ДАНТЕС. Подождите. Как мне поговорить с моим адвокатом?
МАКЕ (голос из темноты входа в пещеру). Вот миска овсянки. Вода в кувшине, солома в углу. Это все, что нужно узнику.
ДАНТЕС. Пожалуйста, позвольте мне с кем-нибудь поговорить.
МАКЕ. Ты можешь говорить с кем угодно, при условии, что их здесь нет.
ДАНТЕС. Пожалуйста, не уходите. (Звук удаляющихся шагов). Я слышу шаги, удаляющиеся по длинному коридору. А потом понимаю, впервые в жизни, что значит быть совершенно и полностью в одиночестве. (Где-то в темноте стрекот сверчка). Скоро я потерял чувство времени, все слилось в один долгий кошмар. В какие-то дни они приходили, чтобы пытать меня. Загоняли иглы под ногти. Я висел головой вниз, голый. Демоны мочились на меня.
ДЮМА (голос из темноты наверху). Назови свое имя.
ДАНТЕС. Я спрашиваю их снова и снова, в чем мое преступление?
ДЮМА. Твое место жительства?
ДАНТЕС. Иногда он кладут мне на лицо мокрое полотенце, и я не могу дышать.
ДЮМА. Сколько воды в твоих легких?
ДАНТЕС. Когда висишь головой вниз, суставы расходятся и чувствуешь себя свиной тушей в лавке мясника.
ДЮМА. Сколько у тебя осталось яиц?
ДАНТЕС. Но я знаю, все это происходит во имя добра. Я только представить себе не могу, какого именно?
ДЮМА. Перечисли в обратном порядке все злонамеренные действия, совершенные тобой в последнюю четверть столетия.
ДАНТЕС. Возможно, Бог знает, но он не говорит.
ДЮМА. Перечисли все богохульства, произнесенные тобой после зимнего солнцестояния.
ДАНТЕС. Иногда я веду воображаемые разговоры с Богом или кем-то, очень на него похожим. Он курит сигары, от него пахнет потом, спиртным и чернилами. Пожалуйста, можете вы объяснить мне, что означают мои страдания и тюремное заключение?
ДЮМА (Чирканье спички, на мгновение мы видим лицо ДЮМА, раскуривающего сигару на платформе наверху). На этот вопрос ответить трудно. Ты можешь спросить себя, что есть величайшее слово человеческой философии?
ДАНТЕС. Я не знаю.
ДЮМА. Это три слова, и, хотя ответ не из худших, он неправильный. (Задувает спичку, в темноте на платформе виден только оранжевый кончик сигары, но ДАНТЕС по-прежнему смотрит в зрительный зал).
ДАНТЕС. Что ж, возможно
ДЮМА. Нет. «Возможно» хороший ответ, но тоже неправильный. Попробуй что-то оригинальное.
ДАНТЕС. Я представить себе не могу, каким может быть ответ.
ДЮМА. И все-таки попробуй. Догадайся. Какое величайшее слово человеческой философии? Давай. Терять тебе нечего. Догадайся, а не то я вновь достану мокрое полотенце.
ДАНТЕС. Бог?
ДЮМА. Нет.
ДАНТЕС. Истина?
ДЮМА. Нет.
ДАНТЕС. Красота?
ДЮМА. Не тупи.
ДАНТЕС. Тупица?
ДЮМА. Нет, но уже теплее.
ДАНТЕС. Свинья?
ДЮМА. Нет.
ДАНТЕС. Муравьед?
ДЮМА. Нет.
ДАНТЕС. Заморыш?
ДЮМА. Нет.
ДАНТЕС. Пищевод?
ДЮМА. Нет.
ДАНТЕС. Надгортанник? Соски? Трусики?
ДЮМА. М-м-м-м нет. Мне последнее нравится, но Нет.
ДАНТЕС. Я сдаюсь.
ДЮМА. Иф.
ДАНТЕС. Иф что?
ДЮМА. Иф. Иф. Ты заключен здесь. В замке Иф. На французском произносится, как «и-и-и-и-ф-ф-ф», но на английском это слово означает «если». Понимаешь?
ДАНТЕС. Нет. Я ничего не понимаю.
ДЮМА. «Если» величайшее слово человеческой философии.
ДАНТЕС. Я же говорил «возможно». Разве не одно и то же?
ДЮМА. Нет. Не одно и то же. «Если» это не «возможно». Ладно, может быть. Нет, это «если». Человечество выживает на этике возможности. Скажем, возможно, что Бог существует. Это маловероятно. Но такое возможно. Мы и ведем себя так, будто он существовал. Возможно, у других людей такие же чувства, что и у нас. На самом деле мы не знаем, какие у них чувства, но такое возможно. Вот мы и делаем все, что в наших силах, чтобы относиться к ним так, будто у них те же чувства, во всяком случае, когда это не доставляет нам особых неудобств. Ты следуешь за ходом моих мыслей?
ДАНТЕС. Тогда почему я в тюрьме?
ДЮМА. Ты в тюрьме для развития сюжета.
