Мелинда играла с полчаса, до тех пор, пока ей не пришлось повторить «Танцуя в темноте». Она поднялась из-за рояля, но ее упрашивали сыграть еще, и громче всех Мэри Меллер и Джоэл.
Нам пора домой. Поздно, отвечала Мелинда. Она часто уходила сразу после музицирования. На триумфальной ноте. Вик? Она поманила его пальцем.
Вик послушно встал с дивана, заметив, что его кивком подзывает Хорас. Наверное, уже в курсе, предположил Вик и подошел к нему.
Что это такое ты сказал своему другу мистеру Нэшу? спросил Хорас.
Его темные глаза весело поблескивали.
Моему другу?
Узкие плечи Хораса дрогнули от сдерживаемого смеха.
Я тебя нисколько не виню. Надеюсь только, он не разнесет слух.
Я пошутил. Он что, не понял? спросил Вик с серьезным видом.
Они с Хорасом хорошо знали друг друга. Хорас часто советовал ему «быть потверже с Мелиндой» и был единственным из знакомых Вика, кто осмеливался сказать ему такое.
Похоже, он принял это всерьез, вздохнул Хорас.
Что ж, пусть разносит.
Хорас засмеялся и похлопал Вика по плечу:
Только в тюрьму не попади, старина!
Когда они шли к машине, Мелинда пошатывалась, и Вик легонько поддерживал ее за локоть. Она была почти такого же роста, как он, и всегда носила босоножки без каблуков или балетки, но не столько из-за него, считал Вик, сколько потому, что в них было удобнее, и потому, что в обуви на плоской подошве она лучше подходила по росту среднему мужчине. Хоть ступала она и нетвердо, Вик чувствовал в ее высоком, крепком теле силу амазонки, животную энергию, увлекавшую его за собой. Она направлялась к машине неудержимо, будто лошадь, скачущая на конюшню.
Что ты сказал Джоэлу? спросила Мелинда, когда они сели в машину.
Ничего.
Нет, ты ему что-то сказал.
Когда?
Слушай, я видела, как ты с ним разговаривал, сонно продолжала она. О чем вы беседовали?
Кажется, о клопах. Или это я с Мэри о клопах говорил?
Мм! нетерпеливо промычала Мелинда и бесстрастно, словно на диванную подушку, положила голову ему на плечо. Ты все-таки что-то брякнул он как-то по-другому держится после разговора с тобой.
А что он сказал?
Дело не в том, что он сказал, а в том, как он себя ве-е-ел, протянула она и тут же заснула.
Она подняла голову, когда он заглушил мотор в гараже, вышла, как во сне, пробормотала: «Спокойной ночи, дорогой!» и направилась в дом через дверь гаража, ведущую в гостиную.
В гараже могло бы разместиться пять машин, хотя у них было только две. Просторный гараж построили по заказу Вика; часть помещения служила мастерской, где в образцовом порядке хранились инструменты и стояли ящики с растениями, террариумы с улитками и все, что интересовало Вика и с чем бы ему взбрело в голову поэкспериментировать, но свободного места все равно оставалось достаточно. Еще одна дверь в гараже вела во флигель, где обычно спал Вик. Прежде чем пойти к себе, он склонился над ящиками с растениями. Наперстянки взошли шесть или восемь бледно-зеленых ростков уже образовали характерные кустики из трех листьев. Два клопа ползали по кусочку матраса в поисках плоти и крови, но сегодня у Вика не было настроения давать им руку, и насекомые медленно волокли плоские тельца, пытаясь спрятаться от луча фонарика.
2
Через три дня после вечеринки у Меллеров Джоэл Нэш пришел к ван Алленам на коктейль, но поужинать не остался, несмотря на предложение Вика и уговоры Мелинды. Он сослался на какую-то встречу, но было очевидно, что это просто удобный предлог. Он с улыбкой объявил, что все-таки не останется тут еще на две недели и в следующую пятницу уезжает. Улыбался он в тот вечер больше обычного и, держась настороже, острил по любому поводу. Это показывало Вику, насколько серьезно мистер Нэш воспринял его слова.
Когда он ушел, Мелинда снова обвинила Вика в том, что он чем-то обидел Джоэла.
Что такого я мог сказать? с невинным видом отпирался Вик. А тебе не приходило в голову, что это ты сказала ему что-нибудь обидное? Или сделала что-то, а может, не сделала?
Это точно не я, насупившись, сказала Мелинда.
Затем она сама приготовила себе коктейль, хотя обычно просила об этом Вика.
