Никто и покосился на Балажа. Только он вот.
Он встал, снял с полки ещё три кружки, разлил из бутылки густое тёмное пиво, буркнул: «Пейте!» и снова сел. Жуга и Реслав жадно осушили кружки, Балаж лишь пригубил и отставил пиво в сторону.
Ну, вот что, начал Довбуш. Верю, вы тут ни при чём. Сказывайте сразу, можно Ганну сыскать?
Реслав посмотрел на Жугу, Жуга на Балажа.
Рассказывай по порядку, потребовал Жуга.
Балаж нервно хрустнул пальцами, начал:
Да почти нечего рассказывать. Ну, гуляли мы за околицей, как обычно, потом домой она пошла. Я и не провожал: идти-то два шага! Я вслед глядел. Тут вижу: ровно рябью воздух подёрнулся, поплыло всё, да страшно так, непонятно!.. Она остановилась, назад шагнула Пыль да листья закружило, словно ветром, я сморгнул, рукой прикрылся, а продрал глаза нет её. Нет и всё. А тут и Григораша мать заохала, запричитала на крыльцо вышла крынку вымыть, да крынку-то и грохнула. «Балаж, кричит, это что ж такое творится, господи боже!» Я туда, я сюда нет Ганки! Я к Влашеку, а потом уже и Янош прибежал.
Жуга нахмурился, побарабанил пальцами по столу.
Где это случилось? спросил он.
Балаж вытянул руку:
Там
А где Юраш живёт, у которого пёс издох? В той же стороне?
Балаж побледнел, кивнул.
Жуга встал, ещё раз осмотрелся. Глаза его возбуждённо блестели. Он вскинул руки, сплёл пальцы в хитрый узел, нахмурил лоб.
Авохато! вдруг воскликнул он. Эванна-эвахор!
Пол хаты вспыхнул, замерцал голубыми сполохами. Балаж вскрикнул испуганно, влез с ногами на лавку. Довбуш разинул рот, перекрестился дрожащей рукой.
Не двигайтесь! крикнул Жуга, не расплетая пальцев. Реслав, соль! Скорее!
Теперь стало видно множество пятен на глинобитном полу, больших и малых, светящихся, как гнилушки в лесу. Реслав метнулся к столу, схватил берестяную солонку, глянул вопросительно. «Бросай!» Жуга мотнул головой. Реслав швырнул солонку наземь. Мелкого помола соль взметнулась в воздух, растеклась тонким облачком, осела. Жуга разжал пальцы. Призрачное сияние погасло. Стало тихо, лишь под потолком зудели комары.
Свят, свят Довбуш перевёл дух, нащупал кружку, сделал несколько глотков.
Балажа трясло.
Жуга взял со стола свечу, осторожно ступая, обошёл хату, внимательно глядя в пол. Остановился, опустился на колени.
Вот они! сдавленно воскликнул он. Свеча жёлтым светом озаряла его лицо и руки. Идите сюда, только осторожно.
Реслав, Довбуш и Балаж сгрудились у стены, где соль тонким слоем припорошила цепочку узких следов. Чьи-то ноги, обутые в мягкие востроносые башмаки, прошлись от входа к печке, затем дальше, к образам, и обратно к порогу. Реслав глянул в красный угол и похолодел: иконы были перевёрнуты.
Все четверо переглянулись.
Кто это был? спросил Реслав.
Жуга покачал головой.
Не знаю, угрюмо сказал он. Наверное, человек: стригой[3] или Хозяин башмаков не носят. Кто и откуда, не ведаю. Следы свежие. Вишь, как соль густо легла
Н-да
Гм!
Жуга! окликнул Довбуш. Это он? Он Ганну уволок?
Жуга кивнул, грустно посмотрел ему в глаза.
Мне жаль, Довбуш, сказал он, но я сейчас ничем не могу тебе помочь. Прости.
Довбуш пошатнулся, опёрся о стол. Обвёл всех беспомощным взглядом серых глаз. Гулко сглотнул.
Но она жива? выдавил он.
Жуга пожал плечами:
Кто знает!
Где она? Что с ней?! подскочил к нему Балаж. Говори!
Жуга повёл плечом, стряхнул с плеча его руку.
Больно мало я знаю, Балаж, чтобы помочь Может быть, это тот, кого и я ищу.
Мара начал было Реслав, но перехватил испепеляющий взгляд Жуги и поспешно умолк.
Довбуш поднял седую голову. По щекам его текли слёзы.
Что ж это? прошептал он дрожащими губами. Средь бела дня Он протянул широкую мозолистую ладонь, взял Жугу за рукав. Рыжий не пошевелился. Жуга Реслав Хлопцы, помогите! Я старый дурак, но я многое повидал, я знаю, вы можете Денег не пожалею, всё отдам! Помогите! Возверните её, хлопцы хлопцы
Он спрятал лицо в ладонях.
