Ратников стоял у окна, не в силах оторваться от разбушевавшейся стихии. Когда его шею обвили горячие, ласковые женские руки, он от неожиданности вздрогнул.
«Море ловит стрелы молний и в своей пучине гасит» вдруг тихо сказала она. Классики всегда точны
Он отвернулся от окна и, притянув Риту к себе, стал покрывать поцелуями ее плечи, шею, лицо. Потом отстранился и пристально посмотрел в ее кажущиеся в сумерках черными глаза в них отражались полосующие небо молнии.
Сказка кончилась, Афродита-Рита, завтра я улетаю в Манагуа!
Знаю! кивнула она. Увидела Олега Александровича и все поняла. Но у нас еще есть последняя ночь, и никто не сможет отобрать ее
Их тела сплелись в единое целое. Будто разбуженная буйством природы за окном, их страсть вспыхнула с такой же неистовой силой.
Когда первые сполохи занимающегося утра заглянули в окно комнаты, она, не стесняясь своей наготы, подошла к двери, ведущей на веранду, и распахнула ее. Гроза, ярившаяся всю ночь, прекратилась, лишь глухие стоны грома еще доносились откуда-то из сельвы да капли, падающие с крыши веранды, отбивали монотонный печальный ритм.
Ты любишь меня? спросил он.
Она рухнула на кровать и покачала головой:
Таких, как ты, не любят. К счастью или к несчастью моему, в таких сгорают Да только все равно ведь ты меня не позовешь. У тебя война твоя любимая, вместо женщины. «Наши жены пушки заряжены!» Так? Ты, небось, лежишь со мной, а сам думаешь: «Навязалась на мою шею!» Молчи, молчи, знаю, что не права. И права в то же время! Она смотрела на него огромными глазами, из которых уже готовы были брызнуть слезы. И не зови, не надо, набиваться не буду. Ведь мне же, как каждой бабе, дом нужен, семья, дети. Так что моя дорожка определена.
Что значит определена? глухо спросил он, может быть, впервые в жизни не зная, что делать, что сказать.
От беззвучных рыданий вздрогнули ее плечи, и она совсем тихо сказала:
Я же замужем. Он служит у Олега Александровича Ладыченко. «Сам я, конечно, в войне не участвовал, но был ранен» вспомнил вдруг Ратников слова незабвенного капитана Бардака, который, гоняя его в учебке, учил еще и другой мудрости: «Если баба замужем отвали».
И пока он мучился и приходил в себя от услышанного, не зная, что должен сказать, Рита вдруг склонилась над ним и, глядя прямо в глаза, сказала:
Что бы ни случилось с нами, помни мы с тобой одной крови. Одной помни!
Две черные «Волги» к подъезду седьмого корпуса санатория «Барвиха» подкатили почти одновременно.
Рад встрече, Николай Степанович, рад! поприветствовал генерал Ладыченко вышедшего из автомобиля пожилого человека с седыми волосами, постриженными ежиком, в очках, за золотой оправой которых прятались не по возрасту молодые, отливающие стальным блеском глаза. Вижу, вы не один И надолго пожаловали?
Приветствую, приветствую вас, Олег Александрович Давненько не виделись Думаю недельки две здесь пробыть. Немного подшаманюсь и опять в строй С Ритой вы знакомы. А вот это радость моя на старости лет внук! улыбаясь, показал он на стоящего рядом с дочерью вихрастого малыша.
Ну и я тоже на две недели. Больше служба не позволяет. Так что очень рад, что мы с вами, как раньше говорили, в один заезд попали А тебя как же зовут, молодой человек? спросил Олег Александрович, подходя к малышу.
Тошка! ответил тот, заливаясь смехом.
Тошка это Антошка, выходит!
Что-то в лице ребенка привлекло внимание генерала, и он взял его на руки и отстранил на вытянутых руках, чтобы получше рассмотреть Вглядевшись в него, он, не в силах скрыть изумления, перевел внимательный взгляд на Риту.
Встретив этот взгляд, женщина гордо вскинула голову и еле слышно, но твердо произнесла:
Да!.. Антон Анодин! вдруг серьезно доложил мальчуган.
