Солнце взошло и осветило места. За окном началась видимая жизнь: задул ветер, зазвучали насекомые, но ни людей, ни привычных собак не было видно.
Скоро начнется. Придут проверять, кто это к ним заглянул, засмеялся человек.
А что нам им ответить?
Я что, непонятно объяснил? Игнорируйте все. Глупости это. Ничего не надо никому отвечать.
А если настаивать будут на нашем ответе?
Я же сказал, что бы ни происходило. Настаивать не настаивать, спрашивать не спрашивать. Ты что, контуженый? Не слышишь, что я говорю? человек видом показал, что устал повторять и прибавил громкость в плеере.
Ничего видимого не происходило, живого за окном не прибавлялось, но в один момент показалось, что в доме, несмотря на стоящее наружи солнце и теплую погоду, стало холоднее. Я даже достал из сумки свитер. Холод поступал кусками, похожими на волны. Человек сидел за столом с закрытыми глазами и в блаженстве слушал музыку.
Тебе тоже холодно? спросил я Диджея.
Да, холоднее, чем ночью. Откуда этот холод берется?
Только он сказал это, окно, в которое мы смотрели, задрожало. Все оставалось неподвижным, неживым, дрожали лишь стекла на окнах. Человек уснул под сладкую музыку, оставив нас наедине с этим дрожанием.
Что это со стеклами? испуганно спросил Диджей.
Дрожь на стеклах перенеслась внутрь. Тревога входила в нас с каждым мгновением. Лицо Диджея менялось, наполнялось видимым страхом. Я не выдержал и бросился в угол комнаты, прижался спиной к стене и закрыл лицо руками. Страх проникал в меня все глубже, не оставляя даже мыслей и понимания. Диджей просто сполз со стула и лег на полу, тоже закрыв лицо руками. Все эти переживания войны, в которых я был последние дни, все это оказалось далеким и легким рядом с живым ужасом, который присутствовал в том месте. Показалось, что ожили все страхи детства, все страшные сны, все состояния желания крика. Захотелось кричать, но крик не выходил, он утопал внутри, вместе со всей жизнью. Жизнь пожиралась этим ужасом, этими трясущимися стеклами. Я упал на пол, потеряв всякую связь с чувствами.
Открыв глаза, я увидел Диджея, сидящего за столом. Человек все так же спал с наушниками, хотя музыка уже не играла. Тишина прерывалась его твердым храпом. Я не мог понять, сколько прошло времени и что происходит.
Что это было? спросил я Диджея. Тот просто пожал плечами. Стекла больше не дрожали, и за окном ничего не изменилось. Я стал больше понимать. Урод когда-то рассказывал, как он таким стал, его ветер размазал так однажды. Он говорил, что голова иногда начинает болеть. И когда боль еще не наступила, но уже подходит, все останавливается. Предметы, жизнь все останавливается, как по ночам здесь. Он однажды понял, что если дуть, как ветер, то голове легче становится. Если это снова придет, то надо дуть начать. Давай так, если стекла снова задрожат, быстро на них дуть станем.
Жалко Урода, сказал Диджей. У него появились слезы. Внутри меня тоже все по-теплому сжалось, поднялось к груди. Сердце заколотилось с необычайной чувственностью, захотелось не просто заплакать, а разрыдаться и не из-за жалости к Уроду, а из-за жалости вообще ко всему: и к Уроду, и к Диджею, и к себе, и даже к этому спящему человеку. Сдержать этого внутри я не смог. Полились слезы. В момент бытие представилось удивительно утонченным, трепетным, а сострадание показалось единственным возможным мышлением и целью. Мы с Диджеем обнялись в наших чувствах.
Так, что здесь происходит, человек пробудился и закричал. Говорил же игнорировать все. Точно контуженые? Говорил же, что бы ни происходило, внутри себя это не развивать, на вопросы не отвечать и все такое. Разревелись.
Не надо так кричать, сказал я сквозь слезы. В мире и без того много крика.
От своих же слов мне стало еще жалостливее и уютнее. Теперь другая дрожь жила внутри, жила и щекотала. Я снова закрыл лицо руками. Слезы проходили сквозь пальцы, падали на пол.
Вот кретины. Я же говорил, не надо на них обращать внимания. Ни на кого.
О ком вы?
