Увидеть, как в Москве встречают Гагарина мы могли только в клубе: телевизоров не было, интернета тем более. Если бы телевизоры были, то принимали бы скорей Японскую трансляцию, чем Москву не было тогда ни Останкинской башни, ни спутниковой связи. Жизнь, обставленная современными кухонными приборами и средствами коммуникации, тогда только налаживалась. Но не везде, ведь после войны прошло немногим больше 15 лет, сначала в столице, потом, как круги по воде, цивилизация должна была расползаться по стране и дальше. Сахалин был, как известно, не первым в очереди на его освоение цивилизацией.
При этом новаторские идеи Н. Хрущёва, которые непосредственно затрагивали жизнь людей, были нам не в радость: то пришло распоряжение всю домашнюю живность, т.е. кур, гусей, уток уничтожить в рамках борьбы с частно-собственническим инстинктом (папа всех порубил, а холодильников не было, оставил только двух курочек с петухом), а потом вдруг хлеб, который всегда лежал открыто в любой столовой на всех столах в тарелке, и можно было зайти, взять кусок, намазать ядрёной горчицей , посыпать солью и утолить голод (когда носишься весь день на улице, а я любил гонять на велосипеде по всему городу, это подкрепляло силы), исчез. В магазинах возникли очереди. Иногда приходилось вставать пораньше, чтобы в хлебном занять очередь, и только после этого идти грызть гранит науки.
Между тем в стране продолжались начатые XX-м съездом КПСС какие-то тектонические сдвиги (сейчас это называют оттепелью). Кремлёвское начальство замыслило, очевидно, продолжение «демократизации» общества: сокращение армии, сокращение лагерей и досрочное освобождение заключённых. Однажды я спросил у отца кто сидит в этих лагерях? Он мне сказал, что на Сахалине преимущественно власовцы, бандеровцы и рецидивисты. Есть и просто жулики из местных. Видно, власть тогда, как и в 1955 г. посчитала, что уже многие исправились: кого-то отпустили, кого-то отправили в другие лагеря на освободившиеся шконки, кого-то на поселение. Лагерь, который был недалеко от нас, вскоре опустел. Я прошёлся по его казармам, посмотрел, как там всё устроено всё по принципу «лагерь наша большая семья», как и в военной казарме кровати в два яруса, тумбочки, в которых лежали личные принадлежности В одной валялась поломанная бритва, в каком-то кабинете чернильный прибор. Побеги случались даже оттуда (папе доводилось отправляться в розыск), а тут вдруг для многих вышла вольная.
Место работы папы опустело, он некоторое время ещё поездил в контору, которая находилась где-то на берегу реки Поронай.
А однажды принёс поросёнка. Его мы назвали Борька. Борька этот, как мне не было его жаль, предназначался к столу. Это был последний праздничный ужин у нас родители после папиного увольнения прощались с соседями и сослуживцами, некоторые из них вскоре тоже должны были покинуть остров. Праздники и раньше все, с кем у отца были приятельские отношения, часто отмечали у нас. При этом нас, детей, отправляли гулять или в соседнюю квартиру смотреть диафильмы. Однажды я решил подшутить: взял бутылку из-под водки, на которой металлическая крышка была лишь немного надорвана. Налил в неё чистую воду, прикрыл пробкой и, отколов то ли от сургучной печати на посылочном ящике, то ли от непочатой бутылки немного сургуча, расплавив его спичкой, размазал по крышке. Маме отдал, предложив поставить её на стол, когда разопьют уже одну или две бутылки настоящей водки. Мама, став соучастником моего коварства, так и сделала. Но перед этим поделилась замыслом с соседкой, тётей Соней. Папа, как водится, отколол сургуч, разлил воду по рюмками, после чего все после произнесённого очередного тоста, выпили, и, крякнув, аппетитно закусили. Никто сразу не заметил подлог. Только сосед дядя Ваня, что-то заподозрив, как-то странно поглядел на бутылку. В это время мама с тётей Соней не смогли сдержаться и расхохотались. Эти невинные проделки развлекали и нас, детей, и взрослых, и мне их прощали. Взрослые были тогда очень компанейские: в свободное время они, случалось, играли с нами прямо на дороге (движение по Кузнечной улице было никакое: иногда пройдёт телега, редко машина) в подвижные игры вышибалы или салки.
