Но перед тем выпросила выходные, чтобы наведаться в родовое поместье.
Почему-то меня всё время тянуло именно туда, постоянно ощущала неясное беспокойство. И не понимала, отчего это так. Ведь не сказать, что очень дорожила полученным наследством, хотя, конечно, потерять единственное, что осталось от моей известной семьи, было бы немного жаль. Только кажется больше меня волновал тот, кто жил в этом замке, чем он сам. Мысли постоянно возвращались к Аю. Как загадка, которую не можешь разгадать, и оттого она ужасно раздражает.
Вот и Ай меня раздражал. Особенно воспоминания о нашей последней встрече. Почему-то у меня сбивалось дыхание и краснели щёки. Но это конечно от возмущения его неподобающим поведением И только. Разумеется. Потому что ничего другого к рабу я чувствовать не могла. Совершенно точно. Не обсуждается.
Однако от этого нервировать меня меньше он не стал. Как и вести себя нормально. Потому что хоть дом и стоял на месте, к моему превеликому счастью, но сад выглядел уже совсем не таким ухоженным, как прежде, да и внутри помещения оказалось не так уж чисто, как хотелось бы. Мне, что же, из-за его кривых рук самой здесь убираться?!
Разумеется, я вспылила. А он вместо извинений, между прочим, хотя бы за то, что не встретил меня, а нашёлся в подвалах мастерящим нечто (вот зачем это мне вместо чистоты?), заявил, что убрался как смог, ведь прежде никогда этим не занимался. Наглец.
То-то обе баронессы от тебя без ума, сразу видно, что есть дело, в котором ты действительно хорош, смотрела ему прямо в глаза, желая указать на низкое положение и показать, что я совсем не боюсь.
Вот ещё. Я его хозяйка!
Госпожа желает проверить?
Сжав губы, раб сурово двинулся ко мне.
Госпожа не желает, продолжила я поддевать его, госпоже неприятно тебя касаться.
И совсем не ожидала услышать то, что услышала далее.
Это взаимно, госпожа, зло усмехнулся он.
Да как ты смеешь?! Ты всего лишь постельный раб, ни на что не годный больше! Не смей дерзить мне! Я запрещаю!
Как пожелаете госпожа, а сказано таким тоном, будто сдерживается, чтобы не посмеяться надо мной.
Замолчи! Немедленно!
Теперь он молча прожигал меня злым взглядом.
И глаза опусти! Я запрещаю тебе смотреть на меня!
О, госпожа мне что-то запрещает?
Он поднял одну бровь, будто удивился, и не отрывая взгляда сделал всего один шаг, оказавшись вплотную ко мне, а потом схватил за подбородок, чем напугал до чертиков:
Боишься меня?
Вот ещё
Как же меня трясло, хоть и продолжала пытаться удержать невозмутимый вид и уверенно смотреть в его наглые, злые глаза. Получалось плохо. Ещё и этот низкий, с хрипотцой голос отзывался внутри волной смущения. Кажется, я покраснела как девчонка. И конечно этот мерзавец заметил.
Или хочешь? продолжал насмехаться он.
Да как ты
Как он вообще мог о таком подумать?! А сказать как? Это же ужасно! И так обидно. Что даже раб относится ко мне без уважения. Что говорить об остальных. Все всегда смотрят на меня свысока. Но ему же я вообще ничего не сделала! Возилась с ним. Как прислуга. А он От обиды захотелось уколоть его ещё сильнее, тоже обидеть так, чтобы перестал обращаться со мной вот так, чтобы отстал от меня!
Шлюха! выплюнула неприятное слово и замерла, чувствуя как вторая его ладонь сжимается в кулак. Вот сейчас он меня ударит. Сейчас
Едва подавила желание зажмуриться, чтобы не доставлять ему удовольствия, демонстрируя свой страх и слабость.
Но Ай вдруг, последний раз окатив волной брезгливости, опустил глаза и отошел на несколько шагов назад, больше не поднимая головы и не говоря ни слова. Я же, взметнув платьем волну воздуха, спешно поднялась в свою комнату и закрылась изнутри. Руки дрожали.
Его вопрос А действительно, боялась ли я своего раба? Да, боялась. Но даже себе самой не могла признаться, что он постельный раб, ничтожество, которое имели высокочтимые дамы, а может и не только дамы (тут меня передернуло) единственный мужчина, который вызывал отклик моего тела.
Это было так стыдно и унизительно желать не просто мужчину, а раба. Даже такого физически совершенного, как Ай. Нет, я никогда не признаюсь в этом никому. И никогда не позволю между нами произойти чему-то большему. Я должна избавиться от него. Да. Это будет верным решением.
И все же изнутри меня пожирало сожаление о сказанных последних словах. Точнее слове. Для леди оно вообще было просто недопустимо, но я так разволновалась и разозлилась, что позволила себе это грязное ругательство.
Теперь я видела, что мужчина не смирился со своим положением, ему неприятно было то, во что его превратила моя тётушка, вероятно, сломав волю магией и артефактами. А я так низко поступила, указывая ему на это Пусть и в ответ на дерзость. Пусть любая другая хозяйка поступила бы с ним за такое ещё хуже. Но я не должна была. Только не я Знающая, каково это когда тебя презирают за то, что ты не в силах изменить.
Угрызения совести мучили меня всю ночь, глаз сомкнуть так и не смогла. Мысли о том, что мое изначальное отношение к рабам, вложенное матерью и тётей, трещит по швам, не давали покоя.
Я считала, что они не полноценные люди, не способные на чувства. Да только с момента похорон раз за разом убеждаюсь в обратном. Старик-дворецкий, Мартин, а больше всего Ай, все они заставляют меня осознать, даже против воли, что я не права. И чувствуют они, и боятся, и свободы хотят Так же как любые другие.
Если уж старик в таком почтенном возрасте прослезился от мыслей об освобождении, то молодой мужчина явно этого желает ещё больше. К тому же, по его документам я выяснила, что изначально он должен был стать бойцом, а не постельной грелкой. Моя тётушка была той ещё стервой, если решила поступить с ним именно так, ну или каков же был её к нему к нему интерес, раз так поступила
А то, как он реагирует на подобные мои высказывания, как нельзя лучше показывает, что тема ему не просто не приятна противна. И я противна как хозяйка, как госпожа.
Он называет-то меня так через силу. А уж говорить о покорности Нет. Мы все были не правы. Я, мать, тётя. Лишь княгиня относилась к ним как к людям, а не вещам. Я же стала в этом плане карикатурой своих старших родственниц.