С утра на покосе вся молодежь! Кто косит, кто граблями сено ворошит, кто стога мечет всем дело есть. С чужими-то девками работать весело! Чай, не свои сестры да прочие близкие родичи. Тут каждый покрасоваться рад! Тут и песни, и шутки, и смех А потом можно и выкупаться сбегать С девками-то чужими на речку Ночевать в шалашах А уж по осени засылать и сватов!
А ну, раззудись! Щас метну Ловите!
Ох, и ловок ты, паря!
Так а вы думали! Мы, Ратные, парни хваткие. Вот как тебя посейчас схвачу, голубица!
Ой, схвати, схвати! Поймай сначала.
А вот и поймаю! Догоню!
Невдалеке, у рябиновой рощицы, звонко ударил подвешенный к ветке колоколец. Однако обед! Обедали всяк по-разному. На иных покосах каждый со своей едой приходил, здесь же нанимали повара, верней сказать повариху. Все продукты ей, ну и рыбки ежели кто вечером наловит
Обед у них! услыхав донесшийся звон, улыбнулся стражник. Несмотря на жару в короткой серебристой кольчужице, с самострелом, с мечом, еще и короткое копье рогатина к березе прислонена. Листовидный наконечник, толстое древко из ясеня такое копье и метать можно, и медведя брать.
Правда, судя по стражнику, на медведя ему еще рановато было слишком уж юн, безусый и по виду шалопай! Веснушки, рыжие непокорные вихры шлем с подшлемником валялся рядом, в траве, щербатая улыбка одного из передних зубов у парнишки-то не хватало, видать, в драке выбили Хотя не-ет не в драке, напарник стражей-то было двое это прекрасно знал. Тоже тот еще напарничек, пожалуй, даже помладше рыжего. Такой же тощий, волосы как солома, к тому ж суетлив безмерно, словно в детстве ежа проглотил. Вот и сейчас без нужды суетился то снимет шлем, то наденет, то погладит арбалет, потом вдруг спохватится пощупает мешочек с болтами-стрелами на месте ли?
Хорошо сейчас на покосе, а, Велька?
Не Велька, а урядник Велимудр, важно отозвался рыжий.
Так я и говорю ж!
Нет! Ты, Глузд, не так все говоришь, а с подвохом.
Я? С подвохом? Глузд суетливо замахал руками: Да ни в жисть!
Вот зачем, скажи, нас с тобой в один караул поставили? рыжий Велимудр-Велька важно надул губы.
Так то десятник
Верно, десятник, Велимудр сделался еще важнее, по крайней мере в собственных глазах, синих, как лесное озеро. А почему? Чтоб я на тебя влиял! Это Михайлы-боярича придумка!
Сотника? хлопнул глазами Глузд. Слышь, Вель Велимудр А правда вы с бояричем в Царьграде много повоевали?
Было дело, рыжий пригладил вихры. Так ведь не я один. И Ермил, дружок мой, там был, и много кто из наших еще. Даже сестрица моя беспутная Горька.
Та, что тебе зуб?
Она-а Замужем теперь, за гостем торговым из Ладоги.
Ладога? А где это? Там же, где и Царьград?
Ну маленько в другую сторону.
А Царьград красивый, большой? не отставал Глузд.
А Велька и рад ишь, как слушает!
Большой да. Как десять Туровов. А насчет красоты, тут уж кому как. Мне так на приволье лучше. Эвон, глянь-ко кругом река, озера, лес, луга вон, поля, покосы Красота и есть! А в Царьграде одни камни.
Что значит одни камни?
Дома все из камня, стены, улицы тож.
И улицы даже? Ну, дела-а!
Та-ак! водрузив на голову шлем, вдруг спохватился Велька. Ты что это на посту болтаешь, унот Глузд? Устав гарнизонной и караульной службы забыл? Часовому запрещается А ну, как дальше?
Э-э-э
Вообще-то, унот Глузд был парнишка умный правда, ленился иногда, особенно в тех делах, которые требуют внимания и усидчивости.
Вот! хмыкнув, юный урядник Велимудр наставительно поднял вверх большой палец да так и замер, увидев вдалеке какую-то дымку.
Пост младшей стражи, где сейчас несли службу ребята, располагался на поросшей редколесьем круче, спускавшейся к самой реке, и таким уж дальним не считался. Впрочем, как и ближним тоже. Участок считался спокойным, граничил с землями боярина Журавля. Боярин хоть и сгинул, однако отношения с тамошней властью оставались вполне добрососедскими, и пакостей от «журавлей» никто в Ратном не ждал
Вон-вон, смотри! урядник показал рукою. Костер, что ли, на покосе жгут? Во дурачины-то! Вот что, друже Глузд, а сбегай-ка
Не, на костер не похоже, невежливо перебил унот. Вон, дыму-то уже Может, поджог?
