зубами!
- А внуки?
- Лесуют. Справные охотники.
- Даже Таргитай?
Тарас опустил голову, избегая смотреть волхву в глаза.
- Тоже в лесу.
- Охотится?
- Ну... как умеет.
Боромир едва не выругался, повернулся и ушел как можно быстрее. Лаз в землянку плотно притворил, чтобы не выпускать горячий воздух.
Землянка Тараса, которую он расширил, отбив у медведя, самая крайняя, дальше Лес, где всегда сыро, мрачно. Земля вздрагивает, когда падают
подгнившие великаны, молодняк жадно теснится под покрытыми мхом исполинскими валежинами, вместо неба там переплетенные ветви.
Деревня стояла в излучине Реки. В сухое время заяц перескакивает, не замочив лап, но сейчас весна, Река бурлит, неся вешние воды, деревья на
глазах выпускают молодые веточки, тянутся через Реку, угрожая перешагнуть поток и вернуть себе отвоеванный людьми клок земли.
Боромир остановился, вперил тяжелый взгляд в темную стену Леса. Жить в Лесу - видеть смерть на носу. Беры, барсы, рыси, а в эту весеннюю пору
- страшнее всех лось или тур.