Не будете ли вы столь любезны принести мне воды? Я Очень жарко
Из-за того, как она на него смотрела, он даже начал запинаться:
Я Ужасно хочется пить Жара
Он вытащил платок, вытер лоб. До чего жарко! Красный, расстроенный, лоб мокрый от пота, сморщился, как ребенок, который вот-вот заплачет. Девушка казалась такой спокойной, безжизненно спокойной. Руки ее, лежавшие на верхней перекладине ворот, выглядели не просто прохладными они казались ледяными, словно сейчас зима. У нее была короткая стрижка, поэтому трудно понять, сколько ей лет, однако каштановые волосы так и сияли на солнце, а лицо ее было лишено красок, на нем выделялись только широко раскрытые глаза, безучастно смотревшие сквозь него, да довольно крупный рот, но даже губы у нее, казалось, замерзли.
Не затруднит ли вас снова начал Уимисс, и тут на него нахлынул весь трагизм его ситуации.
Вы даже представить не можете, какую любезность вы бы оказали, заявил он дрожащим голосом, если бы позволили немного отдохнуть в вашем саду.
В голосе его было столько муки, что невидящие глаза Люси ожили. До нее дошло, что этот расстроенный и пышущий жаром незнакомец о чем-то ее просит.
Вам жарко? спросила Люси, которая на самом деле заметила его только сейчас.
Да, мне жарко, ответил Уимисс. Но не только в этом дело. У меня случилась беда Ужасная неприятность
Он умолк, вспомнив и о том, что случилось, и о том, до какой степени несправедливо все случившееся.
О, простите, произнесла Люси, еще не до конца осознавшая его присутствие, все еще погруженная в странное равнодушие. Вы что-то потеряли?
Слава богу, нет, не такого рода неприятность! вскричал Уимисс. Позвольте зайти на минуту В ваш сад, только на минуту Просто посидеть минутку с человеческим существом. Вы даже не представляете, как мне это нужно. Вы человек посторонний, поэтому я могу поговорить с вами, если вы, конечно, позволите. Я потому и могу с вами говорить, что мы не знакомы. С тех пор С тех пор, как это случилось, я не разговаривал ни с кем, кроме слуг и официальных лиц. Два дня я не говорил ни с одной живой душой Я просто с ума схожу
И его голос снова задрожал от обиды, от осознания того, как он несчастен.
Люси вовсе не считала, что невозможность поговорить с кем-то в течение двух дней слишком серьезное испытание, но странный человек был до такой степени удручен, что она очнулась от апатии. Не до конца она по-прежнему словно наблюдала все происходящее откуда-то со стороны, однако он все-таки пробудил в ней легкую заинтересованность. В его напоре было нечто от первобытной силы. Что-то, присущее природным феноменам. Но она не сдвинулась с места, а ее глаза продолжали смотреть с непонятной для него прямотой и спокойствием.
Я бы с радостью позволила вам войти, сказала она, если бы вы попросили об этом вчера. Но сегодня у меня умер отец.
Уимисс с недоумением уставился на нее. Она произнесла это ровным тоном, как если бы говорила о погоде.
И тут он понял. Озарение снизошло к нему из-за собственной драмы. Он, который никогда не знал боли, который никогда не позволял себе беспокоиться о чем бы то ни было, не позволял себе сомневаться в собственном образе существования, в эту неделю очутился вдруг в эпицентре волнения и боли, и если б разрешил себе думать, стать болезненно впечатлительным, волнение и боль могли бы перерасти в несправедливые, мучительные сомнения. Он понял а всего неделю назад понять бы не мог, о чем говорит ее странная заторможенность. Он посмотрел ей в глаза она тоже смотрела на него, и вдруг его большие горячие руки опустились на ее ледяные руки, и, крепко удерживая ее, хотя она и не пыталась вырваться, он сказал:
Значит, вот в чем дело. Вот почему. Теперь я понял.
И добавил с простотой, которую позволила ему его собственная ситуация:
Тогда все сходится. Тогда нас двое, переживших удар, и нам стоит поговорить.
