«Золотое кольцо»…если можно.
Как по мановению волшебной палочки, на столе возникла поллитровка со знакомой этикеткой.
– Московского розлива, – прокомментировал командир.
Обед был неземным и в прямом, и в переносном смысле. Никогда прежде я не ел с таким удовольствием.
– За наше знакомство! – провозгласил он, подняв рюмку с водкой. Я ответил тостом за дружбу всех планет и миров.
– Продолжим нашу беседу, – сказал командир после того, как мы несколько утолили голод. – Теперь вы, уважаемый Николай Николаевич, надеюсь, понимаете, каким образом я отчитал своего бортинженера? Вон он, кстати, сидит. Мне вовсе необязательно было терзать и его, и ваш слух не совсем благозвучными словосочетаниями. Еще по одной? Ваше здоровье!.. Понимаете, Николай Николаевич, если вы хотите скрыть свои мысли, стоит лишь заблокировать мозг обычным мысленным приказом – и никто уже не в состоянии будет проникнуть в тайники вашего сознания. Многие так и делают. И правильно. У нас хватает любопытных, получающих удовольствие от копания в.чужих мыслях… Ваше здоровье!..
Откуда‑то сверху полились чарующие звуки, и мысли мои сразу приняли иное направление.
– Но, согласитесь… э‑э… как вас… – начал было я, но запнулся.
– Какой же я осел! – хлопнул себя по лбу командир. – Я же не представился!.. Арнольд Иванович, – привстав, церемонно произнес он. – Ради бога извините, дражайший Николай Николаевич!
– Арнольд Иванович? Гм…
– Это земной аналог моего имени. Мое настоящее имя слишком сложно для вашего языка. Вообще‑то у меня несколько имен, для каждой планеты, населенной разумными существами, – свое. Для вас я Арнольд Иванович… Так что вы хотели сказать мне?
– Согласитесь, Арнольд Иванович, человеческий голос может быть так прекрасен. У нас, на Земле, столько великолепных певцов. Они наша радость, наша гордость. А вы молчите, лишаете себя такой прелести! Голос помогает передать тончайшие интонации, оттенки настроения… Вы, рационалисты, ради выгоды забываете о прекрасном. Как красива речь поэта или оратора! Вы упомянули о языковом барьере. Однако и здесь вы правы лишь наполовину. Положим, я не знаю итальянского, но с каким удовольствием слушаю оперы Россини на его родном языке. Ваши слова напомнили мне бытовавшие в начале века рассуждения о том, что с появлением кинематографа отомрет театр, а фотография вытеснит живопись. И все же театр и живопись процветают. И будут существовать вечно. Это искусство, а искусство нужно и тем, кто его создает, и тем, для кого оно создается.
Арнольд Иванович захлопал в ладоши и рассмеялся.
– Браво, Николай Николаевич! Браво! Положили на обе лопатки. Вы правы, тысячу раз правы. Человеческий голос должен жить, в этом я с вами совершенно согласен. Были и у нас перегибы. Кое‑кто ратовал за то, чтобы полностью упразднить живую речь как пережиток прошлого. Но восторжествовала точка зрения так называемых умеренных, совпадающая с вашей. Живая речь необходима как один из элементов эстетического воспитания человека. У нас есть и опера, и эстрада, и фольклор. В конце концов у нас поняли: нужно рациональное сочетание обеих форм общения, они должны не исключать, а дополнять друг друга… А вы молодец! – подмигнул Арнольд Иванович, раскрасневшийся от выпитого. – Прямо в точку попали… Еще по одной?..
Время шло. Я чувствовал себя великолепно, и сам не заметил, как закурил. Спохватившись, я хотел было загасить папиросу, но Арнольд Иванович остановил меня:
– Курите, курите. Я рад, что вы чувствуете себя здесь столь непринужденно. Теперь‑то вы убедились, что я вам не враг?
Я кивнул.
– Я рад, что смог заслужить ваше доверие.