Да кому там поджигать Хотя Оставайся здесь, а я сам смотаюсь, гляну.
Оставив рогатину и щит, Велька перекинул за спину арбалет и опрометью помчался к покосу. Про шлем, конечно, забыл, только кудри рыжие колыхались.
Бежать было недолго, урядник и устать не успел А пламя-то уже та-ак разгорелось! Казалось, все поле горит, весь луг, весь покос!
Косари уже спохватились, а как же! Тушили вовсю таскали шапками воду, пытались сбить пламя одежкою Да что уж там было спасать! Недаром пословица горит, как сухая солома. Вот и горело
Пожню, пожню поливайте! подбежав, распорядился Велька. Эх, что ж у вас тут
Провозившись с полчаса, пожар все же потушили. Сгорела пара стогов да разложенное для просушки сено
Похоже, отсюда и вспыхнуло, Велимудр задумчиво склонился над гарью. Вон, как выгорело-то, ага. Тут и полыхнуло. А потом пламя к стогам побежало Не спохватились бы вовремя сгорело бы все!
Так оно и так немало, из собравшейся на пожар толпы молодежи вперед вышла худощавая девушка, светлоглазая, волосы цвета солнца и ржи заплетены в тугую косу.
Звеня, ты? узнав, обрадовался Велимудр. То-то я и смотрю знакомая.
Еще б не знакомая. Звеня, Звенислава (Елена в крещении) была одной из тех похищенных девушек, за которыми как раз и хаживали в Царьград ратнинский сотник Михайла Лисовин и его люди, в том числе и Велимудр-Велька. Выручили тогда дев, не всех, правда. И некоторых своих потеряли.
Звенислава тогда показала себя девушкой смелой и мудрой, именно она оставляла на всем пути условные знаки то височное кольцо на ладейной стоянке, то надпись «Ратное». Умная что уж тут скажешь, да. Из небогатой семьи даже лучше сказать из бедной. Смерды. Батюшка в лихоманку помер, «большаком» и остался один старый Коряга, дед сто лет в обед, хозяйствовать в таком вот семействе особо некому, хорошо хоть община поддерживала, а так бы Смерды-то смерды, но из тех смердов, которым до обельных холопов один маленький шаг![1]
Хотя при такой-то жизни и в холопы пойдешь! Вон, Звениславу взять лет пятнадцать уже, а замуж никто не зовет, хотя парни-то хороводятся. Девка-то красивая однако бедная, из тех, кто голь-шмоль и без приданого никому не нужна! Разве что так полюби́ться Не так давно, на Ивана Купалу, так многие парни с ней Правда, до чего уж там дело дошло неизвестно. Однако если б до чего и дошло, так парни бы и не выдержали, расхвастались бы уже, раззвонили Тьфу, хуже баб!
Ты что плюешься-то, Веля?
Так Думаю, отчего загорелось-то? Может, костры жгли?
Костры жгли, да, тут подошли и парни. Ночью. Однако все потушили понимаем, не дурни! Да и на стерне-то не жгли, на бережку
На бережку! передразнил урядник. Угольки-то, видно, остались, шаяли. А утром ветерок раздул вот и
Тихо! Звенислава вдруг насторожилась, прислушалась, а следом за ней и все. Что это, слышите?
Будто стонет кто
Да нет же! Это ж коровки наши мычат Да громко как, жалобно! Что, не слышите, что ль? Оглохли?
Да, согласно кивнула некрасивая мосластая девица с вытянутым плоским лицом. Там наш выпас.
Бежим! ахнула Звеня. Вдруг да там что?
Она и побежала, не дождалась ответа. Рванула так, что попробуй угонись только коса по спине билась! Ну и с полдюжины человек тут же сорвались за ней. Верно, те, у кого коровки
Подумав, Велька почесал голову и, махнув рукой, побежал следом. Сказать по правде, Звенька ему глянулась. Вот только с приданым как быть? Сам голь-шмоль, и невеста такая же будет. Да и не отдаст ее дед Коряга. Скорее, продаст какому-нибудь богатому купцу в холопки, или отдаст в закупы Эх, Звенька-Звенька! Предлагал тебе Михайла-сотник в школу девичью, к мудрым наставницам в Михайлов городок. Глядишь, что бы и вышло. Не согласилась! Горда больно. Да и семейство-то кому кормить деду? А там мал-мала Хорошо, коровенка