Дунуло ветром, согнуло берёзы, рвёт кроны, сорвало ворон, заметались стаей, перепутались мечутся, орут с десяток вырезает на синем круги. Тревожно стало, а тут ещё электричка пронеслась, загудела, словно воздух, пространство её сдерживает, не даёт прорваться.
Хочешь, как они?
Чего?
Как эти Голову вверх запрокинул, на ворон или на небо смотрит, и пена желтая, уже засыхающая, в уголках губ. Противно.
Ты пей! Что за хрень городишь?
Тяжко?
А кому легко?
Чего прицепился? На хрен ты мне нужен? Дали выпить пей и молчи в тряпочку.
Что же за день такой невезучий? С самого утра. Кофе хотел. Насыпал в чашечку, потянулся за чайником, задел ложечку, опрокинул. Кофе на пол, чашечка об пол, ручка в сторону. Любимая чашечка была, вкусная!.. И телефон сразу радостно так, задорно. Смолк. А на экране сообщение отменился выезд. Остался сегодня без заработка. И чёрт бы с ним, не впервой отменяют. Но ведь уже настроился А чем тогда заняться? День пустой.
Тут и жена встала. У неё выходной, значит целый день дома. И началось: это подай, то принеси, пол подмети, пыль протри, ей уже тяжело всё самой делать, она не только за домом следит, но ещё и работает, а помощи никакой, окна вот с зимы не мыты и поехало без конца и без края.
Разругались, естественно.
Да пошло всё! думаю. Пойду-ка за пивом схожу, посижу спокойно в одиночестве, на поезда посмотрю.
Вышел из подъезда, решил на машину глянуть. Подхожу твою же мать! Переднее правое спущено. На ободе кормилица стоит.
Тут я и понял не мой день. Ладно, думаю. Пиво, поезда и в койку, под одеяло. Заспать. Пропустить, не высовываться. С колесом завтра буду разбираться. Не надо сегодня ничего делать.
Пришёл к железке, на насыпь сел. Глотнул пива, смотрю на поезда. Я люблю на них смотреть. Куда-то едут Узкие, длинные. А тут этот Нет, точно не мой день.
Этот сидит, наблюдает, как я закуриваю.
На, говорю, и сигарету из пачки сам выковырял.
Спасибо, не курю. И тебе не советую.
Вот же праведник нашелся.
Хотя, продолжает, бросить всё равно когда-то придётся.
Философ, блин! Всё когда-то бросить придётся. Тоже мне, открыл Америку.
Электричка вдали нарисовалась. Затрубила. Светло-серая. Эта из Мытищ, без остановок шпарит. Смотрю, как надвигается.
Вдруг говорит:
А хотел бы поездом стать?
Я сначала не понял, подумал, что ослышался. Электричка мимо неслась. Грохотала по рельсам.
Что, переспрашиваю, сказал?
В поезд хочешь превратиться?
Меня аж оторопь взяла:
Чего?!
Представь, говорит, по рельсам, никуда не сворачивая, всё определено, по расписанию, леса мелькают, поля, люди новые
Смешно стало. Даже интересно. Вот чудик! Хотя поживи его жизнью, побомжуй, ещё не так крыша поедет.
Или в дерево? продолжает. Будешь стоять, ветвями качать, листвой шелестеть, птички там разные перепархивать будут. Не жизнь, а лафа! Никуда не спешить стой себе и стой, наблюдай за миром.
И так он это говорит Затягивает, как в омут, в эту ахинею словесную.
Подыграть захотелось. Один чёрт, посидеть в одиночестве не вышло. Посмотрим, что он дальше плести станет.
А ты что? Можешь?
Не то чтобы могу но вот если постараться
Уклончиво отвечает, куда-то поверх железки, на дома, на крыши, что вдалеке, за забором, в небо упираются, глядит.
Я решил с другого боку зайти.
А что, спрашиваю, в любое можно превратиться? И в одушевлённое, и в неодушевлённое?
А ты знаешь, что такое душа? Ты её видел?
Вздохнул. Руку в волосы запустил, башку чешет. И мне вдруг показалось, что ему скучно стало со мной разговаривать. Отстранился как-то
Помолчали.
Я банку новую вскрыл, говорю:
Подставляй свою, плесну чуток.
Засуетился сразу, протягивает.
Не я решил не сдаваться. В поезд, конечно, интересно Да и в дерево тоже Но уж если превращаться, то во что-то другое.
Во что же?
Ну, не знаю В птицу, например. Всё-таки полёт, и всё такое Вот как это летать как птица?
Что здесь непонятного? Всё просто.
А чего же ты сам тогда по земле ходишь? Раз угла не имеешь, где приткнуться, летал бы
Мне не надо. Я не для этого приспособлен.
