Наступало утро. По небу плыли рваные тучи, и низкие солнечные лучи легко подныривали под них, подсвечивая края облаков слабым лимонно-розовым светом. Вскоре большие лондонские дома быстро уступили место маленьким пряничным домикам пригородов, а поезд всё набирал и набирал скорость. Вот уже пошли поля. При этом Холу по-прежнему не верилось, что всего через три часа они окажутся в самом сердце Парижа. Да и по всем своим ощущениям он ещё оставался в своём родном городе Кру, и сейчас надо было идти в школу
Хол очнулся, когда дядя достал офисный конверт и начал вынимать из него какие-то распечатки и газетные вырезки.
Так-так, бормотал он, перебирая бумаги. Значит, так. Семье Кратценштайн принадлежит компания «К-Бан». Буква «К», вероятно, это первая буква их фамилии. После Второй мировой войны семейный бизнес унаследовал Арнольд Кратценштайн. Он ещё жив, хотя ему уже восемьдесят два года. Семнадцать лет назад отец передал руководство своей компанией своему старшему сыну Александру
Тому, что умер? спросил Хол.
Да, именно. Ага, тут есть два наброска, сделанных от руки. Что-то похожее на два генеалогических древа. Но оба совсем приблизительные, голые схемы, тут надо многое уточнять. Одно древо во главе с самим Арнольдом, другое древо во главе с какой-то Адой. Можешь срисовать сначала первое, где есть Александр.
Хол тут же достал записную книжку и ручку.
А это некролог на смерть Александра, продолжил дядя. Но он на немецком. Тут написано, что у покойного остались жена Клара, она художница, и сын Герман, ему девять лет.
Хол начал перерисовывать схемы. Правда, он не стал изображать ветви и листья генеалогического древа как дерева, а вместо них изобразил железнодорожные пути и вагоны, катившиеся по этим путям всё дальше и дальше.
Любопытно, продолжал разбираться с бумагами дядя. Оказывается, у покойника есть ребёнок ещё и от предыдущего брака. Его зовут тоже Арнольд, в честь дедушки. Сейчас ему девятнадцать. Интересно, и кто теперь унаследует компанию? Два внука от разных матерей, гм.
Но долго размышлять над этим вопросом дяде не пришлось. Проводница подкатила к ним тележку с двумя подносами, которые она ловко переставила на их столик. Там были булочки, йогурт, маленькая упаковка повидла и ещё какое-то горячее блюдо в пенопластовом контейнере, запечатанном фольгой. Всё как в самолёте.
Мне кофе, сказал дядя Нэт, когда проводница спросила, кто что будет пить.
Хол выбрал чай.
А кем тогда этой семье приходится Альма Эссенбах, жена барона? спросил Хол, косясь на бумаги, остававшиеся на столе. Он вдруг вспомнил из письма про ведьму, которую её дядя видел на Перевале Мертвеца.
Посмотрим. Значит, так, Альма Эссенбах. Дядя Нэт вздохнул и поправил на носу очки. Ей пятьдесят шесть, и поскольку она урождённая Кратценштайн, то либо её мать, либо её отец приходятся Арнольду-старшему либо сестрой, либо братом.
Сложно, покачал головой Хол, попутно поправляя рисунок.
Другого объяснения нет.
А вы что не едите? обратил внимание Хол.
Что-то не хочется.
Как вы себя чувствуете?
Нормально. Но, если честно, немного переживаю. Не вляпались ли мы в историю?
В опасную? Хол даже перестал есть. Вы хотите сказать, что барон может нас подставить? Но вы же сами сказали, он благородный человек.
Всё верно. Дядя Нэт начал убирать бумаги обратно в конверт. Потом поглядел в окно: Мы уже подъезжаем к Ла-Маншу. Видишь эти ограждения? Они начинаются как раз перед входом в тоннель.
Но Хол едва успел разглядеть металлический забор, как поезд уже нырнул в темноту. Тотчас включился свет, и снаружи загрохотало, как в метро. Хол поднял вверх голову и представил, как над ними плещется море, плавают рыбы, ходят корабли. Поезд шёл по тоннелю под водной толщей.