Она не очень расстроится, потеряв Джоэла Нэша, думал Вик, он ведь совсем новенький, да и в любом случае долго здесь не задержался бы он же коммивояжер. Вот Ральф Госден совсем другое дело. Интересно, Ральфа так же легко напугать, как Джоэла? Стоит попробовать, решил Вик. Ральф Госден, двадцатидевятилетний художник-портретист средних способностей, жил на средства старенькой тетушки, которая души в нем не чаяла. Он снял на год дом по Миллетвиллем, милях в двадцати от Уэсли, пока истекло только полгода. Вот уже четыре месяца дважды в неделю Ральф ужинал у ван Алленов. Он всячески нахваливал их дом, еду, патефон и вообще, если верить ему, не было в Литтл-Уэсли, да и нигде больше, людей гостеприимнее. Мелинда навещала Ральфа несколько раз в неделю, хоть и не признавалась, что бывала у него, а месяца через два предъявила свой портрет, написанный Ральфом, видимо, для того, чтобы объяснить свое многократное отсутствие дома в час дня или в семь вечера, когда Вик возвращался домой. Портрет кошмарная украшательская мазня висел в спальне Мелинды. В гостиной Вик держать его запретил.
Вика тошнило от лицемерия Ральфа, который постоянно пытался завязать разговор о том, что, как ему представлялось, интересно Вику. У самого Ральфа интересы были исключительно женские, а за фасадом дружбы он пытался скрыть интрижку с Мелиндой. Всякий раз, глядя на Ральфа Госдена, Вик говорил себе, что, может, и не возражал бы, чтобы Мелинда завела роман с другим мужчиной, но она предпочитала бесхребетных идиотов и позволяла сплетням расползаться по всему городу, приглашая любовников на вечеринки в дома друзей и открыто появляясь с ними в баре «Лорда Честерфилда» собственно, единственном баре в городе. Один из самых твердых принципов Вика заключался в том, что всем, а следовательно, и жене, позволено поступать как заблагорассудится, при условии, что это никому не повредит и что жена будет исполнять свои основные обязанности, то есть вести домашнее хозяйство и заботиться о своем чаде, и Мелинда их исполняла от случая к случаю. Тысячи женатых мужчин безнаказанно крутят романы на стороне, хотя, как признавал Вик, обычно без лишнего шума. Хорас попытался дать ему совет, спросив, почему он «мирится с таким поведением Мелинды», но Вик ответил вопросом на вопрос: следует ли ему действовать как старорежимному мужу (или жене), с презрением отвергая супругу за ее нечистоту, требуя развода, пуская под откос жизнь ребенка, и все лишь ради того, чтобы таким пошлым образом ублажить свое самолюбие? Вик дал понять Хорасу, как и любому, кто заикнулся бы о Мелинде, что считает ее поведение временным помешательством и что чем меньше по этому поводу суетиться, тем лучше.
Мелинда вела себя так уже больше трех лет, и Вик своим терпением и выдержкой заработал себе в Литтл-Уэсли репутацию чуть ли не святого, что весьма льстило его самолюбию. Он знал, что Хорас, Фил Коуэн и каждый, кому были известны эти обстоятельства, то есть почти все, считали его чудаком (как можно сносить такое?), но Вика это нисколько не смущало. Он даже гордился тем, что прослыл странным в стране, где большинство стремится к тому, чтобы быть как все.
Мелинда тоже была чудачкой, иначе он бы на ней не женился. Ухаживать за ней и уговаривать ее выйти за него замуж было все равно что объезжать дикую кобылицу, только подход тут требовался бесконечно более тонкий. Она была своевольной, избалованной, из тех, кого время от времени исключают из школы за откровенное непослушание. Мелинду выгнали из пяти школ, и к двадцати двум годам, когда Вик с ней познакомился, она пришла к выводу, что жизнь сплошная погоня за удовольствиями. Она и до сих пор так считала; правда, в двадцать два в ее бунтарстве был вызов традициям и предрассудкам, было воображение, и это привлекало Вика, потому что он сам был таким же мятежником. Сейчас ему стало ясно, что от тогдашнего полета воображения у нее ничего не осталось, а с традициями и предрассудками она боролась, разбивая дорогие вазы. В доме осталась всего одна металлическая, с выщербленной перегородчатой эмалью. Сначала Мелинда не хотела детей, потом захотела, потом расхотела, наконец через четыре года снова захотела и произвела на свет дочь. Врач сказал Вику, что роды оказались не такими трудными, как это обычно бывает при рождении первого ребенка, но Мелинда громогласно заявляла о своих страданиях до и после родов, несмотря на то что Вик обеспечил ей лучший уход и много недель, забросив работу, отдавал жене все свое время. Он был безмерно рад, что у них появился ребенок, хотя Мелинда почти не занималась девочкой и заботилась о ней не больше, чем о каком-нибудь приблудном щенке, которого нужно было накормить. Вик решил, что ее бунтарской натуре претит и воспитание ребенка, и исполнение положенных супружеских обязанностей. Ребенок подразумевал определенную ответственность, а Мелинда упорно не хотела взрослеть. Ее недовольство вылилось в заявление, что она больше не любит его, как прежде, как она выразилась, «в романтическом смысле». Вик проявлял большое терпение, но, по правде говоря, она тоже начинала ему наскучивать. Ее нисколько не трогало то, что интересовало его, а он, пусть в чем-то поверхностно, интересовался многим: печатным и переплетным делом, пчеловодством, сыроварением, плотницким ремеслом, музыкой и живописью (хорошей музыкой и хорошей живописью), астрономией для созерцания звезд у него был прекрасный телескоп и садоводством.