ДАНТЕС. Какого сюжета? Здесь есть сюжет?
ДЮМА. Мы над этим работаем. Но данный момент все очень расплывчато, но мы определенно движемся в правильном направлении.
ДАНТЕС. Вы говорите, что моя жизнь проносится в жертву какому-то сюжету?
ДЮМА. Да, и это тоже. Каждый сюжет требует жертв. И все сюжеты ведут к одному и тому же к клочку кладбищенской земли. Но на самом деле я говорю о создании конкурентоспособного повествования.
ДАНТЕС. Я не понимаю.
ДЮМА. Все потому, что заточен в сюжете. Тогда как я, с другой стороны, хотя бы отчасти вне сюжета.
ДАНТЕС. Вы вне сюжета?
ДЮМА. Скорее да, чем нет.
ДАНТЕС. Откуда вы знаете?
ДЮМА. Откуда я знаю, что?
ДАНТЕС. С чего у вас такая уверенность, что вы вне сюжета?
ДЮМА. Потому что я создал сюжет. Ладно, часть его. У меня есть помощник, чтобы разрабатывать скучные места.
ДАНТЕС. Но это несправедливо. Я ничего не сделал.
ДЮМА. Что-то ты сделал.
ДАНТЕС. Нет, я ничего не сделал.
ДЮМА. Если бы ничего не сделал, не было бы сюжета. И тебя не было бы здесь. Но ты здесь. Таким образом, что-то ты сделал. Понимаешь?
ДАНТЕС. Но почему?
ДЮМА. Почему, почему, почему. Ты спрашиваешь Бога, почему?
ДАНТЕС. Вы не Бог.
ДЮМА. В этом мире я вполне могу им быть.
ДАНТЕС. Тогда для нас все кончено.
ДЮМА. Теперь ты начинаешь понимать. Ладно, переходим к следующей главе. У меня есть крайние сроки. Счета, которые нужно плачивать. Любовница, которую нужно трахать. Хорошего тебе дня.
ДАНТЕС. Хорошего дня? Хорошего дня? Я сижу в подземелье, в темноте и с крысами, за что-то, чего не делал, а вы желаете мне хорошего дня? (Садится в отчаянии. Поднимает миску, смотрит в нее, когда падающий на него свет начинает меркнуть). Что это за мерзость? Выглядит, как собачья блевотина.
6
Мерседес молит о милосердии к графу Монте-Кристо
(МАКЕ сидит за столом на платформе, пишет под диктовку ДЮМА).
ДЮМА. Мерседес молит о милосердии к графу Монте-Кристо.
МАКЕ (записывает). Мерседес молит о милосердии к графу Монте-Кристо.
ДЮМА. Тебе не обязательно повторять все, что я говорю, кретин. Просто записывай.
МАКЕ. Тебе не обязательно повторять все, что я говорю, кретин. Просто Ох. (Вычеркивает).
ДЮМА. Она врывается в кабинет и кричит: «О, мсье, я умолю вас проявить к нему милосердие».
МЕРСЕДЕС (врывается к ДЮМА, с повязкой на носу). О, мсье, я умолю вас проявить к нему милосердие.
ДЮМА. Милосердие? Милосердие к кому? О ком вы говорите? Атосе? Портосе? ДАртаньяне? Человеке в Железной маске? Я из тех, кто жонглирует многими шарами.
МЕРСЕДЕС. Я говорю не о ваших шарах, мсье. Я говорю о Эдмоне Дантесе, моем возлюбленном.
ДЮМА. Эдмон Дантес. Эдмон Дантес. Мы слышали это имя, Маке?
МАКЕ. Не знаю. Я не слышал.
ДЮМА. О, вы имеете в виду графа Монте-Кристо.
МЕРСЕДЕС. Нет, мсье. Он никакой не граф. Он простой, честный, добрый сын морского капитана.
ДЮМА. Вам нужно прочитать еще несколько глав, милая. Ваши знания ограничены. Мои, пусть и не безграничные, тем не менее, гораздо обширнее.
МЕРСЕДЕС. Тогда, пожалуйста, раз ваши знания такие огромные, и у вас так много шаров, пожалуйста, проявите к нему милосердие. Спасите его.
ДЮМА. Увы, мы живем в трудные времена, когда мягкость может оказаться фатальной. Желаете сигару?
МЕРСЕДЕС. Сигару? Да что я буду делать с сигарой?
ДЮМА. Могу предложить несколько вариантов. Но, возможно, мы оставим это для продолжения. Маке, сделайте пометку. В продолжении дать Мерседес сигару.
МАКЕ (записывает). Дать Мерседес сигару.
МЕРСЕДЕС (смотрит на МАКЕ). Простите, разве вы не мой кузен?
ДЮМА. Он ничей кузен. Он просто литературный поденщик, которого я использую, чтобы помогать мне по мелочам.
МЕРСЕДЕС. Но он очень похож на моего кузена. Более того, он похож и на солдата, который пришел, чтобы увести моего возлюбленного.