Выяснилось, что в доме оставались только старый Тарас, кухарка и англичанка.
Спрошу всех, но каждый должен отвечать по отдельности. По одному, ясно? есть у деревенских привычка галдеть хором: вроде как если все сказали, то никто не в ответе. Поняли?
Кухарка вздохнула.
Кто из вас первым младенца увидел? Орлов взглянул на англичанку и, с трудом вспомнив слово, добавил: Бэби?
Он не слишком-то владел этим языком. Не то, что Ольга.
Экономка перебирала четки, глядя в пол, словно в его плохо отполированных досках имелось что интересное. Однако, услышав знакомое слово, оживилась.
Бэби? Вот бэби?
Это были вы?
Да она это, не дожидаясь ответа англичанки, подтвердил Тарас. Она в траве нашла его. И голосить стала. Сначала просто орала, а потом что-то неясное. Я прикемарил там, на конюшне-то так разбудила. Ну, я к ней пошел. Смотрю, стоит тут, возле дома, значит. И в траву пальцами тычет. И говорит что-то. Ну, я глядь в траву а там младенчик.
Старик замолчал.
И что дальше?
Ну, матушка в окно глянула. Я говорю ей дите тут. Подкинул, стало быть, кто. И холодно-то ему, видать. Ишь, как ветрище ночью поднялся! А матушка говорит: «Неси сюда».
И куда ты его понес?
Мы с ней Тарас ткнул пальцем в англичанку на порог только зашли, а там и матушка ждут. Неси, говорит, давай в кухню.
Англичанка слушала внимательно, наклонив голову вбок. Кухарка быстро закивала.
Вот, а там и Фроська все видала, заметил ее согласие конюх. Несу я в кухню младенчика. Матушка и эти следом идут. «Ложь прямо на стол», матушка говорит. «Да и иди, Тараска». Ну я и положил. А что дальше не скажу. На конюшню пошел. А там уже и ты, батюшка приехал, да и все собрались.
Тарас ушел, и что потом? спросил кухарку Орлов.
Она шмыгнула носом и поправила рыжие волосы, выпавшие из-под косынки. Лицо красное, опухшее в отличие от хозяйки, явно прорыдала всю ночь.
Матушка зажечь печь просила. Я еще в толк не возьму: а на что в ночи печь-то? Разжигаю и говорю: а что стряпать будем? А она мне: «не твое дело, Фроська, лопату тащи», кухарка схватилась за лоб рукой. Ох, батюшка
Слушая кухарку, ее товарки охали, качали головами как будто не успели послушать эту историю с десяток раз и обсудить на все лады.
А потом? спросил Орлов. В горле стоял ком. Он и сам видел, что было потом.
Я лопату несу. Матушка хвать ее и под младенчика, а следом в печь.
Новый всплеск божбы и охов в столовой прервал Щукин:
Да тихо вы!
Расскажите, как вы нашли младенца, Анна, попросил Орлов.
Она смотрела с недоумением, пока он искал в голове подобающие иностранные слова. Однако, по всей видимости, владел английским еще хуже, чем предполагал не нашел иных, кроме прежнего:
Как вы нашли бэби?
Вот бэби? Вот даз зе ворд «мла-дэн-тсик» мин?
Младенец это бэби. Вы видели, как он там оказался?
Вместо ответа англичанка повернулась к конюху и довольно эмоционально сказала ему:
Ю а лайин.
Лаял? Кто лаял? удивился тот. Не, тихо было вроде. Я не слыхал.
Головная боль терзала Орлова все сильнее. А Ольга уверяла, что экономка делает большой прогресс и уже может немного изъясняться по-русски. «Немного» стало быть, знает три слова?
Нет, уже четыре, причем последнее она разучила только что с помощью барина:
Мла-дэн-тсик нет. Ноу. Ай донт си эни бэби. Зей а лайин. Ноу бэби. Ноу мла-дэн-тсик.
Говорила англичанка быстро-быстро. Видимо, пыталась объяснить, что лишилась чувств, как только Ольга взялась за лопату, и не видела, что произошло дальше. Но была уверена, что задуманное доведено до конца, и потому ребенка больше нет.
Не волнуйтесь, с девочкой все хорошо. Я успел вовремя, попытался утешить Орлов.
Это все ведьмы, сказал старый конюх.
Большие напольные часы в столовой пробили полдень. О том, что сделала барыня, знали все, и Орлов был уверен уже далеко за пределами Орловского. О том, кто принес младенца или в самом деле не знали, или не хотели признаться.
