Ну, Раиса, конечно подтвердил Тарановский и улыбнулся.
Почему конечно? спросил Пронин.
А потому, что Раиса его подружка, объяснил Тарановский, Куда конь с копытом, туда и рак с клешней!
Пронин думал, что Чоба как-нибудь отрежет Тарановского или огрызнётся, но в ответ на эти слова он не сказал ничего.
А нельзя ли их всех попросить сюда? спросил Пронин. Поговорим вместе.
Пожалуйста, согласился Чоба. Я и сам хотел
Он вышел позвать товарищей.
Видите, какое настроение? сказал Тарановский. С места не сдвинешь.
А по-моему боевое настроение, сказал Пронин. Мне даже нравится.
Вам всегда всё нравится, вы и выговоров объявлять не любите, недовольно сказал Тарановский. А иной раз полезнее припугнуть!
А что это за Раиса? поинтересовался Иван Николаевич, не отвечая Тарановскому. Парень как кумач покраснел.
Старая любовь, к ней уже все привыкли, объяснил Тарновский со снисходительным видом. Подружка Чобы, Он с ней ещё с детских лет дружит. Когда у неё отца во время войны убили, а Чоба был ещё совсем крохотным мальцом, так он всё у матери хлеб воровал и Райке таскал, ведь у Райки совсем есть было нечего. Она за ним вот уже лет десять, как тень ходит, и Васька за родных сестер никогда так не заступается, как за Райку. Их ещё с детства порешили, и всем ясно, что они и на самом деле поженятся, нет силы, что может их разлучить.
Вот это я понимаю, любовь! сказал Иван Николаевич и даже не без некоторой восторженности, хотя эта самая восторженность не была свойственна его характеру, восторгаться Пронин и не умел, и не любил.
Или привычка, поправил его Тарановский.
Привычка к прекрасному поправил его в свою очередь Иван Николаевич. По-моему Ромео и Джульетта, читал?
Слыхал и даже видел в кино, сказал Тарановский.
А почему не читал? спросил Пронин.
Некогда, сказал Тарановский. Вы же сами упрекнули меня, что я редко бываю в низовых организациях.
А мне ты думаешь было не некогда? возразил Пронин. тоже вечно торопился, однако же сумел прочесть.
Нет, Иван Николаевич, мне, право, не до Шекспира, упрямо возразил Тарановский. Я за советской литературой и то плохо слежу, вот подожду, когда Твардовский напишет «Раису и Василия», тогда прочту.
Напрасно, сказал Пронин. Нам своих родственников следует знать. Возможно, что и Чоба не читал Шекспира, но Ромео, по моему, ему прямая родня
Они так и не закончили диспут о Шекспире, в класс вбежали Чоба и с ним целая компания, вбежали и остановились.
Сбившейся смущенной кучкой стояли они перед Прониным.
Ну, здравствуйте, сказал Иван Николаевич и кивнул Чобе. Знакомь, мы ещё незнакомы.
Костя Кудреватов, Маруся Коваленко, назвал Чоба своих товарищей. Оба члены комсомольского комитета. А это Терехин, Саша Пасько, Валя Гриценко. Он перечислил всех, за исключением одной девушки, помедлил, но назвал и её. А это Раиса
Иван Николаевич со всеми поздоровался за руку и на Раису, конечно, посмотрел внимательнее, чем на других.
На Джульетту она мало походила, уж очень она была проста, черты её лица были грубоваты и кожа не отличалась большой нежностью, самая обычная крестьянская девушка, не похоже было даже, что она получила среднее образование, но Пронин Пронин-то отлично знал, что наружность иногда обманчива бывает, жизнь научила его этому, голубые и не такие уж выразительные глаза этой Раисы всё время обращались к Чобе, он притягивал её к себе как магнит, такая ласка и преданность светились в её глазах, что Пронин невольно позавидовал юноше, за всю жизнь Пронину не пришлось ни встретить, ни испытать такой очевидной любви.
Поговорим, товарищи? сказал Пронин. Присаживайтесь.
Все послушно и сразу сели за парты, один Тарановский помедлил, раздумывая, и тоже сел за парту, Пронин же, естественно, сел за учительский столик, он на самом деле был для всех здесь учителем.
