И только когда она прильнула к нему и ее руки коснулись его покрытого шрамами лица, он поверил, что это не сон и не бред.
А потом рядом с ними остановился автомобиль, из которого выбрался весьма элегантный улыбающийся господин.
Вот это да! Сам Джордж Метлоу! выдохнул Стрелков. Ты в России?.. Как?!
Не Джордж Метлоу, а Егор Иванович Мятлев. Могу и паспорт показать, широко улыбнулся тот. Русская военная прокуратура попросила меня дать показания по твоему делу. Разумеется, я тут же отправился в аэропорт
Но ты же сотрудник ЦРУ?
Кто тебе сказал? Какое ЦРУ?.. Я швейцарский бизнесмен. У меня семейной шорная мастерская «Руссишер казак Мятлефф», основанная моим дедом, настоящим донским казаком А он научил меня верить, что русские не сдаются
19961999 гг.
Владко
Владко Драгич был самым слабым солдатом роты Алексеева. Тонкий в талии, с длинными черными кудрями, обрамляющими щеки со смешным детским румянцем, он не мог поднять ящик с минами или долго нести на плече ротный пулемет Калашникова. Но по одержимости в бою Владко не было равных.
А появился он в роте так. На православное Рождество бойцов даже на заоблачных позициях в горах не удержать было от пьянства. Заоблачная позиция это плотный, почти осязаемый туман днем и ночью, набухший влагой бушлат, вечно мокрое белье и раскисшая обувь, язвы и нарывы на теле. В таких условиях нужно сжать себя в кулак, чтобы не срываться на крик по любому, самому пустяковому поводу.
Сделано было все по чести и по уставу: ротный интендант Рокошочник отрапортовал о состоянии боевого духа бойцов и порекомендовал отправить трех «паломников» в церквушку в долине на всенощную, чтобы они принесли оттуда просвирок и святой воды, опять же для поднятия боевого духа в сражении за дело святой Православной церкви.
Ну и, как водится у православных, те, помимо Святых Даров, принесли из долины обязательного для сербов на Рождество поросенка и еще кое-что В блиндажах потом стоял такой дух от ракии, хоть святых выноси.
Алексеев, злой как черт, ходил от отделения к отделению, распекал подчиненных на чем свет стоит, но те только благодушно поздравляли ротного командира с Рождеством Христовым и подносили ему чарку кукурузной водки.
А на передовом посту, в затишке между двумя утесами, в тумане поблескивал костер. Хор нестройных голосов негромко тянул какую-то песню, а среди бойцов у самого огня похаживала, покачивая станом, стройная фигурка в длинной юбке, с рассыпавшимися по плечам волосами.
Въедливая сырость, расчесанные нарывы на теле и тупая боль в зубах сорвали Алексеева с тормозов. Он опрокинул котелок с варевом, затоптал костер и зло двинул разгульной девке по зубам.
Чтобы через пять минут ее здесь не было!
Бойцы от хохота повалились на землю. Алексеев никак не мог понять, в чем дело. Наконец Рокошочник панибратски обнял его за плечи:
То не девка, друже капитан, то мних Монах
Бедный монашек с разбитыми губами испуганно утирал кровь рукавом рясы, а бойцы продолжали ржать, как жеребцы. Алексеев растеряно смотрел на них, потом повернулся к монашку.
Ты кто такой?
Владко
Откуда здесь?
Из монастыря ушел на войну.
Сколько тебе лет?
Шестнадцать
Шестнадцать А мамка плакать будет?
Не будет, неожиданно зло ответил монашек и отвернулся от Алексеева. Нету мамки Под турецким бульдозером легла в землю вместе с братьями и отцом.
Рокошочник отвел Алексеева в сторонку и прошептал ему на ухо:
Босняки их деревню с землей сровняли.
Алексеев виновато насупился и поднял с земли отброшенный им же котелок. Бойцы помогли ему водрузить котелок на прежнее место над костром.
Возьмете монаха к себе? спросил он бойцов.
Те дружно, одобрительно зашумели. Кто-то сунул Владко в руки винтовку.
А Бог позволяет монаху брать оружие? удивился Алексеев. Владко изо всех сил сжал винтовку:
За веру!..
