По мере роста римской экспансии в эпоху империи в рабовладельческую систему оказались втянуты галлы, бритты, германцы и другие племена. Пираты, промышлявшие захватом рабов, были бичом всей Европы и Средиземноморья. Греческий историк и географ I в. до н. э. Страбон описал разбойников-работорговцев, которые терроризировали окрестности Армении и Сирии, захватывая мирных жителей с целью продажи. «В особенности побуждал к насилиям приносивший огромные выгоды вывоз рабов; ибо поимка рабов производилась легко, а рынок, большой и богатый, находился не особенно далеко»[52], писал он. Речь шла о Делосе на Кикладских островах, где, по утверждению Страбона, ежедневно продавали до 10 000 человек, обреченных отныне жить, трудиться и умирать в чужих землях[53]. Римское рабство по своей природе не было расистским (и это важное обстоятельство, отличающее его от рабства в Карибском бассейне или на американском Юге). Однако считалось само собой разумеющимся, что «варвары», проживавшие за границами империи, пригодны для порабощения намного больше, чем сами римляне. По мере расширения империи миллионы человек пострадали от чудовищного унижения человеческого достоинства. Это состояние исчерпывающим образом описал живший в IV в. ритор Либаний: «Раб есть тот, кто в какой-то момент будет принадлежать другому, тот, чье тело можно продать. Что может быть унизительнее Ведь поистине, разве это тело не изувечено, а душа окончательно не загублена?»[54]
Тем не менее, несмотря на периодические восстания рабов (самым известным из которых было восстание Спартака в 73 г. до н. э.), систематически выступать за отмену рабовладения в Риме, по-видимому, никто не пытался. Лишь изредка предпринимались попытки защитить рабов от наиболее вопиющих злоупотреблений: Адриан (пр. 117138) безуспешно пытался запретить работорговцам кастрировать африканских мальчиков, а Константин I (306337) запретил практику татуировки лиц, очевидно имея в виду излишне усердных рабовладельцев. Однако пойти дальше и тем более представить себе мир вообще без рабов казалось абсурдом. С философской точки зрения рабство считалось неотъемлемой частью свободного общества естественным явлением, без которого не могла существовать свобода истинного благородного римлянина. С экономической точки зрения все устройство Римской империи опиралось на массовое рабство, источником которого были все те же далеко протянутые разветвленные торговые сети, снабжавшие империю товарами первой необходимости и предметами роскоши. Рим был патриархальным обществом, и рабы занимали в нем низшую ступень такова была их доля, и это не подлежало обсуждению. В общих чертах эту иерархию обрисовал христианский проповедник конца IV в. Иоанн Златоуст. Даже в доме бедняка, говорил он, «мужчина повелевает женой, жена повелевает рабами, рабы повелевают собственными женами, а кроме того, взрослые приказывают детям»[55]. В Средние века масштабы рабства сократились, но на Западе оно было почти повсеместным. И даже в тех местах, где рабство на первый взгляд исчезло, важной опорой экономики и культуры нередко оставалось крепостное право система принудительного прикрепления людей к земле. Это было не совсем то же, что бесправный рабский труд, хотя вовлеченным в эту систему людям разница наверняка казалась крайне незначительной. Приверженность западного мира к рабству объяснялась не в последнюю очередь тем, что рабство составляло неотъемлемую часть громогласной славы Рима.
Романизация
Распространение рабства и римского гражданства в провинциях было далеко не единственным сохранившимся до Средних веков воспоминанием о Риме. Кроме очевидных средств влияния легионов и институтов власти, Рим был носителем мощного культурного бренда. Практически везде, куда приходили римляне, законы, языки и окружающий ландшафт вскоре приобретали характерный «римский» оттенок. Начиная с IV в. то же можно сказать о религии: империя стала мощным средством распространения христианства первой из двух появившихся в первом тысячелетии великих монотеистических религий.
Это был далеко не равномерный процесс, и смешение римских обычаев с местными традициями Пиренейского полуострова, Северной Африки, Галлии, Британии, Балкан, Греции и Леванта (и многих других областей) породило широкий спектр существующих под знаменем империи самобытных субкультур. Следует отметить, что романизация затрагивала правящие классы провинций намного больше, чем простой народ, и была сосредоточена прежде всего в городах, а не в сельской местности. Но, несмотря на эти оговорки, экспорт римских институтов власти, ценностей, технологий и мировоззрения играл крайне важную роль в столетия после распада империи. Рим представлял собой пронизанную разветвленными сетями сверхдержаву, разношерстных жителей которой соединяли построенные по последнему слову инженерной науки дороги, эффективно регулируемые морские пути и простирающиеся до концов известного мира торговые маршруты. Однако империю связывали в единое целое не только эти физические нити. Кроме них были культурные константы, благодаря которым римский отпечаток мог существовать и оставаться узнаваемым еще десятки лет на территории в миллионы квадратных километров. Чувство общности сохранялось в бывших римских владениях еще долгое время после того, как империя прекратила свое существование.
Состоятельный путешественник, прибывший в совершенно незнакомый город на территории империи где-то в IV в., довольно хорошо представлял себе, что может ожидать его на этом новом месте. Городские улицы всегда пересекались под прямым углом. В богатых кварталах во дворах обширных вилл, принадлежавших самым состоятельным жителям, по вечерам горели факелы. В прекрасных домах из кирпича или камня под полом прятались обогревающие системы, чистую воду доставлял водопровод, а декор стен в характерном средиземноморском стиле отсылал к античной Греции и Древнему Риму. Ближе к центру города на открытом пространстве форума располагался рынок и множество официальных зданий государственные канцелярии, лавки, храмы разных богов. На рынке продавали товары, доставленные со всех концов империи и из-за ее пределов: вино, масло, перец и другие специи, соль, зерно, меха, изделия из керамики, стекла и драгоценных металлов. Расплачивались за них общими для всей империи золотыми, серебряными или бронзовыми монетами, обычно с изображением римского императора. В городах можно было увидеть передовые системы водоснабжения и канализации (а также почувствовать их запах). Пресная вода поступала в город по акведукам, общественные уборные соединялись с городской канализационной системой. Позаботиться о чистоте и гигиене или просто отдохнуть позволяли общественные бани: в обширных римских термах в Бате (Аква-Сулис), Трире (Августа-Треверорум) и Бейруте (Беритус) имелись купальные камеры с водой разной температуры и завидный выбор расслабляющих процедур для тех, кто любил (и мог позволить себе) после омовения умаститься ароматными маслами.
В большом городе мог быть театр или арена для гонок на колесницах или кровавых гладиаторских состязаний. Конечно, она вряд ли могла сравниться с величественным римским Колизеем, открытым императором Титом в 80 г. и вмещавшим от 50 до 85 тысяч зрителей точно так же, как бани в провинциальном городе не могли соперничать с грандиозными Термами Диоклетиана, открытыми для публики около 306 г. Помимо характерных римских элементов стройных колонн и разноцветных мозаик, в архитектуре каждого большого и малого города империи находили отражение свойственные данной местности стили. Важно отметить, что признаки римского влияния в повседневной жизни резко сокращались за пределами городов. Рим был преимущественно городской империей, и в сельских районах римские порядки и нововведения ощущались намного слабее. В любом случае у всех общественных построек и сооружений на территории империи была одна общая цель организовывать и поддерживать течение гражданской жизни. По этой причине мужчины и женщины, приходившие в эти места работать, поклоняться богам или просто общаться, подтверждали свою связь с Римской империей всякий раз, когда проходили через двери.