Твои дедушка и бабушка пережили трудные времена, а их бабушки и дедушки Великую войну. Они как знали, с чем нам придётся столкнуться в дальнейшем и модернизировали дом так, чтобы мы тоже смогли выжить. Ты помнишь, как дедушка называл этот дом?
Ковчег? неуверенно ответила я.
Верно!
Не понимаю Ковчег это же из Библии, бабушка мне читала. Какое отношение он имеет к нашему дому?
Ковчег это вместилище. Здесь есть всё, чтобы пережить и голод, и холод, и бомбёжку.
Бомбёжку?
Мне стало страшно. Я всегда понимала папу с полуслова, но теперь я не могла взять в толк, о чём он говорит?
Надеюсь, до этого не дойдёт. Хватит уже неприятностей на наш век.
О том, что случилось несколько лет назад и отчего мы все оказались в таком положении, говорить не принято. Но на этот раз я не удержалась и спросила:
Ты думаешь, энергетическая война Всё это было спланировано? Но зачем?
Никто из нас не знает. А те, кому известно будут молчать.
Кто же первым начал?
Нам об этом не скажут. Может, террористы, а, может, на управляющем спутнике что-то замкнуло, и искусственный интеллект усмотрел угрозу там, где её не было. Не забивай свою головку. Это всё не важно
Папа взял опустевшую сумку и направился к лестнице.
Рита, мне надо тебе сказать начал он, когда мы поднялись в общую комнату. Я непросто так вернулся раньше обычного.
У меня в ушах зазвенело. Вот оно! То, чего я ждала с самого утра.
Что случилось? Ты
Сказать, что пришло мне в голову, я не решилась. Неужели папа потерял работу?
Нет-нет! Ты не так поняла! поспешил успокоить меня папа. Хотя хорошего в том, что я собираюсь сказать мало.
Он говорил медленно, обдумывая каждое слово. Будто от этого зависела не только его жизнь, но и наша с мамой.
По распоряжению начальника комбината меня переводят на круглосуточный график. Теперь жить и работать я буду, не покидая территорию.
Как же так? это было не совсем то, что я боялась услышать, но и эта новость была не из приятных.
Не волнуйся! Раз в две недели я буду приезжать на сутки домой.
Да что ты такое говоришь? А как же мы с мамой? Что с нами теперь будет?
Множество мелких острых иголочек разом вонзились в мою голову, причиняя неимоверную боль.
Всё будет хорошо! Скажи маме, это ненадолго.
Я не верила тому, что слышала. Предчувствие не обманешь!
Да! папа пошёл было к лестнице на второй этаж, но вернулся. Меня заверили, что обеспечение вы будете получать в полном объёме.
В полном объёме, эхом повторила я. Ты же сам говорил, что верить обещаниям властей нельзя.
Тише, родная, прошу тебя.
Он оглянулся на видеостену. По экрану медленно ползли списки умерших и пропавших без вести за сегодняшний день.
Я не хочу, чтобы ты ехал.
Ну, что значит «не хочу»? Как маленькая! Помню, тебе было лет двенадцать, когда мне пришлось три месяца жить на комбинате. Ты тогда тоже капризничала. Помнишь?
Как такое забыть? Я думала, что никогда тебя больше не увижу. И сейчас у меня такое же предчувствие.
Не говори глупостей. Нам всем очень тяжело. Жизнь и раньше была непростой. А теперь, когда человек человеку враг и подавно. Но всё наладится, нужно только верить.
Не хочу, чтобы ты ехал!
Я прекрасно понимала, сколько бы ни уговаривала, сколько бы ни упрашивала, он всё равно поедет. Ничего не изменить!
Рита! Ну, ты же не ребёнок честное слово! Со мной ничего не случится. Так маме и передай. Эта необходимость временная.
Мне страшно, папуля!
Всё хорошо! Не волнуйся. Обещаешь?
Я постараюсь, мне пришлось отвернуться, чтобы папа не увидел покатившиеся по щекам слёзы.
И как мне теперь сказать об этом маме? Она ведь будет спрашивать. Дотошно, как и положено доктору, станет выяснять до мелочей. Всё! Что сказал папа? Как он при этом выглядел? Какая в голосе была интонация? Что я в этот момент почувствовала? О чём подумала?
