Стой тут, приказывает, ускоряя шаг, когда парня валят на землю и начинают избивать ногами.
Бьют с какой-то звериной жестокостью, и мне больно на это смотреть. Могут ведь забить до смерти! Павел приближается к хулиганам и прикрикивает, чтобы остановили беспредел. На мгновение издевательства над лежащим на земле мальчишкой прекращаются, и трое парней переключают внимание на Измайлова.
Дядь, тебе чего? скалится один из них.
Ну-ка рассосались, я сказал.
Павел разговаривает тихим, спокойным голосом, пытается мирно договориться, пока парень, лежащий на земле, приходит в себя, поднимается на колени и ползёт в сторону выхода из парка.
В руке одного из подонков я замечаю нож и на автомате достаю телефон из сумочки, собираясь позвонить в полицию и скорую. Затем нащупываю газовый баллончик, и на ватных ногах иду в сторону потасовки, понимая, что всё может закончиться очень и очень плачевно. Какой бы комплекции ни был Измайлов, но их трое и у них оружие, а он один.
Последующие события происходят очень быстро, и я едва успеваю понять, что случилось: отморозок с ножом в руке кидается на Измайлова, но Павел уворачивается и, выбив оружие из его рук, валит с ног, вжимая лицом в асфальт. Я вскрикиваю от неожиданности, чем привлекаю к себе внимание Измайлова. Он задерживает на мне неодобрительный взгляд и сильно сжимает челюсти. Двое других тут же поворачивают головы в мою сторону, и один из них, который ближе ко мне, поднимает с земли нож, хватает меня за запястье и прижимает к себе. Приставляет острое лезвие к горлу, и паника взрывает мой мозг.
Твоя тёлка, да, дядь? А хочешь, личико ей подпорчу? Если нет, то отпусти моего друга и отойди в сторону, кивает он на парня, лежащего на земле.
К жуткой картинке из прошлого, когда я впервые увидела изуродованное в аварии тело девушки, кажется, сейчас прибавится ещё одна. Не хочу думать, что будет, если этот отморозок полоснёт меня острым лезвием по горлу или лицу.
8 глава
Мысли бьются в голове, словно испуганные птицы. Мне страшно. Очень. Я сжимаю в руках газовый баллончик. Измайлов не сводит с меня напряжённого взгляда, опускает его вниз, заметив движение моих рук. Отрицательно качает головой и шепчет губами: «Не двигайся». Наверное, ему со стороны виднее, что мне сейчас ничего не поможет. Ну почему я не осталась ждать в стороне? Только хуже сделала!
Если девушке причинишь вред, перегрызу тебе сонную артерию зубами, и мне ничего не будет за эту нелепую смерть. Я столько бабла имею, что в полиции ещё руку пожмут и награду дадут за то, что я избавил мир от такой грязи, как ты, угрожающе произносит Измайлов.
Да пошёл ты, дядь! Парень дрожит, может быть, ему страшно, как и мне, но я всё ещё в его руках.
Вы напали на беззащитного. Втроём. Это хулиганство, статья двести тринадцатая Уголовного кодекса, продолжает Измайлов, отпуская парня, лежащего на земле.
Я боюсь пошевелиться. Нервы сдают, я зажмуриваю глаза, и зря, потому что не проходит и нескольких секунд, как я оказываюсь в руках Павла, и он тут же загораживает меня своей широкой спиной.
Парень, приставивший нож к моему горлу, лежит на земле и корчится от боли. Что же я такая трусиха? А ещё врач называется! Всё самое интересное пропустила.
Быстро собрал свою гопоту и бегом отсюда. Иначе на ремни порежу.
Измайлов подбирает нож с земли и кидает его со всего размаху в дерево позади парней. Тот вонзается острым лезвием в ствол.
Я понимаю, что они ушли, лишь когда Измайлов поворачивается ко мне и с беспокойством разглядывает лицо и шею. Меня всё ещё трясёт от пережитого ужаса. Адреналин гонит кровь по венам.
Ты как? спрашивает Паша, и его голос приобретает тёплые оттенки. Ничего бы они тебе не сделали. Он забирает у меня газовый баллончик и прячет к себе в карман. Я же просил стоять в стороне. Или ты думала, что я с ними не справлюсь, лапуль? Прибежала на помощь со своим баллончиком? Испугалась за меня?
