Сколько лет шли разговоры, что пора ликвидировать это техническое чудо начала века, и вот, значит, дошли руки. Еще
что-то исчезло из жизни постоянное, с детства привычное…
Вместо монорельса в глубину леса уходила тонкая серебристая полоска волновода, над которой бесшумно скользили плоские, с закругленными
гранями вагоны на гравимагнитной тяге, или, как их называют во всем мире, эмбусы.
Проходя через площадь и потом стоя на посадочной аппарели, я, чтобы отвлечься, занялся своим любимым делом – наблюдением за окружающими,
систематизацией и анализом впечатлений. Кто эти люди, куда и откуда едут, зачем… Игра, конечно, но отнюдь не бесполезная. Тренировка
воображения и проницательности. Да вдобавок та или иная колоритная фигура может в будущем стать необходимым элементом очерка или рассказа.
Вот, к примеру, немолодой седеющий мужчина, кирпично-загорелый, с массивной изогнутой трубкой в зубах – скорее всего бизнесмен средней руки
из Южной Африки. Брахман в бежевом костюме – не иначе как представитель ЮНЕСКО, плотная группа японцев – просто туристы…
При таком экспресс-анализе все идет в ход: обрывки разговора, манера поведения, наклейки на чемоданах, покрой одежды…
А это уже интереснее – две откровенно русские девушки в пестро-красочных и абсолютно при этом прозрачных платьях. Безусловно, последний
крик моды. Когда я улетал, такого еще не было. Причем вся хитрость в том, что ткань преломляет свет очень специфически – видно все и в то
же время ничего, как если бы созерцать Венеру Милосскую через колеблющуюся газовую накидку. Так сказать, не конкретные тела, а обобщенные
образы. Но – весьма! Куда интереснее, пожалуй, чем на самом деле…
Впрочем, мне сейчас, после года монашества, все в этом смысле интересно. Вон тоже великолепный экземпляр, а вот еще… Я проводил взглядом
очередную, вызывающе роскошную красавицу, чуть даже повернулся, чтобы не выпускать из поля зрения ее окруженных пышной бело-лиловой юбкой
ног и…
То, что я увидел, напрочь отбило все грешные мысли.
Он стоял шагах в десяти-двенадцати от меня, в центре сгущающейся к краю перрона толпы, удивительным образом не сливаясь с ней.
Наверное, прежде всего меня удивил его костюм. Не то чтобы слишком необычный, но здесь неуместный. Грязноватый, оливково-желтый, похожий
покроем на тропическую ооновскую униформу, хотя без погон и нашивок, гармонично дополненный высокими ботинками со следами рыжей грязи. Я
мельком подумал, что парень не иначе как дезертир, а может, и новая разновидность радикалов, против чего-то протестующих… Или наоборот.
Потом я увидел его лицо, неестественно, необъяснимо бледное, обрамленное растрепанными, немытыми лохмами и бородой тоже странного
серовато-пыльного цвета, будто припорошенными цементом.
Да и это все – пустяк. И не такое видеть приходилось. А вот что меня действительно поразило – выражение его лица и глаз. Они-то и задержали
мое внимание, ничто другое. Честно, такого я в жизни своей еще не встречал. Лицо было абсолютно, запредельно отрешенное… Хорошо исполненная
маска человека, чуть-чуть более живая, чем в музее Мадам Тюссо, и ровно настолько же более страшная.
И глаза, вот именно глаза… Словно после атропина – чуть навыкате, влажно блестящие, с огромными зрачками…
Может, новый вид наркотика?
Я передернул плечами, отвернулся, постарался вновь отыскать взглядом ту самую красавицу.
Поздно, она уже бесследно затерялась среди десятков спин и затылков.