Ха! А для чего?
Я по другому делу.
В тупик разговор зашел. Да что с ним, синюшным, разговаривать. Домой пора. Подмерзать начал. А этому в сандалиях хоть бы хны. Бормочет что-то себе под нос не разобрать.
Ладно, говорю, бывай! Не болей и не кашляй.
Он словно не слышит. Глаза на меня поднял и опять свою пургу гонит, про поезд.
Представь, тихо говорит, еле разбираю, что ты электровоз. Несёшься в ночи сквозь холод, сквозь темноту, и вот уже солнце встает, рассвет силу набирает, а ты сквозь туман утренний прёшь. Грудь железная, мощная, давишь на воздух, на пространство, что впереди тебя, пихаешь, раздвигаешь, разбрасываешь по бокам. Не остановить. У тебя тормозной путь ого-го какой. Не вставай на пути сметёшь и не заметишь. Станции, полустанки мимо проносятся сонные, утренние, солнцем освещенные. А ты дальше. Несёшься и несёшься вперёд Хочешь?
Смотрит на меня снизу вверх, будто надо ему очень, чтобы я согласился.
Совсем шизанутый! А поначалу нормальным казался.
Решил не связываться пускай себе бормочет. Повернулся и пошёл.
Услышал только, как он в спину выкрикнул: «Ну, в птицу, так в птицу!»
Иду по насыпи, по тропинке, чувствую, засиделся, поясницу ломит. Дай, думаю, пройдусь, разомнусь немного.
У нас, если по брёвнышкам Будайку перейти а она вот, в пятидесяти метрах от железки журчит, мутную водичку перекатывает, можно на большую поляну выйти. Там собачники обычно тусуются. Но это утром и вечером, сейчас никого не должно быть.
Нет понимаю что-то не так Уже не только поясница, уже и спина болит, и шею как-то вбок тянет. Не так что-то со мной. Нерв какой защемило, что ли?
И вдруг удар по всему телу. Тупой. Изнутри. Как будто по позвоночнику снизу сильно ударили. Но не больно.
На миг в глазах потемнело.
И тут же рукава у ветровки по шву, с треском.
Вывалилось что-то из рваных рукавов, и до земли
Мать моя женщина! Перья! Крылья!
Свисают по бокам, а рук нет.
Стою, не понимаю ничего.
Нет рук!
Пошевелиться боюсь. Голову повернуть. Замер. Страшно. Глазами из стороны в сторону. Деревья берёзы, ёлки стоят. Ветки сухие, трава под ногами. Ветер подул. Заиграли листья, зашелестели.
Ничего не меняется. Свисают по бокам.
Я глаза закрыл, а в голове пусто до звона. Ни одной мысли, темно в голове, как за закрытыми веками.
Лай собачий послышался. И тут словно сознание включили не должны меня таким увидеть!
Я глубже в лес, за деревья. Хотел быстро. Не получается. Не очень-то расходишься, если руки перьями обросли и до земли повисли. А пошевелить ими я почему-то боюсь.
Выглядываю из-за деревьев прошла какая-то тетка толстая с шавкой на поводке. И всё вдруг нереальным показалось, словно сон смотрю, откуда-то сверху, со стороны, а сам не участвую. Перемешалось всё в этом сне: и вороны, мечущиеся в синем небе, и электричка, вспарывающая пространство, и тётка с собакой, и кроны деревьев, гуляющие под ветром, и насыпь железнодорожная, и сам я на пеньке с банкой пива, и бомж, сидящий на земле чуть в стороне
Стоп. Это же он, сука. Из-за него. Убью гада!
Не до логики было. Скорее обратно к насыпи, вдруг он ещё там? Остальное потом. Разберёмся.
Оглядываясь, крадучись, через Будайку, по брёвнышкам.
Вот уже насыпь
Ну, если эта блядина там ногами забью!
Заспешил.
Пусто!
Пенёк, на котором сидел. Банка из-под пива, смятая, в траве.
Пусто!
Тропинка по верху насыпи к станции.
Туда ушёл! Некуда больше. Не в лес же Сколько времени прошло? Да минут десять. Догоню!
Засеменил по тропинке. Электричка со спины накатила, с гулом, с грохотом. Плевать! Пусть смотрят. Не останавливаться же? Скорее надо!
Скользнула тропинка с насыпи, побежала вдоль путей. Станцию вдали видно.
И никого Пусто! Или опоздал, или тот действительно в лес ушел. И что теперь делать? На станцию в таком виде не сунешься.
Ушел под деревья. Стою. Солнце скрылось. Листва, ветки, стволы перед глазами. Один.