А Ну да, Анодин
Николай Степанович взял пацана за руку, и они пошли в здание. Ладыченко и Рита чуть отстали.
Да, Никарагуа задумчиво сказал генерал. Шесть лет прошло
Семь, спокойно поправила его Рита. Тошке седьмой год пошел, скоро в школу собираться
Быстро они растут, не угонишься Какое-то время они молчали.
Ну, я пошла Рита спокойно посмотрела на генерала. И вдруг с усилием, как что-то очень, может, даже самое важное сказала: А Никарагуа я не забыла. И не забуду. Никогда
Ну, иди, дочка. Сына береги. Хорошей он у тебя породы Что он, генерал Ладыченко, мог сказать ей еще? Добавить разве что ратниковской породы Но зачем? Ведь Ратников не так давно сгинул без вести, не вернулся с задания, выполнять которое послал его он генерал Ладыченко. А не послать не мог
1997 г.
Вернуться, чтобы уйти
Когда, в 1975-м, их забросили в Конго. Неделю просидели взаперти в ангаре из гофрированного алюминия сотня солдат в одних майках, которые не просыхали на теле целый день. Веселей стало, когда разрешили выходить на свежий воздух сначала вечерами, потом и днем.
Конголезцы в те годы жили весело. Революция подарила им четырехчасовой рабочий день, остальное время уходило на митинги с красными транспарантами, с обязательной пляской под зажигательный барабан. И все же веселей нашим солдатам было убирать помидоры, когда заканчивался рабочий день, чем сутки напролет просиживать взаперти.
Вечерами веселые конголезцы приходили к ящикам с помидорами, подготовленными к отгрузке, и отбирали себе килограммов по десять. Расплачивались какой-то рафией пивом или вином из пальмового сока. Помидоры пропадали на плантациях, их никто не охранял приходи да бери, лишь бы добро не сгнило. Но веселые конголезцы упорно носили рафию ребятам, чтобы отобрать помидоры из ящиков, подготовленных к отправке.
Потом завязались знакомства. Как ни лютовал капитан в цветастой рубашонке нараспашку и сандалетах на босу ногу, бойцы убегали из душного ангара в чуть более прохладную ночь к еле видимым во тьме черным девчонкам. Рафия дурила голову, если выпить литра два.
Вот и очнулся однажды Егор Жигарев посреди широкой реки Конго в весельной лодке со связанными руками и ногами и тяжелой головой.
Запаса французских слов, полученного в учебке перед вылетом, не хватило, чтобы рассказать о себе белому офицеру в хаки среди черных полуголых людей то ли солдат, то ли бандитов.
Это русский, сказал офицер, которого звали Матис Жакобе, босоногому сержанту с оторванным ухом. Я вернусь за ним через месяц. Если останется живой, заберу с собой. Не забывайте его кормить и давайте по черпачку вот этого лекарства перед сном.
Жакобе оставил им для Жигарева двухлитровую аптечную бутыль со спиртом. Негры исполнили приказание и не потому, что боялись хозяина. Как потом увидел Егор, по всей Африке аптечный спирт считался ядовитым снадобьем. Зато по части еды не оплошали за три дня опустошили весь запас консервов, которые предназначались для Жигарева, а потом кормили пресным варевом из кукурузной муки и сушеной тапиоки. Без масла, соли и перца.
На прощание Матис чиркнул ножом по лицу Егора от виска до подбородка. Такова была его личная метка для пленных. И одновременно испытание на живучесть глубокий порез не у каждого белого зарастет во влажных джунглях.
Жакобе вернулся только через три месяца в сухой сезон. На Жигареве не держались брюки, спирт был выпит, но малярии не было. Глубокая рана на лице зарубцевалась в белый шрам.
Тавро на месте, похлопал Жигарева по тонкой шее Жакобе. Жеребчик еще поскачет.
Специально для Жигарева в деревне, что была рядом с лагерем, закололи козу. Сначала Матис отпаивал его свежей кровью, затем откармливал мясом, сырым, потом вареным.
Жигарева рвало и поносило, от боли в животе он катался по земле, но через пять дней твердо встал на ноги. По-французски он уже говорил и понимал сносно. Матис вел с ним долгие беседы с глазу на глаз: