А дела действительно шли неважно. Их театру составлял серьезную конкуренцию китайский цирк-шапито, с недавних пор расположившийся неподалеку. Зрителей теперь больше интересовала цветастая восточная экзотика, чем надоевшие за столько лет глупейшие постановки его театра, и заманивать их на спектакли становилось всё труднее.
«Она же мне безумно дорого обходится, потекла дальше мысль Буратино, на одни только ее тряпки уходит половина всей выручки. Из-за неё я не могу выгнать из труппы обшарпанных, ни на что не годных старых кукол, которым я, между прочим, плачу жалование, и всё потому, что она с ними пьет. Разумеется, за мой счёт! Да на все эти деньги можно было бы пригласить пару китайских акробатов, от которых все без ума, и сделать новую программу!»
Буратино почувствовал, что холод и страх стали отступать. Он нашел, наконец, виноватого, и от этого ему сразу стало легче.
«И ведь она мне совершенно не нужна, продолжал он убеждать себя в правильности уже принятого решения, раньше, когда я ни черта не смыслил в бухгалтерской отчетности, она была мне действительно необходима, но теперь-то, после стольких лет управления театром, я могу спокойно вести дела сам. В крайнем случае, можно будет кого-нибудь нанять, все равно выйдет дешевле».
Буратино начал прикидывать, во сколько ему обойдется приходящий бухгалтер, как его голову прошила сверлом, дремавшая доселе где-то очень и очень глубоко, мысль:
«Я же потом смогу снова жениться! Хотя бы на этой, вчерашней Альбертине, или её подружке, как её, Николетте, или ещё на ком»
* * *
У Буратино перед глазами немедленно соткался образ его будущей молодой жены, вобравший в себя все самое привлекательное, что есть у Альбертины и Николетты, отчего у него потеплело в паху.
Думать дальше было бессмысленно, надо было действовать.
Скрипя разболтанными шарнирами, Буратино выбрался из семейного ложа и, хромая по очереди на обе ноги, побрёл в чулан, который служил ему кабинетом. Там он открыл сейф, где хранил наличность и бухгалтерские книги, и, немного покопавшись, извлек оттуда тяжелый фунта на четыре ключ с замысловатым вензелем на кольце. Взяв его за стержень, словно топор, Буратино двинулся обратно в спальню. Подойдя вплотную к кровати, он какое-то время стоял в нерешительности, но потом, опершись левой рукой о спинку, взобрался коленями на матрас, ещё сильнее сжал в кулаке ключ, чтобы тот не выскочил из деревянных пальцев, размахнулся и на выдохе обрушил его на череп супруги.
От удара фарфоровая голова Мальвины с характерным звоном раскололась на две неравные части, и по её накрытому одеялом телу волной прокатилась судорога. Стараясь подавить внезапно подкативший рвотный позыв, Буратино наклонился вперёд и, потеряв равновесие, повалился на агонизирующую супругу. Внезапно темноту и всё, что в ней, заслонили розовые круги, из которых показалась девочка с голубыми волосами, в притворном изнеможении обмахивающая себя веером.
«И она тоже там, подумал Буратино, стараясь, во что бы то ни стало, не потерять сознание, они теперь все там».
Оттолкнувшись руками от уже переставшего сотрясаться тела, он выпрямился и размашисто перекрестил ключом пространство перед собой, отгоняя видение. Темнота не сразу, но вернулась, и Буратино увидел перед собой вмятый в подушку ворох, казавшихся в темноте серыми, волос. В следующую секунду его бурно вырвало прямо на труп. Отдышавшись, он слез с кровати и, не оглядываясь, побрел обратно в чулан. У него в ушах еще гремел обрывок Мальвининого предсмертного храпа.
«Сожгу вместе с кроватью, подумал он, ковыряясь ключом в ухе, если спросят, скажу: курила в постели».
