День ведь на дворе... – Он как‑то нерешительно потер подбородок, огляделся вновь и пробормотал тихонько: – Да будет свет. И стал свет.
* * *
Два старика тяжело смотрели друг на друга через длинный тяжелый стол, заваленный книгами и бумагами. Господин Ольжех и профессор Иляс Фортуна, ученик и учитель. Оба седые, оба костлявые, с одинаково водянистыми, давно уже выцветшими глазами. Похожие, как братья.
– Сколько можно мусолить одну и ту же тему? – склочным голосом спросил Ольжех. – Вы считаете, что идеальные взаимостояния, а также связанное с ними Наложение укладываются в систему. Я не согласен с этим, но готов признать вашу точку зрения. Так почему бы вам, профессор, не открыть глаза пошире и не взглянуть на проблему с моей стороны?
– Ты разбудил их? – скучно поинтересовался Иляс Фортуна.
– Я убрал стазис.
– Они проснулись?
– Да!
– Кто первый?
– Рыцарь.
– Жаль.
– Профессор, еще не поздно все исправить. Можно просто оставить их там: маленький колдун не умеет делать пробои. А я готов отказаться от Прохладного мира: «карманов», в конце концов, предостаточно, найду себе другой дом.
– Я ценю твою жертву, Ольжех, – кисло поморщился Фортуна, – но ты преувеличиваешь опасность.
– Вы же сами считали, старый вы... В первый раз идеальное взаимостояние наблюдалось за полгода до перигея. В двадцатый день второго месяца весны. Вы помните? И снова – через полгода. Если даже мы и не знаем точно, когда родился первый из братьев, то уж насчет второго известно все вплоть до часа рождения. Двадцатое апреля года сто семнадцатого от Дня Гнева.
– И снова рыцарь первый, – не услышав собеседника, пробормотал профессор. – Ты засек время, Ольжех?
– Что?
– Время между пробуждением первого и второго?
– Когда я уходил, колдун еще не...
– И когда ты поумнеешь? Прекращай болтать и отправляйся домой, может быть, еще успеешь. Мне нужно знать точное время, ясно? Да, и по поводу влияния Братьев на космогонию... чушь, чушь и еще раз чушь! Не они, Ольжех – на них. Через них, если тебе угодно. И я уже объяснял тебе, что не использовать такие силы есть глупость непростительная. Куда большая, чем использовать их неосторожно. Все. Ступай.
* * *
Вымывшись, обсохнув и переодевшись, Артур вернулся в пещеру. Постоял над усыпальницей брата. Тот уже не лежал в чинной позе покойника. Он перевернулся на бок и сладко спал. Крепко спал, улыбаясь чему‑то.
– Лентяй, – укоризненно вздохнул Артур. Сдвинул прозрачную крышку, чтобы братик, в случае необходимости, мог выбраться из своего гроба. А потом достал из стенной ниши седельные сумки и тяжелый двуручный топор в чехле из тонкой кожи.
Вытащив все это добро на солнечный свет, рыцарь бросил сумки на траву, затем расчехлил топор и придирчиво осмотрел сверкающее лезвие. Хмыкнул удивленно:
– Порядок.
Вновь надел на оружие чехол... и вскочил на ноги, прислушиваясь.
В небе кто‑то голосил.
Артур отступил к дверям, перекинул топор из руки в руку, машинально оглаживая пальцами топорище.
А из безоблачной, высокой сини вывалилась с громким, протяжным воплем черная фигурка. Человек падал вниз, раскинув ноги, нелепо выставив вперед зажатый в руках клинок. И вопил, вопил, вопил.
Бросив топор, Артур перехватил крикуна в воздухе, перекатился с ним по траве, смягчая падение.
– Убьешься, придурок. – Он выдернул из рук заткнувшегося человечка тонкий кинжал. – Кто ж так летает?
– А... а как? ‑задохнувшись, спросил летун.
– Низко.