Жители местные залетают здесь. Они проявляются по-разному: как страх, как жалость, как хохот. Это их способ выражения и питания. Кто чем в этом мире питается. Вот некоторые из этих питаются слезами людскими. Жестокие они. Ничего, скоро закат уже. Тут ночью тоже все вымирает, они тоже устают и без шевелений спят. Не успел он договорить последнего, как послышался шум и голоса за окном.
О, это уже хуже, грустно сказал человек и надкусил очередной бутерброд.
Дверь открылась, зашли шофер и Ефрейтор. Они молча уставились на нас.
Ефрейтор, дорогой, заходи, бутерброды бери, сказал человек.
Где вас носит? строго сказал Ефрейтор. Обыскались уже. Танцы вчера закончились, вы пропали. Ходили, полночи искали вас, на машине по дорогам ездили. Как вы здесь оказались? Это же пустая деревня. Все умерли давно.
Я вытер слезы рукавом свитера.
А как они умерли? спросил я.
Ха-ха, как известно как, сказал человек, не вынимая бутерброд изо рта.
Эпидемия была, вот все и умерли от болезни, ответил Ефрейтор.
Ага, эпидемия. Пиф-паф-эпидемия, захохотал человек.
Я вас жду во дворе, надо переговорить. А ты останься, бутерброды доешь, Ефрейтор недовольно скомандовал.
Мы вышли во двор.
Я не понимаю, что происходит? гневно начал он. Мы с вами обо всем договорились. Танцы заканчиваются отвозим вас, куда надо. Это он вас повел? Он? Зачем снова с ним пошли, не видите, что ли, что он невменяемый? Ему беспокоиться нельзя, у него в голове лопается что-то. Так, куда вам надо?
Я достал помятую карту из кармана.
Там же дед с бабкой живут. Зачем вам туда? Родственники?
Да, родственники.
Как же, родственники? Я же спрашивал уже об этом вчера, говорили, что не родственники, а за ложками какими-то едете. Врать начинаете? Нехорошо. Здесь военная часть, вранье не поощряется.
Простите, у меня снова слезы полились. Простите. Мы же ничего вам не сделали. Мы ни войной, ни военной техникой не интересуемся.
Да ладно, засмеялся Ефрейтор, вы же не военные, вам врать можно. Это военного человека надо наказывать за такое, а вам просто выговор.
Человек открыл окно и с равнодушным взглядом и бутербродом в руке посмотрел в нашу сторону.
Хорошие ребята они, Ефрейтор, не убивай ты их, спокойно сказал он.
Во, видите, совсем тронулся, шепнул нам Ефрейтор, думает, что я вас убивать собираюсь. Война дело страшное. Когда она закончится, думаю отсюда уехать. Здесь жизнь тяжелая, сами видите.
Они же за ложками приехали, случайные, не губи ты их, добавил человек.
А, не обращайте на него внимания, продолжил Ефрейтор. Садитесь в машину, мы вас довезем, куда хотите. Хотите к деду с бабкой, хотите обратно на поезд. Мы вам очень благодарны за вчерашний вечер, за музыку эту чудесную. Я такой музыки не слышал никогда. Так куда вас? На вокзал или за ложками?
Мы переглянулись с Диджеем. Мне вспомнились мои же слова о том, что без ложек нам все равно не вернуться.
Ефрейтор, ради меня, ради той музыки, что вчера была, не убивай их, а? человек доел бутерброд и жалостливо посмотрел в нашу сторону.
Да сколько можно! закричал Ефрейтор. Сколько я к тебе жалость буду испытывать, а? По-хорошему тебя в дом для сумасшедших давно надо уже отослать. Отдай им плеер.
Это тебя надо в этот дом, спокойно возразил человек и протянул через окно плеер.
Все, не могу больше с ним. У меня тоже есть нервы, я тоже не могу это терпеть столько. Быстро в машину. Куда везти вас?
За ложками.
Мы сели в машину. Ефрейтор сел спереди, рядом с шофером и мы поехали. Человек остался грустно смотреть нам вслед.
Зачем вам ложки-то? спросил Ефрейтор.
Так, символ. Просто чтобы были. Положим куда-нибудь.
Ясно. Символ это хорошо. Только символы тоже разными бывают, есть внешние, а есть и внутренние. Ложка это внешний символ. А знаете, какой символ внутренний?