Спрятав орудие убийства обратно в сейф, Буратино взял со шкафа огромную тубу, оставшуюся от прежнего директора, стёр с нее рукавом ночной рубашки жирную пыль, влез на сундук, в который на ночь запирал особо буйных кукол, прижал мундштук к губам и осторожно дунул. Распоровший черную тишину звук, заставил Буратино вздрогнуть. Он вспомнил, как сам когда-то лежал в этом сундуке вповалку с другими куклами и трясся от ужаса, когда тот доносился снаружи. Набрав в легкие как можно больше воздуха, Буратино приложился к мундштуку и, что есть силы, в него дунул, чтобы раз и навсегда выгнать из себя этот детский страх, а, заодно, чтобы досадить тем уже пятерым, что скрывались от него в темноте.
«Вот вам, повторял он про себя, отправляя очередную порцию воздуха в мундштук, чтоб вам всем там тошно стало»
Беспорядочно нажимая на вентили, Буратино насиловал тишину до тех пор, пока у него ни закружилась голова. Он прерывисто вдохнул, выдохнул, вдохнул снова, и его, еще хранившие медный привкус губы, сами собою прошептали:
Сегодня просто праздник какой-то!
Хороший день, чтобы стать чудовищем
Товарищ Збажин! Товарищ Збажин! услышал я за спиной тоненький, но пронзительный женский голосок, когда, удачно слиняв с планёрки, стремительно двигался в направлении столовой.
Не останавливаясь, я обернулся и увидел семенящую в мою сторону месткомовскую Бриджит Бардо пани Еву Джозикову, бесящую всех наших дам своей молодостью, прической «Бабетта» и узкими юбками, позволяющими их обладательнице перемещаться в пространстве лишь способом, коим больные диареей из последних сил добираются до уборной. В руках пани Ева, словно икону, держала красную картонную папку.
Товарищ Збажин, стойте, я вас везде ищу! пищала она на ходу. Стойте же, вам говорят!
Несмотря на то, что я прекрасно знал, чего от меня пани Еве надобно, я остановился и развернулся к настигающей меня девушке фронтом, да так резко, что пани Ева едва успела затормозить перед моим, втянутым по случаю встречи с прекрасным, пузом.
Товарищ Збажин! выпалила она, остановившись. Почему вы от меня бегаете?
Можно просто Йожин, сказал я как можно мягче и посмотрел в ее серые, отгороженные от внешнего мира тоненькими стеклами узеньких очков глаза. Я не такой старый.
Нет, вы мне ответьте, товарищ Збажин, не заметив моего манёвра, строго проговорила Ева, куда вы всё время убегаете?
Это когда как, с притворным удивлением ответил я. Сейчас, например, в столовую. Обед же
Ну и что, что обед! не унималась Ева. Вы числитесь в обществе книголюбов и должны сдавать членские взносы! Три кроны за июль и две кроны август!
А почему за июль всего две, а за август целых три? по-настоящему удивился я.
В секундном раздумье пани Ева очаровательно сморщила лобик.
Не знаю. Так сказал товарищ председатель месткома
А сегодня по слухам будет суп папцун, ещё мягче, чем про то, что я не старый, сказал я. Пани Ева, вы любите папцун?
Не сбивайте меня, товарищ Збажин! Вечно вы меня сбиваете! Гоните уже пять крон!
Сказав это, Ева топнула ножкой, и её грудки под кофточкой весело подпрыгнули. Решив, что пять крон это достаточная плата за увиденное, я полез в карман.
Вот, возьмите, я вложил монетку в протянутую ладошку, а когда ладошка превратилась в кулачок, аккуратно перевернул его тыльной стороной вверх, наклонил голову и приложился губами чуть выше маленьких розовых костяшечек.
Что вы делаете! взвизгнула пани Ева, словно от горячего, отдёрнув руку.
Целую вашу ручку, пани Ева, сказал я.
Не делайте так больше, товарищ Збажин! сузив глаза в узкие щёлочки, проговорила Ева. У меня есть жених. Он боксёр!
В этот момент мимо нас проплыл огромный малиновый свитер известного книголюба Мишо Ежда, надетый, соответственно, на самого Мишо. Ева отреагировала мгновенно.
Товарищ Ежд! крикнула она. Товарищ Ежд!
Услышав свое имя, Мишо повернулся, но продолжил движение. Видимо, он был безразличен к прелестям пани Евы.