Я съела кашу, запив ее стаканом воды, и отправилась по коридору вслед за Пегги, держась позади нее на безопасном расстоянии, мне не нравилось, что она прячет руки в карманах фартука. Конечно, глупо было думать о подобном Пегги ведь не собиралась на меня нападать. Да, она грубиянка, но не убийца. А если даже и так, то у меня быстрая реакция.
«Ты в великолепном доме, Анди. Выброси уже из головы мысли об улице».
Когда Пегги завернула за угол, я, бросившись ее догонять, чуть не врезалась в незнакомую женщину. Выглядела та чуть старше меня. Ее голова была обрита наголо, темная и гладкая кожа словно светилась на фоне простого желтого платья, совершенно неподходящего для здешнего холода. Она была высокой, сильной и красивой. Жена мистера Рочестера?..
Но будь она богатой хозяйкой дома, Пегги узнала бы ее, проходя мимо по коридору. К тому же вид у этой женщины был такой, будто она пытается сдержать слезы.
Я уже открыла было рот А потом вспомнила последний раз, когда попыталась утешить другого, и поспешила за Пегги. Произошло это семь лет назад: тогда семеро моих сверстников решили, что им не нравится моя доброта по отношению к девушке, которую они уже посчитали не стоящей их внимания. И я поплатилась за это: меня избили и ударили ножом в лицо.
«Чья жизнь тебе дороже? спросил меня Джембер. Твоя или незнакомки, которая никогда о тебе не вспомнит?»
«Бог любит нас обеих», ответила я, глядя на него сквозь опухшие веки.
«Твоя участливость не поможет тебе выжить. Джембер протянул мне бутылку спирта, чтобы я обеззаразила раны. В следующий раз я позволю им тебя убить».
Следующего раза не было. Больше я не пыталась защитить никого, кроме самой себя.
И сейчас не будет иначе.
Очнись, дитя, рявкнула Пегги.
Я моргнула, прогоняя воспоминание, и обнаружила, что мы стоим перед открытой дверью.
Он хочет тебя видеть, сказала она. Не заставляй его ждать.
Я вошла внутрь. Комнату заливал солнечный свет, проникавший через большие окна, ряды высоких книжных полок отбрасывали на пол резкие тени. Мистер Рочестер сидел в кресле, подавшись вперед, лицом к горящему камину, с большим альбомом на коленях. Он водил по бумаге серым карандашом, а из копны мягких непослушных кудрей, которые доходили ему до подбородка, торчал другой карандаш, красный. Его кожа имела оттенок мокрого песка, но в то же время лицо было каким-то бледным, почти болезненным. Оно было лишено золотистого сияния человека, недавно побывавшего на солнце. А вот скулы те напоминали острые бритвы. Некоторое время он, словно в глубокой задумчивости, смотрел на стену, а потом опустил взгляд на лист бумаги. Нечто похожее на колокольчик или металлический предмет на запястье звякнуло с движением его руки.
Я уставилась на стену, которую он, казалось, рисовал. В нее был встроен камин, окруженный обоями с красно-черным узором пейсли[1]. Над ним висел большой, испещренный дротиками и царапинами портрет белого мужчины с густой бородой песочного цвета, державшего на руках запелёнатого младенца. Мужчина выглядел грустным и немного сердитым как будто знал, что его портрет испорчен дротиками. Мне стало жаль ребенка.
Я постучала в открытую дверь.
Сэр?
Кто там? спросил он, не поднимая головы.
Это Андр
Ах да. Он убрал за ухо непослушную прядь волос на виске. Входи.
Его голос звучал легко и непринужденно, совсем не так, как у человека, с которым я говорила вчера. Я вошла в комнату, и мистер Рочестер продолжил, не глядя на меня:
Я должен запечатлеть объект на бумаге до того, как она заметит. Угощайтесь вишневыми пирожными и кофе.
Вишневые пирожные на завтрак? Странно, но после съеденной каши я до сих пор чувствовала голод. Я опустилась на мягкий, обтянутый тканью стул по другую сторону круглого столика, взяла пирожное и снова взглянула на стену. На портрете я видела лишь брюзгливого мужчину и ребенка, но он тем не менее сказал «она». Кого же он рисовал?
