Тыкал грязным пальцем в мою газету и продолжал отчаянно сопеть.
– Э‑э… а… какое у нас сегодня января? – выдавил он наконец.
Я повернулся к нему и хотел было выдать по первое число, но осекся. Его всего колотило. Батюшки, да его сейчас кондратий хватит! Вон как зенки вылупил.
– Число… какое сегодня число… – лепетал он, словно полоумный, и вдруг заклацал желтыми, проникотининными зубами.
– Ну, второе, – пробурчал я, отодвигаясь от него подальше. – Ты чего, мужик, анаши обкурился?
– У‑у‑у! – завыл он вдруг по‑волчьи и снова ткнул пальцем в мою газету.
Чокнутый какой‑то, как пить дать. Из психушки, видать, сбежал, или еще откуда.
Я перевел взгляд на то место, куда он тыкал своим дурацким пальцем, и… чуть было не проглотил собственный язык.
Газета была за третье января!
– Конечная! – объявил водитель. – Дальше не поеду.
Вот дьявол! Я и не заметил, как проскочил лишние три остановки. Теперь придется возвращаться назад.
До работы я добрался без приключений. В цеху стоял гомон и звон посуды. Дружки мои, все до единого, проходили курс послепраздничных лечебных процедур. Лечились всем подряд: кто «Жигулевским», кто «Столичной», кто «Смирновской», а один гурман‑извращенец прямо из горла лакал «Амаретто». Тех же, кто уже прошел начальный курс лечения, складировали в каптерке, где они долечивались крепким оздоровительным сном. Здоровье прежде всего, гласил наш неписаный закон.