Долгое время они просто молчали, да и в вагоне по-прежнему было шумно, а когда Хол решил всё-таки спросить, как скоро они окажутся во Франции, поезд вдруг выскочил на свет, и они тут же в этой Франции оказались. Хотя прошло уже полчаса. Именно столько времени поезд преодолевал тридцать миль под Ла-Маншем.
Мы с тобой только что проехали самый длинный подводный тоннель в мире! с гордостью сообщил дядя.
Круто! произнёс Хол.
Как только глаза вновь привыкли к дневному свету, он привстал и выглянул в окно. Пейзаж был такой же, как в Англии, да и небо тоже низкое, серое. Всё это немного разочаровывало. Зато поезд снова начал набирать ход. В тоннеле действовали ограничения на скорость, а тут он вновь полетел, и Хол даже бухнулся назад, на своё место, чувствуя, как его вдавливает в спинку кресла. Несколько мгновений он ощущал себя героем фантастического фильма, запертым внутри корабля, который только что совершил квантовый скачок, переходя в космическое гиперпространство.
Поглощённый своими фантазиями, Хол, кажется, задремал, а когда проснулся, увидел за окнами Париж. Об этом напомнило и объявление по радио, но теперь сначала на французском и лишь затем на английском. Поезд прибывал на Гар-дю-Нор.
Gare по-французски «вокзал», а Nord «север». То есть Северный вокзал, перевёл дядя уловленное на слух.
Двери с шипением разъехались в стороны. С лёгким покачиванием Хол впервые ступил на парижскую землю.
Внутри Северный вокзал выглядел вполне импозантно, да и снаружи был ничего. Хола сначала немного напрягло, что все названия на французском, но тут он заметил, что под французскими надписями были и английские, только поменьше. Это его помирило с Францией, и он решил больше ничему не удивляться.
Прямо с вокзала они с дядей спустились в метро, проехавшись по эскалатору. Внизу дядя Хол купил в автомате билеты, быстро нажимая нужные плашки на экране, и протянул один Холу.
У нас с тобой красная линия под литерой D. Мы едем две остановки на юг до Гар-де-Льон.
До Лионского вокзала? догадался Хол.
Молодец! Быстро учишься.
Глава 4. «Синий экспресс»
В метро уже наступил утренний час пик, там было тесно и душно, все толкались, и дяде с племянником пришлось стоять. К тому же вокруг всё ужасно загрохотало, едва лишь поезд нырнул в перегоны между станциями, и Хол невольно вспомнил про тоннель под Ла-Маншем, где было намного тише. Продвижение поезда по маршруту отмечалось загорающимися лампочками на табло, и Хол вдруг испугался, что лампочка Лионского вокзала никогда не загорится. Но она загорелась, и двери наконец открылись. Хол вывалился наружу немного помятый и потрёпанный, но и с чувством радости, оттого что в его родном городе Кру такой утренней разминки ему ещё долго никто не пообещает.
На эскалаторе он спросил у дяди:
А почему этот ресторан, который «Синий экспресс», так странно называется? Он что, устроен прямо в вагоне?
Нет, ответил дядя. Он назван в честь поезда-экспресса, который ходил на Лазурный Берег, во Французскую Ривьеру. А так это обычный ресторан. Хотя не совсем обычный. Он был построен ко Всемирной выставке в Париже, которая проходила в тысяча девятисотом году. О, это было грандиозное событие, которым до сих пор гордятся все парижане!
К ресторану действительно было очень трудно применить слово «обычный». Он был величествен, как кафедральный собор, да и расписан не хуже, но, конечно, не библейскими сценами. Огромные окна пропускали внутрь море света. Такое же количество света, должно быть, давали и огромные люстры под потолком, не уступающие по размерам иным церковным паникадилам. Статуи, фрески, резные украшения, канделябры и золото, золото и снова золото всё это настолько потрясало, что Хол снова испытал шок, на сей раз культурный. После давки в метро ему теперь предлагалось отобедать в музее!
Доброе утро! У нас здесь назначена встреча с бароном Эссенбахом, обратился дядя Нэт по-французски к женщине за стойкой.