Глаза его блеснули.
Он стал хорошим снайпером, как только перестал креститься перед каждым выстрелом, что обязательно проделывал вначале.
Алексеев был вдвое старше, но как-то незаметно между ними завязалась настоящая дружба. Сначала Алексеев в душе посмеивался, когда Владко, стоя на коленях, заводил свои бесконечные молитвы. Но однажды, в минуту самой жестокой тоски по дому, оставленному в России, неожиданно попросил почитать ему что-нибудь из Святого Писания.
Владко недоверчиво поднял глаза на Алексеева, потом опустил их в книгу и тихо прочитал:
«Дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми. Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви даруй ми, рабу Твоему»
Начальников Бог не велит любить, так, что ли? неловко пошутил Алексеев.
Нет, покачал головой Владко, вовсе не так. Чины любить не велено.
Не все ли равно?
Не велено мечтать о том, чтобы стать большим начальником.
Нет, ты мне, брат, тут не крути. Как написано, так и написано, не вычеркнешь уже. А может, так и надо? На кой ляд начальство так пламенно любить
А кто их пламенно любит? не понял Владко.
Э-э-э Не знаешь ты, Владко, как у нас на Руси горячо начальников любят. Дня без начальственного окрика не проживут.
Неправда, русские любят свободу, тихо сказал Владко.
Под ярмом, зло усмехнулся Алексеев. Посадив себе на шею очередного оглоеда, терпят его с покорностью годами, хоть до полного обнищания.
И он махнул рукой разве тут объяснишь!
Но Владко все так же тихо, но непримиримо возразил:
Нельзя так про своих говорить Это же как семья. Другой не будет.
Алексеев ничего не ответил. Потому что прав был Владко, прав. Другой родины у тебя не будет, и хаять ее, пусть и не подумавши, сорвавшись, не к лицу. Пусть даже эта самая родина, пославшая тебя воевать в чужой Афганистан, Анголу или Никарагуа, потом от тебя равнодушно отвернулась. Да и не родина это была вовсе, а чинуши с бегающими по сторонам глазами.
Это было ранней весной, когда в горах зацвел миндаль, а за ним и персиковые деревья.
Владко с группой разведчиков под видом беженцев прошлись по округе, посидели в корчмах, покурили с крестьянами на деревенских улицах. Вернулись с нерадостным известием:
Турки идут колонной!
Не может быть, не поверил Алексеев. За перевалом стоит батальон «голубых касок». По подписанному мирному соглашению они никого не должны пропускать через свою линию.
А турки все равно идут, друже капитан, повторил Владко. Сам видел.
Алексеев помолчал.
Раздобудь мне бензин, отдал он распоряжение Рокошочнику, я сам поеду к миротворцам.
Капитан, попытался отговорить его старшина, лейтенант из Загоры на прошлой неделе так же пошел к миротворцам. И с тех пор его никто не видел.
Я не наемник и не мародер, они меня не тронут. С ним, кроме двух бойцов, вызвался ехать и Владко.
На старый «виллис» водрузили два белых флага, сделанных из новых портянок, которые сохранились у запасливого Рокошочника.
Когда ехали мимо цветущих садов, крестьяне уже не отваживались приветливо махать им из-за изгородей. Потому как уже ходили слухи, что эта зона по плану миротворцев отойдет к боснийцам.
За триста метров до блокпоста патруль в голубых касках остановил их джип:
Стой! Проезд запрещен!
Чернокожий миротворец с толстым медвежьим носом вышел на середину дороги и, как пятиклассник на уроке, старательно протараторил английскую фразу, заученную из армейского разговорника.
Стой! Проезд запрещен!
Мы под белым флагом, ткнул пальцем в портянки Алексеев. Доложи командованию, что капитан армии сербской Олекса просит разрешения на переговоры.
Алексеев даже поднялся на ноги в машине, чтобы постовой мог лучше его рассмотреть.
Проезд запрещен, только бесстрастно повторил миротворец.
Подразделения боснийских войск перешли разделительную линию ООН и окружают сербские позиции за перевалом, уже злясь, проговорил Алексеев.