Сострадание это одно, а правда другое, возразил хромой. Я утверждаю, что он мошенник.
Но почему бы, друг мой, не проявить хотя бы небольшое снисхождение к этому бедняге? спросил воинственный методист, которому было все труднее сохранять миролюбивый тон по отношению к человеку, чья грубость выглядела совершенно неоправданной. Он похож на честного малого, не так ли?
Внешность это одно, а факты другое, упрямо отрезал хромой. Что до ваших толкований, какое снисхождение можно проявить к мошеннику, если он дурит головы честным людям?
Не будьте колючим, как чертополох, настаивал методист, начинавший терять терпение, Милосердие, друг мой, милосердие!
Пошли бы вы на небеса вместе с вашим милосердием! злобно огрызнулся хромой. Здесь, на земле, подлинное милосердие увядает, а ложное милосердие процветает. Милосердному глупцу хватает милосердия принимать поцелуй предателя,[20] а милосердный подлец дает милосердные показания в пользу своего товарища на скамье подсудимых.
Поистине, друг мой, отозвался статный методист, с большим трудом сдерживавший закипающее раздражение, поистине, вы забываетесь. Попробуйте это на себе, продолжал он с внешним спокойствием, хотя его голос подрагивал от сдерживаемых чувств. Допустим, я не проявлю милосердия в суждении о вашем характере по словам, которые я слышу от вас; как вы думаете, что за отвратительным и безжалостным человеком вы предстанете в моем мнении?
Без сомнения, я предстану неким безжалостным человеком, который потерял свое благочестие, примерно так же, как обманщик утрачивает свою честность, с ухмылкой ответил тот.
И каково это, друг мой? поинтересовался методист, все еще сдерживавший в себе Адамово искушение, словно мастиффа за ошейник. Вы сеете сомнения на пустом месте.
Не берите в голову, все та же ухмылка. Но лошади не более добродетельны, чем люди добры; и при близком рассмотрении вы со временем обнаружите, что некоторые вещи заразительны. Когда вы покажете мне добродетельного плута, я назову вас великодушным мудрецом.
Это какая-то инсинуация.
Вы тем больший глупец, если озадачены ею.
Негодяй! воскликнул пастор, чье раздражение наконец прорвалось наружу. Безбожный негодяй! Если бы милосердие не сдерживало меня, я бы назвал тебя теми словами, которых ты заслуживаешь!
В самом деле? с наглой усмешкой.
Да, и я научу тебя милосердию на этом самом месте! воскликнул взбешенный методист, внезапно схвативший своего несносного оппонента за воротник его ветхого сюртука и энергично встряхнувший его, так что его деревяшка застучала по палубе, словно фут-блок.[21] Ты принял меня за мирную овцу, а? Жалкий трус, ты думал, что можешь невозбранно оскорблять христианскую веру? Сейчас увидишь, как сильно ты заблуждался! добавил он, сопроводив свои слова еще одной мощной встряской.
Хорошо сказано, и еще лучше сделано, о церковь воинствующая! крикнул кто-то.
Белая манишка против всего мира! крикнул другой.
Браво, браво! раздался целый хор голосов, с энтузиазмом приявших сторону решительного защитника веры.
Глупцы! выкрикнул человек с деревянной ногой, вывернувшийся из пасторской хватки и возбужденно повернувшийся к толпе. Вы стадо глупцов, ведомое этим капитаном глупцов на корабле дураков![22]
С подобными восклицаниями, сопровождаемыми праздными угрозами в адрес своего увещевателя, эта жертва заслуженного правосудия заковыляла прочь, словно гнушаясь продолжения дискуссии с таким презренным сбродом. Но его презрение было с лихвой возмещено свистом и шиканьем собравшихся на палубе, а храбрый методист, удовлетворенный своей отповедью, был слишком великодушен, чтобы присоединиться к ним, не говоря уже о более высоких душевных побуждениях. Он лишь промолвил, махнув рукой в сторону удалявшегося диссидента:
То что он хромает на одной ноге, символизирует его однобокое представление о человечности.