У меня к вам разговор, начал Пронин. Но так как вы не дети и во многом разбираетесь не хуже меня, я бы хотел услышать сперва товарища Чобу, он меня уже упрекнул, что мы, коммунисты, требуем с вас, а сами вам не доверяем.
Все с любопытством посмотрели на Чобу.
Давай, Вася, пригласил его Пронин. Режь нам правду в глаза.
Не смейтесь, товарищ Пронин, сконфузился Чоба, в присутствии товарищей он был гораздо сдержаннее, чем наедине с Прониным. Я лишь хотел сказать, что у нас почему-то так повелось, что мы друг к другу на свадьбы не ездим, а только на похороны
Чоба помянул о свадьбе и все кругом заулыбались, а сам он смутился и замолчал.
Слушаем, слушаем, подбодрил его Иван Николаевич. Это справедливо, мы с Тарановским действительно пришли говорить с вами о похоронах.
Нас все принимают за детей обиженно сказал Чоба. Картошка не выкопана, кукуруза не посажена в школу, сорняки полоть в школу, школьники всюду нужны и школьники приходят на помощь, но чтобы со школьниками поговорить по человечески, с уважением, это никому в голову не приходит. Нас норовят вытащить на работу, даже не поговорив с нами. Придут, с директором или завучем потолкуют, получат от них согласие, а мы даже не знаем ничего. Утром приходим у школы машины. Куда? Кукурузу ломать! Здорово живёшь, вот вам и география с историей! Я, по правде сказать, даже обиделся, когда вас с Тарановским увидел: ведь мы же серьёзнее, чем вы о нас думаете. Нам по семнадцать, по восемнадцать лет, некоторым даже девятнадцать, а ведь на третьем съезде комсомола государственные вопросы пятнадцатилетние ребята решали.
Чоба остановился передохнуть, оглянулся на товарищей, как бы ища у них поддержки, но Пронин заинтересованно его поторопил.
Так, так, очень любопытно сказал он. Прошу тебя, говори.
Я и говорю, сказал Чоба. Прийти к нам запросто, поговорить вообще о районе, на это времени нет, а ведь мы бы могли кое-что и подсказать, и показать, у нас и глаза позорче, и жить нам здесь дольше, чем старикам. От Тарановского я знаю, что от нас нужно. Ведь у вас над головой, товарищ Пронин, выговор висит. Думаете, мы не читаем газет? В постановлении крайисполкома ясно сказано: очистка полей от амброзии первоочередная задача, из-за амброзии мы теряем чуть ли не треть урожая! А кто уничтожает сорняки? Растёт себе трава в канавах да палисадниках и выполоть её взрослые чуть ли не за баловство считают. А из канав и палисадников амброзия снова перекочевывает на поля. Заколдованный круг, товарищ Пронин. Как будто баловство, а теряем тысячи центнеров хлеба. И, вот вы приходите к нам, но приходите, как к детям
Это был столь же взволнованный, сколь и беспорядочный монолог.
Чоба открыл и закрыл парту и замолчал, ещё не все понимали, к чему этот разговор.
Ты слишком много на себя берёшь, товарищ Чоба, заметил ему Тарановский. Не всё зависит от нас, это общее дело, а если мы и помогаем колхозам, не надо так заноситься
Подожди, Тарановский, сказал Иван Николаевич. Чоба прав и не прав. Дело конечно не в выговорах, не так уж мы их боимся, дело серьёзнее. Когда он говорит о пятнадцатилетних мальчиках двадцатых годов, то пусть имеет ввиду, что мальчики сами знали, что им делать, их понукать не приходилось, и партии даже приходилось сдерживать их, а иногда и поправлять, когда они зарывались. Тогда сложность обстановки в том и заключалась, что мальчикам сплошь да рядом приходилось идти против отцов. Но те времена прошли. Теперь отцы работают для вас и за вас, предоставляя вам возможность и учиться, и веселиться, и быть детьми мы такой возможности не имели.
Иван Николаевич вдруг ехидно прищурился.
Но вы уж слишком почувствовали себя иждивенцами. Сидите на всём готовом, а чуть понадобилась старшим от вас помощь, так вы задираете носы, точно речь идёт не о вашем будущем, а об одолжении со стороны каких то заморских принцев