Да, испугалась. И за тебя, и потом за себя. Трогаю ладонью шею и опускаю взгляд на алое пятно на его рубашке. Это его кровь? Его всё же задели? Ты У тебя кровь лепечу я.
Никак не могу прийти в себя.
Ты точно врач, Софья? смеётся Измайлов, поднимает руку, чтобы обнять меня, но вдруг морщится и прикрывает глаза. Да. Есть немного. Любимую рубашку исполосовали. Отморозки! Надо было и впрямь на ремни порезать, а не отпускать.
Тебе нужно в больницу.
Так сразу и непонятно, глубоко его задели ножом или нет и какую часть тела.
Никуда я не поеду. Идём, уверенно говорит Измайлов и берёт меня за руку.
Ведёт за собой, но спустя несколько минут мы останавливаемся. Павел прикрывает глаза и снова морщится. Крови на рубашке очень много. Ему нужно обработать и перевязать рану, посмотреть, не задеты ли жизненно важные органы. Вдруг артерию повредили?
Он ловит мой беспокойный взгляд:
Ты водишь? спрашивает побелевшими губами.
Быстро киваю в ответ.
Отлично. Подъедь ближе, просит он, протягивая мне ключ.
Паша, давай я лучше вызову скорую. К чему это геройство?
Лапуль, тебе же прекрасно известно, что при ножевом сообщают в полицию, а мне вся эта канитель не нужна. Отлежусь у себя. Ты же медсестричка. Окажешь первую помощь. Разве не заслужил? Отлично будешь смотреться в коротком халатике у меня дома.
Если бы не его бледный вид, залепила бы звонкую пощёчину. Хотя за что? По сути, он ни в чём не виноват. Это я не выполнила его приказ, пошла за ним, и он пострадал, спасая меня. Да даже если и не из-за меня, то не остался равнодушным к чужой беде. Я такое уважаю.
Стой тут и никуда не уходи, велю я.
А ты шутница, лапуль. Измайлов держится за плечо и снова прикрывает глаза, закусив губу.
Всё же плечо? Надеюсь, что неглубоко. Сейчас подгоню машину, усажу его и попрошу показать мне рану.
Я подхожу к его огромному танку, забираюсь на водительское место и теряюсь. Требуется несколько минут, чтобы разобраться, что нажать, и ещё немного времени выехать с парковки ресторана, никого не задев. Неужели нельзя было купить что-то попроще? К чему эти понты?
Паркуюсь у входа в парк. Измайлов стоит, опершись об изгородь и всё так же держится за плечо, прикрыв глаза. Ему нехорошо. Это видно невооружённым взглядом. По идее, сдать бы тех придурков куда следует. Жаль, что не успела позвонить в дежурную часть. И странно, что Паша не хочет обращаться в полицию. Но один раз я его не послушала, и ни к чему хорошему это не привело.
Открываю Измайлову дверь, помогаю сесть на пассажирское сиденье. Откинувшись на спинку, он судорожно выдыхает.
Расстёгивай рубашку.
Прямо сейчас? произносит слабым голосом.
Прямо сейчас. Или я сама это сделаю.
Лапуль, давай чуть позже? устало просит он. Я сейчас не в состоянии сделать тебе приятно.
Я тебе сейчас ещё больнее сделаю, если ты не покажешь мне рану.
Павел тянется пальцами к пуговицам, и спустя несколько секунд я вижу, что просто обработкой и перевязкой не обойтись. Длинная, на десять сантиметров, полоска рядом с ключицей кровит. Рана на первый взгляд глубокая. Возможно, придётся зашивать. А швы у меня получаются ужасные.
Даже не думай, я сказал. Никакой полиции и скорой, говорит он, когда я тянусь к телефону. Сама разве не справишься?
Ты отпустил их и не хочешь связываться с полицией, потому что
Потому что сам виноват. Не нужно было ввязываться, но не смог остаться в стороне из-за дебильного характера. Обострённое чувство справедливости.
Паша, тебе нужно в больницу, настаиваю я.
Давай без суеты и истерик, лапуль. Сказал же, что мне эти лишние проволочки, допросы, больничные листы и прочие радости жизни не нужны. Со мной и похуже вещи случались. Поехали. Время лишь зря теряешь.
Я снимаю плащ и прикладываю к его плечу. Показываю, где прижать, и его лицо снова кривится. Боже, какие мы нежные! А с виду прям несокрушимый гладиатор.