Парень ткнул черным стволом в бок кавказца. Тот дернулся, еще не понимая кто посмел потревожить, встретился с бешеными глазами. Парень
прошипел люто прямо в смуглое нагло-красивое лицо:
— Тварь чернозадая!.. Три секунды, чтоб исчез. Иначе, видит бог, всажу всю обойму.
Среди замершего люда это прозвучало громко и страшно. Смуглое лицо сына гор вмиг приобрело синюшный цвет. Вытаращенные глаза уставились на
черный ствол. Парня трясло от злости, кавказец застыл, я со своего места видел, как в его бритой голове лихорадочно мечутся мысли: не может же
этот русский вот так взять и выстрелить! Самого упекут за убийство, все-таки это не самооборона, а нападение, любой суд влепит не меньше
пятнадцати...
В глазах парня появилось колебание, пугливо зыркнул по сторонам. Кожа на скулах напряглась, выдавая страшное напряжение. Да, погорячился, но
как отступить, когда смотрит столько народу? Это же лицо потерять... даже у русского появляется лицо, если в руке пистолет с полной обоймой.
Наступила та страшная звенящая тишина, когда даже воздух остановился, в нем неподвижно завис падающий листок, не колыхнется. Чувствуя, что
сейчас парень либо нажмет курок, либо с позором отступит, и то и другое страшновато последствиями, я торопливо сделал шаг вперед:
— Я свидетель, я свидетель! Гулял с собакой, увидел, как этот бритоголовый наглец набросился на молодого человека, и тот вынужден был-с, да-
да, вынужден-с...
В очереди на меня уставились как на марсианина, но вдруг кто-то из сообразительных быстро сказал с убежденной веселостью.
— Я тоже видел!.. Кавказец напал первый!
— Ага, — выкрикнул еще голос. — Он... э-э... напал...
— Самооборона, — сказал еще кто-то глубокомысленно. — Я свидетель, что этот бандит всех нас хотел зарезать!.. Да что ты парень смотришь?
Стреляй! Мы все подтвердим, что этот...
Сразу несколько голосов зашумело, в то числе и женские:
— Бандит!
— Он угрожал нам, я свидетельница!
— Давай в его рылу всю обойму!..
Кавказец исчез, только что был здесь, а тут же на его месте осталось небольшое завихрение воздуха. Его унесло с такой скоростью, что в родном
тейпе заплевали бы за потерю достоинства.
В очереди весело и раскованно смеялись. Я видел, как разгибаются спины, а в глазах появляется то давно забытое с принятием христианства
чувство, которое христианство определило как один из семи самых страшных смертельных грехов — гордость, достоинство.
Даже чересчур быстро, сказал себе трезво. Когда это победит, когда все будут при оружии и с прямыми спинами, а писаки с носом по ветру, вовсю
изгалявшиеся над желанием иметь оружие, начнут воспевать это ношение, я уйду в оппозицию. Как бы это массовое вооружение не вышло боком,
гордость не превратилась в надменность, пренебрежение чужим мнением! Впрочем, это потом. Сейчас куда важнее, чтобы оружие без помех мог покупать
каждый, кто не сумасшедший и не сидел в тюрьме. По крайней мере, не за грабежи.
Поступил я, честно говоря, как мальчишка. В моем возрасте надо жить умом, а не чувствами. Правда, люди везде ведомы чувствами. Если буду по
уму, то надо на другую планету. Только что поддержал крикунов, что требовали расправы над кавказцем... просто над наглецом, что пытался пролезть
без очереди. Таких хватает и среди русских или хохлов. Проступок незначительный, за него даже не оштрафуют.