Реслав стоял, глядя то на Жугу, то на Довбуша. Перед ними сидел старый, убитый горем вдовец, у которого только и была отрада, что дочь-красавица, и вот теперь отняли и её. Перед его взором вдруг возникла Ганка как живая весёлое лицо, задорная улыбка, глаза Господи, глаза И голос: «А что, Реславка, не упадёшь ли, коль побежишь в своей хламиде?»
И смех звонкий, заливистый
Жуга, мрачный, взъерошенный, молчал, глядя в сторону. В свете свечи виднелись шрамы, свежие ссадины, большой синяк под глазом. Рубашка висела на нём клочьями, кое-где запеклась бурыми пятнами кровь. Был он побитый, оборванный, хромой, но Реславу не хотелось бы сейчас оказаться у него на пути такая была в нём злость, такая сила его вела, мрачная, тёмная «Кто же он?» в который раз спросил себя Реслав.
Довбуш, тихо позвал Жуга. Старик поднял голову. Для этого нам надо уйти.
Куда?
Не знаю Впрочем Он встрепенулся, обернулся к Реславу. Что там, на западе?
Город, ответил тот, Марген. А что?
Марген повторил Жуга. Нахмурился, взъерошил ладонью и без того растрёпанные волосы. Стало быть, пока пойдём в Марген. А там видно будет. Пойдёшь, Реслав?
Тот кивнул.
Балаж растерянно переводил взгляд с одного на другого. Вскочил.
Нет, погодите! Довбуш, они же уйти хотят! Уйти! Пускай пускай Реслав останется! Или Жуга
Довбуш нахмурился, потрепал ус, покачал головой:
Не прав ты, сынок. Пусть идут.
Тогда я тоже с ними пойду! Эй, слышите?
Реслав посмотрел на Жугу. Тот пожал плечами:
Пускай идёт. Правда, помочь ты нам не сможешь ничем. Останься лучше.
Нет!
Как знаешь. Тогда собирайся надо уйти до рассвета, пока деревня спит. Что селянам скажешь, Довбуш?
Ничего, понуро произнёс тот. Шелег вот вернётся из Ветелиц, он меня поймёт. Остальные вряд ли. Ступайте, хлопцы. С Богом.
Через полчаса поспешных сборов все трое уже шли по дороге прочь от деревни. Свитку Реслава спёрли, Довбуш дал ему свою рубашку и Жуге тоже, взамен изодранной. Котомка и башмаки травника отыскались на сеновале, а вот посох поломали в драке. В дорогу взяли хлеба, сыру, шмат солёного сала, луку да огурцов с Довбушева огорода. Дал Довбуш и денег менок тридцать на брата и долго стоял у ворот, глядя им вослед.
Шагов через сорок-пятьдесят миновали погост. В свете полной луны резко чернели старые, покосившиеся кресты. Балаж торопливо и мелко перекрестился, ускорил шаги.
Не беги: не поспеваю, мрачно усмехнулся Жуга. Да ты никак забоялся?
Я ничего не боюсь на этом свете, набычился Балаж. А что до мёртвых да ваших колдовских дел тут и впрямь боязно
Привыкай.
Жуга шагнул к ограде, выдернул дрын, прикинул на руке и забросил в кусты тяжёл. Потянул другой, кивнул довольно, наступил ногой и выломал посох.
Ну, пошли, что ль, сказал он и зашагал вдоль по дороге.
Реслав оглянулся напоследок на деревню. Была она темна, лишь в крайней избе у Довбуша светился огонёк. На околице звонко запел петух, сразу за ним другой. Близилось утро. Реслав поправил мешок за плечами и ускорил шаг, догоняя спутников и не задаваясь вопросом, что ждёт их впереди.
Всё равно ответа он не знал.
* * *
Вечер застал троих путников у большой дубовой рощи. Село осталось далеко позади. Весь день дорога вела их вдоль зелёных лугов, бежала кромкой леса, вилась хитрыми петлями меж невысоких холмов, а когда над головой раскинулись могучие кроны вековых деревьев, Реслав остановился.
Ну, довольно пыль глотать, объявил он, скидывая котомку. Тут я уже был однажды место доброе, да и родник рядом. Здесь и заночуем.
Спорить с ним никто не стал. Облюбовали одно дерево, расположились подле. В небольшом распадке за кустами журчала вода.
Балаж опустился на траву, прислонившись спиной к шершавой тёплой коре, скинул башмаки и с наслаждением подставил босые ноги вечернему ветерку. Огляделся окрест. Реслав ушёл. Жуга уселся рядом, устроив поудобнее больную ногу, засучил порточину, ощупывал колено. Морщился.