И все еще одной рукой придерживая ее руки, отворил створку ворот и вошел.
II
На крохотной лужайке, под шелковицей, стояла скамейка, спиной обращенная к дому и к распахнутым окнам, и Уимисс повел к ней Люси, держа ее, словно ребенка, за руку.
Она шла с ним спокойно и послушно. Какая разница сидеть под шелковицей или стоять у ворот? Этот суетливый незнакомец он настоящий? И все остальное настоящее? Пусть рассказывает, что он хочет, она выслушает, подаст ему стакан воды, потом он уйдет, к этому времени женщины закончат свои дела наверху, и она снова будет рядом с отцом.
Сейчас принесу воды, сказала она, когда они подошли к скамейке.
Нет. Присядьте, попросил Уимисс.
Она села. Он тоже сел, отпустил ее руку, и рука безвольно упала на скамейку ладонью вверх.
Странно, что мы с вами вот так встретили друг друга, произнес он, глядя на нее, она же равнодушно смотрела на траву, блестевшую на солнце там, где ее не накрывала тень шелковицы, на усаженную фуксиями клумбу поодаль. Я чувствую себя словно в аду, да и вы, наверняка, тоже. Господи боже, настоящий ад! Ничего, если я вам расскажу? Вы поймете, потому что сами
Люси не возражала. Она вообще ни против чего не возражала. Единственная мысль, которая у нее мелькнула, да и то где-то на краю сознания: а почему он считает, что она чувствует себя как в аду? Ад и ее любимый отец как чудно это звучит. Она заподозрила, что все это ей снится. Это не на самом деле. Отец не умер. Вот сейчас придет горничная с горячей водой и разбудит ее, и будет следующий чудесный день. Человек, который сидит рядом, ну да, он какой-то слишком живой для сна, столько подробностей: красное лицо, потный лоб, а еще прикосновение большой горячей руки и волны жара, исходящие от него, когда он шевелится. Но это так неправдоподобно Все, что происходило после завтрака, неправдоподобно. Человек тоже превратится во что-то Ну, во что-то, что было, например, вчера, она перескажет отцу за завтраком этот сон, и они будут смеяться
Она поежилась. Это не сон. Это все на самом деле.
Не поверите, до чего ужасная история, удрученно произнес Уимисс, глядя на аккуратную маленькую головку с короткими прямыми волосами, на печальный профиль.
Сколько ей? Восемнадцать? Двадцать восемь? Нет, с такой стрижкой угадать невозможно, но она явно моложе его, наверное, даже намного моложе, поскольку ему уже за сорок и он так исстрадался, так исстрадался из-за этой ужасной истории.
Все так чудовищно, что если вы против, то я и рассказывать не стану, продолжал он, хотя вряд ли вы будете против, потому что вы чужой человек, а мой рассказ поможет вам пережить ваши собственные неприятности, потому что как бы вы ни страдали, ваши страдания все равно несоизмеримы с моими, вы сами увидите, что вам не так уж и плохо. К тому же я должен с кем-то поговорить, потому что иначе сойду с ума
Определенно это сон, подумала Люси. Наяву такого, такой нелепицы случиться не может.
Она повернулась и посмотрела на него. Нет, не сон. Этот основательный господин, сидящий рядом с ней, не из сна. О чем он там говорит?
Он же страдающим голосом говорил о том, что его зовут Уимисс.
Вы Уимисс, серьезно повторила она.
Его имя не произвело на нее никакого впечатления. Она ничего не имела против того, что он Уимисс.
Я тот самый Уимисс, о котором газеты писали всю прошлую неделю, объявил он, видя, что его имя ничего в ней не затронуло. Господи! продолжал он, вытирая лоб, на котором тут же снова выступал пот. Эти рекламные листовки на газетных киосках! Как ужасно, когда отовсюду на тебя смотрит твое собственное имя!
А почему ваше имя было на листовках? спросила Люси.
На самом деле она ничего об этом не хотела знать, спросила механически, прислушиваясь к звукам из комнаты наверху.
Вы здесь газет не читаете? спросил он вместо ответа.