Глава 3. Сестрицы за околицей
Пелагея хотела говорить, очень хотела. Она бы многое рассказала! Но не могла: ее тело раскачивалось на веревке в амбаре. Большая крыса разглядывала его, привстав на задние лапы и жадно шевеля носом. Верхние она прижимала к груди, словно молясь.
Говори! Я пойму тебя! мысленно закричала Алена.
Все казалось живым, извивалось в агонии в ложке с супом, которую Пелагея тянула ко рту. Оттуда неслись мольбы и стоны на неведомом языке, и каждая капля кровоточила только что она была частью целого, здорового, но ее отняли, искрошили, измельчили, бросили в кипяток. В ужасе отбросив ложку далеко на пол, Пелагея видела изумление на лице мужа, страх сына, и слезы в глазах маленькой дочери.
Суп? Ты голодна?
Этот вопрос чувствовала Алена напугал Пелагею.
Огород из нескольких грядок под окном избы буквально в паре шагов. Там морковь, свекла и картошка.
Картошка, повторила Алена.
Верно. Пелагея хотела рассказать именно о ней. Она посадила ее сама, своими руками, правда, в этом году запоздало. И несколько дней назад собрала урожай.
Ты хочешь, чтобы домашние убрали его в погреб?
Нет! Нет, нет и нет! Пелагея злилась в голове у Алены стучало и выло.
Раз и все кончилось. Она встряхнулась и поскорее бросила на зеркало темно-синий платок.
Нашла? спросила тетка Таисия, растирая скалкой горох с имбирем.
Нашла, но лучше б не находила. Не знаю, что и сказать плотнику. Нас винить станет как пить дать.
Как так, когда сам к нам пришел? цокнула языком тетка Марфа, раскидывая перед собой карты. Не гадала сегодня, так, баловалась пасьянсом.
И правда что: плотник, третий день не видевший Пелагею, хлебнул из заветной бутыли в погребе и явился с угрозами и упреками. Даже камнем в избу кинул. «Куда жену мою дели? Извели, проклятые?»
Но когда Марфа вышла с обещанием отыскать пропажу, утих. Даже просил не гневаться сильно: от тревоги ум за разум зашел.
Что ты там увидала-то? Где она?
В деревенском амбаре висит.
Вздернулась, довольно мурлыкнула Таисия, едва ли не облизнувшись.
Не сама она. Она не хотела. Либо помог кто в петлю залезть, либо мороку навели.
Да что за загадки, девка! Говори, что видела.
Алена пересказала.
И нашла же, о чем спросить. Может, клад на ее огороде лежит и тревожит, а ты «урожай», с досадой заметила Таисия.
А если суп она потравила, чтобы плотника извести, да напугалась после? подняв глаза к висящим на веревках пучкам трав, задумалась Алена. Может, лупил он ее?
А это уж не наша забота. Придет плотник поутру скажешь, как есть, а дальше сам пусть думает.
Алена кисло согласилась. Бередило любопытство видение. Что же на самом деле стряслось с Пелагеей?
На дворе зашумело. Марфа выглянула, приподняв занавеску и тряхнув десятками мелких косиц, увязанных на затылке лентой.
Ишь, чего! От барина.
Таисия стряхнула горохово-имбирную муку в большую бутыль:
Сразу на снадобье ему и пойдет.
Лязгнула дверь, скрипнули половицы, запели на разные голоса связки колокольчиков в сенях. Наклонив голову, чтобы не задеть низкую притолоку, в избу вошел барский управляющий лихой и грязноглазый.
Здоровы будьте, девицы, не снимая шапки, надетой раньше поры, гость огляделся, как будто никогда прежде к ведуньям не захаживал. А красного угла так и не завели: и захочешь перекреститься, а не на что.
Совсем ты нас позабыл, Егорушка. И нас, и устои наши. Разкрестились мы много лет назад, Таисия отставила бутыль и перекинула со спины на грудь косу, коричнево-медную, как опавшие листья.
Косицы Марфы черные с проседью. А Аленин хвост светлый. Непохожи и лица: у красивой Таисии заостренное и напоминает кошачье, а глаза длинные, зеленоватые. В Марфе есть что-то волчье, глаза желтые, а нос слегка загнут книзу, точно птичий клюв. Голубоглазая, усыпанная веснушками Алена на фоне теток простушка, воробьишка в вороньем гнезде. По виду не скажешь, что родня они и что она тоже лесная ведунья.