Я взглянула на рисунок и ахнула. На каминной полке стояла женщина в красной кабе[2], богато украшенной свадебной накидке и королевской короне. Кровь стекала из ее рта, обагряя белую накидку, только в этом месте, помимо кабы, он использовал красный карандаш. Весь остальной рисунок был выполнен в призрачных оттенках серого.
Я перевела взгляд на стену женщины там не было и снова вернулась к рисунку. По моей спине пробежал холодок.
Вы видите ее сейчас?
Только в своем воспоминании.
И часто она появляется?
Каждый день. Я зову ее Библиотекарем, потому что она обожает переставлять мои книги. Он усмехнулся. Злобная аккуратистка. Он провел последнюю линию, отдалил альбом на расстояние вытянутой руки при этом движении на его запястьях что-то резко звякнуло, а после повернул рисунок ко мне. Что думаешь?
Почему у нее кровь?
Я и сам не раз задавал ей этот вопрос. Тогда она стала оставлять мне по утрам угрожающие отрывки из книг, чтобы я читал их за завтраком, пояснил он, махнув рукой на стол рядом с нами. Больше я не спрашиваю.
Я заметила, что вы не изобразили картину на своем рисунке.
Ну да. Потому что я не рисую чудовищ.
Я помолчала. Должно быть, это портрет его отца так ведь?
Тогда почему бы не снять портрет?
Это мишень. С этими словами он поставил подпись и дату на своей работе и, спрятав ее рядом с креслом, отложил карандаш и взял пирожное. Наши взгляды встретились на его лице мелькнула нежность, почти облегчение. Словно вся грубость и злость, которые я видела в нем, зависели от одного человеческого общения.
Но тут его глаза опустились ниже и округлились.
Господи. У тебя огромный шрам на лице.
Мои щеки вспыхнули. Наверное, я неправильно истолковала выражение его лица, потому что зрительный контакт нисколько не изменил его поведение. «Такой же грубый, как и вчера».
Знаешь, ты производишь ужасное первое впечатление, продолжил он, откусывая пирожное. Разве ты не должна была прибыть вчера?
Я и прибыла вчера.
Он молча уставился на меня, хлопая глазами, поэтому я добавила:
Мы разговаривали перед сном.
Хм. Не припомню такого.
Вы были «Капризным. Как ребенок». Уставшим, сэр.
Зови меня Магнус. Не люблю формальность титулов. Она делает нас незнакомцами, а мне не нравятся незнакомые люди в доме.
Я помолчала.
Вы наняли меня на работу, сэр. Не думаю, что
Мне нравятся твои карие глаза, вдруг сказал он с восхищением в голосе. Наклони голову к свету.
Наклонить голову?..
Я хочу посмотреть отблески.
Помедлив, я немного повернула лицо к огню в надежде, что он, взглянув на мои глаза, сменит тему.
Оттенки умбры, пробормотал он. Да. Как заваренный чай
Вы по этой причине хотели меня видеть? спросила я, приняв прежнюю позу и решительно глядя ему в глаза.
Судя по твоему взгляду, ты раздражена.
Он говорил так, будто был доволен этим.
«С вами точно все в порядке?» так и вертелось у меня на языке, но мне нужна была эта работа, а оскорблять своего работодателя не лучший способ ее сохранить.
Ты не замерзла? внезапно спросил он. Вот, держи.
Он стянул с себя свитер цвета ржавчины, казавшийся ярким по сравнению с тем, что носили остальные обитатели дома, и надел мне через голову. Я замерла. Мгновение сидела молча, его свитер обволакивал мое тело, а потом нерешительно продела руки в рукава. Пряжа по-прежнему хранила тепло владельца, от нее пахло одеколоном и мускатным орехом. Ощущения казались необычайно сокровенными.
Магнус, похоже, не заметил моего замешательства.
Пегги полагалось обеспечить тебя подходящей одеждой. Почесав голову, он обнаружил в волосах красный карандаш. Вынул его и с нежной улыбкой, будто повстречал друга, положил рядом со вторым. Ну ладно, я позабочусь об этом.
Спасибо, сэр.
Привыкай уже называть меня Магнусом, или мне придется заменить тебя кем-нибудь другим. Саба! громко позвал он, и я вздрогнула от неожиданности. Саба, иди сюда!