Время стремительно неслось вперёд, перед нами открывались новые дороги, и там нас ждали новые знакомые, друзья-приятели и впечатления. Мы покидали Поронайск.
Поезд доставил нас в Южно-Сахалинск. Небольшая прогулка по городу в начищенных ботинках почему-то запомнился мне запах гуталина. Даже гуталин был не такой как сейчас. Город встретил нас хорошей погодой и хорошим настроением. В аэропорту в буфете пообедали, пили минеральную воду, которая тоже была насыщена минералами совсем не так, как в наши теперешние дни. Мне думается, сейчас минералка (не только столовая) разбавляется ведь вкус минеральных солей еле уловим.
И вот мы уже на борту самолёта. Под крылом остаётся остров. Прощай, остров моего детства. Здесь я стал пионером, потом, накануне отъезда, вступил в комсомол. Там нам вручали комсомольский значок такой, каких нет больше нигде с изображением острова Сахалин. В детстве я, глядя на других пацанов, обвешанных значками, пробовал тоже собирать значки, поэтому такой раритет был мне кстати. Потом ещё один раритетный значок мне вручили на заводе, где я начал свой трудовой путь. Спустя годы куда-то все эти раритеты у меня исчезли.
Самолёт быстро уносил нас на материк. Там, в Хабаровске нам предстояла пересадка на поезд и долгий путь через всю страну домой, в Россию. Было лето, вечер был душный и всё время хотелось пить. Зал ожидания был полон народу. Мы с сестрёнкой сидели при вещах (какие-то крупные вещи были отправлены контейнером). Родители стояли в очереди в кассу за билетами. А недалеко от входа в зал ожидания я заметил автоматы с газировкой. Такой я видел и Поронайске по-моему, в паровозном депо он был установлен для рабочих, только вода была без сиропа. Иногда, возвращаясь из школы, мы заходили туда, чтобы полакомиться необычной водой с газами. А тут с разными сиропами как устоять? Перед отъездом мы с Галей вскрыли свою копилку с мелочью, где трёхкопеечных монет было много. Вот ими я и воспользовался, поминутно выбегая на улицу к автоматам. Так, за новыми впечатлениями уже в прошлое обращались наши блуждания в поисках постоянного места жительства на Сахалине, мои переходы из одной школы в другую и уже вполне комфортной казалась наша неустроенная в бытовом отношении там жизнь. Мы возвращались на материк, значит, по-чеховски в Россию. Впрочем, в моё время и Сибирь, и Сахалин уже не обособлялись от России, как во времена Невельского и Чехова.
С Сахалина я возвращался не в Россию, в Москву.
А всё это необъятное пространство на тысячи километров называлось Советский Союз.
Очерк о себе, студентах МГИМО и жадности
Во времена оные, окончив школу, про МГИМО я ничего не знал. Да и сам институт был скромней не мелькал на экране телевизора, даже не во все справочники его включали. Специфика: туда только достойных продолжателей дела государственного строительства. Это сейчас он Университет, который всё время на слуху, а эксперты его не сходят с экрана телевизоров. Но, если вглядеться в экран, мы увидим лишь незначительную часть его выпускников, которые и создают ощущение, что его выпускники властители умов. Так ли это? Где они трудятся, как они трудятся? Ведь это институт международных отношений, а не рыночной торговли «фермерскими» товарами из ближнего зарубежья и Турции. Говорят, ВУЗ является лидером по трудоустройству. Наверно это так и есть. Учитывая стоимость обучения (если верить информации, размещённой в интернете, не меньше 500 тысяч рублей около 42 тысяч в месяц при средней зарплате по стране около 30-40 тысяч, что предполагает, что студенты из семей с соответствующим доходом ещё не переступив порога института имеют все шансы быть распределёнными) и высокие требования при поступлении (что объективно правильно, но когда я прочитал посты некоторых бывших студентов Университета в интернете и увидел, сколько ошибок они делают в небольшом тексте, я решил, что не всё, что даёт Университет, ими усвоено. Впрочем, спишем это на небрежность).