Тебе известно, зачем ты там нужен?
Да. Это из-за диоксинового облака. Его надо мониторить в круглосуточном режиме. А никто не знает оборудование станции химзащиты лучше, чем я.
Разве на комбинате нет других инженеров?
Есть. Но система контроля, которую установили весной, им не знакома, так как мне. Да и данные с неё снимаются два раза в час. И как ты понимаешь, никто не будет посылать к нам домой специалиста каждый полчаса, чтобы я делал анализ данных.
Я опустилась на диван. Хорошо, что он стоял сбоку от видеостены, а не так, как велели власти «строго напротив». Не знаю, что сказал папа проверяющим, когда они приходили, но мягкий и уютный, он остался стоять там, где его и поставили в простенке между прихожей и кухней. И хотя от света постоянно работающей видеостены не скрыться, здесь в закутке он не так ослеплял.
И всё же папа заметил мои слёзы.
Ну, что ты! он сел рядом и обнял меня. Всё будет хорошо. Я обещаю.
Я хотела ему ответить, но не смогла. Он поцеловал меня в лоб и пошёл собирать вещи, а когда вернулся, безразличный голос диктора зачитывал новости:
«Диоксиновое облако гигантского размера, образовавшееся в результате аварии на заводе по переработке отходов в семистах километрах юго-западнее Бинской агломерации, стремительно приближается к Чернореченску»
С улицы послышался протяжный автомобильный гудок, больше похожий на вой заводской сирены.
Мне пора! Дай обниму тебя, сказал папа.
Я встала с дивана. Он крепко прижал меня к себе и поцеловал висок.
Я очень люблю вас с мамой. Помни об этом и никогда не забывай. Всё, что я делаю ради вас.
Он резко отстранился от меня, быстро пошёл к двери, оделся и, не обернувшись, поднёс руку к сканеру.
Дверь биопропускника закрылась за папой, и я осталась одна. Яркие блики видеостены освещали комнату:
«из-за сильного ветра снижения скорости движения ядовитого облака не прогнозируется. Власти города настоятельно рекомендуют жителям без особой необходимости не покидать свои дома и напоминают: не допускайте проникновения нефильтрованных воздушных масс в помещение, тщательно проверяйте герметичность дыхательных масок и защитных костюмов при выходе из дома, соблюдайте осторожность», тревожно вещал голос диктора.
Я присела на край дивана и обвела комнату взглядом. Внутри меня всё сжималось и причиняло боль. Гнетущее ощущение неминуемой беды не давало пошевелиться. Воспоминания нахлынули мощным потоком бурных вод Чёрной реки. Вот так же в детстве папа и дед уезжали на комбинат, успокаивали, обещая, что всё будет хорошо. А потом
Потом была авария и долгое, томительное ожидание новостей. Папы и деда не оказалось ни в списках живых, ни в списках погибших. Трое суток неизвестности. Каждый новый день, наполненный страхом и отчаянием, похож на предыдущий. Когда сообщили, что под сложившимися бетонными перекрытиями нашли выживших, многие надеялись, что это и́х родные спаслись.
Как не хотелось маме в то утро ехать на внеочередное дежурство! И как она радовалась, что оказалась в госпитале, когда привезли пострадавших. Уцелели трое папа, дед и дядя Андрей, работавший на комбинате рабочим. Сын бабушкиной соседки Лидии Ивановны.
И вновь, тягостное ожидание и неизвестность. Две недели мы ждали худшего. Дни тянулись медленно, им не было числа. Временами казалось, что папа с дедом хоть и выбрались из-под завалов, из цепких лап болезни им не спастись. Но они справились. А спустя пять дней мама сказала, что и дядя Андрей тоже будет жить.
В этот раз всё иначе. Я старше и чувствую острее. Мой страх осязаем. Он внутри. Шевелится. Дотягивается щупальцами до каждой клеточки, каждого потаённого уголка души. Нашёптывает, что я больше папу не увижу.
Как разобраться в своих ощущениях? Как сказать маме, подготовить её к тому, что грядёт, если я сама не знаю, чего жадть? И как мы справимся без папы, без его заботы и поддержки?