Можете верить этому раскрашенному фигляру, огрызнулся хромой с безопасного расстояния и указал на чернокожего калеку. Но реванш будет за мной!
Но мы не собираемся верить ему! крикнул кто-то.
Оно и к лучшему. Послушайте-ка, обратился он к методисту. Вот вы обозвали меня колючим чертополохом, да еще и сеятелем сомнений. Вы растрясли меня, и теперь эти семена рассеялись среди вас, и многие из них прорастут. А когда семя прорастает, вы срезаете молодой чертополох, но он прорастает снова, не так ли? Осмелюсь предположить, что когда ваши фермы зарастут моим чертополохом, вам придется покинуть их!
Что он несет? недоуменно спросил сельский торговец.
Не обращайте внимания на вой побитого волка, сказал методист. Уныние и раздражительность рахитичные отпрыски дурного и неверующего сердца; оно доводит его до безумия. Думаю, он по своей натуре человек беспринципный. Ах, друзья мои, он вскинул руки и повысил голос, словно находился на кафедре. Ах, возлюбленные мои, пусть унылый фарс этого нечестивца послужит предостережением для нас. Давайте же извлечем полезный урок: если сначала нам нужно молиться о том, чтобы доверять Провидению, потом нужно молиться о доверии к нашим собратьям. Мне случалось бывать в сумасшедших домах, где полно трагичных безумцев, и там я видел конец подозрительности. Циник, в своем угрюмом безумии, много лет ворчащий в своем углу, словно живое пугало, время от времени получает в ответ на свои тирады судорожную гримасу идиота из противоположного угла.
Что за блестящий пример! прошептал кто-то.
Он мог бы смутить самого Тимона,[23] последовал ответ.
Ох, добрые джентльмены, неужто вы не доверяете бедному старому негру? простонал вернувшийся калека, который во время предыдущей сцены тревожно убрел прочь на своих обрубках.
Доверять тебе? откликнулся шептун, резко сменивший тон, когда повернулся к нему. Это мы еще посмотрим.
Вот что я тебе скажу, негр, сходным тоном сказал тот, кто ответил шептуну. Тот невежа, он указал на ковылявшего человека с деревянной ногой, тот грубиян, конечно, несносный малый, и я не хочу быть похожим на него. Но это еще не значит, что ты сам не можешь оказаться Джеком-пройдохой.
Значит, не доверяете бедному старому негру?
Прежде чем оказать тебе доверие, мы подождем известий от доброго джентльмена, который заступился за тебя и отправился поискать кого-то из твоих друзей, сказал третий мужчина.
В таком случае, весьма вероятно, что мы прождем здесь до самого Рождества, вмешался четвертый пассажир. Не стоит удивляться, если мы больше не увидим этого доброго джентльмена. После тщетных поисков он может решить, что его выставили дураком, и не вернется к нам со стыда. Признаться, и сам начинаю испытывать сомнения насчет этого калеки. В нем есть что-то подозрительное, поверьте мне на слово.
Негр снова заскулил, и отвернувшись в отчаянии от последнего оратора, умоляющим жестом ухватил методистского пастора за рукав его сюртука. Но перемена произошла и с этим доселе пылким заступником. С нерешительным и обеспокоенным видом он молча смотрел на просителя, первоначальное инстинктивное недоверие к которому, поколебленное недавней перепалкой, теперь возродилось и даже умножилось среди присутствующих на палубе.
Никто не верит бедному старому негру, снова запричитал калека, отпустив рукав методиста и натужно развернувшись кругом.
Нет, мой бедный малый, я тебе верю, воскликнул уже упомянутый сельский торговец, для которого мольбы негра, который так жалобно следовал за безжалостными, показались настолько человечными, что решили дело в его пользу. и вот доказательство моего доверия.