Следил за порядком в Музее маленький шустрый и очень веселый человечек. Звал он себя чудаковато Физиком. Песен Физик не пел, но историй знал не меньше любого Трубадура. И все его истории были про удивительные «экспонаты» так смотритель называл те самые штуковины, что были собраны в Музее. Про каждый «экспонат» Физик мог рассказать такое, что могло украсить и украшало! сказания о богах и героях прошлого. Наверное, все Трубадуры должны были побывать в Музее, чтобы наполнить правдоподобными подробностями свои песни.
Хотя многое из того, что рассказывал Физик, трудно было назвать правдоподобным. Кое-что Трубадур даже не подумал бы вставлять в повествование, потому что толпа на любой площади подняла бы рассказчика на смех. Можно петь о реках таких огромных, что у них не видно берегов. Но как можно врать народу о целых городах, что плывут по этим рекам вместе с людьми, растениями и даже животными? А над головами проносятся такие же города, только с крыльями. А под водой тоже города, да побольше Столицы, с плавниками и хвостами, как у рыб. Как можно врать о круглом мире, о черной бездне, где круглых миров больше, чем камней на равнине? Как можно петь о гигантских животных на земле и таких же под водой, о бескрайних городах, где люди могут прожить от рождения до смерти и даже не познакомиться друг с другом?
Но Физик говорил обо всех этих нелепостях уверенно и задорно, словно описывал свое детство в обычной деревушке у подножия Немого хребта. Он даже показывал книги с картинками, но Трубадур тогда лишь поразился мастерству и фантазии древних художников. Нынче живопись стала бесполезным, а потому вымершим видом искусства (или ремесла?). В Музее, вообще, были собраны тонны бесполезного ржавого хлама. Горестные останки великого некогда мира.
Древний памятник за спиной Любы был из разряда менее фантастичных, в такое мог поверить и сам Трубадур, и его невежественная публика. Кресла на колесах, телега, что катит сама. Да и выглядел этот механизм не таким уж древним без ржавчины, с крашеными синими бортами, с блестящими деталями, словно его только вчера собрали искусные мастера. Не то что тот, почти такой же у Физика в Музее, что распадался на части от времени. Неужели Люба хочет удивить, заставив эту древность катиться по дороге без помощи людей? Что ж, фокусы Трубадур не любил, но их часто показывали представители его ремесла.
Это мобиль, сказал Трубадур, стараясь сохранить как можно более равнодушный вид.
Совершенно верно! улыбнулась Люба. И мы поедем на нем к Воротам, чтобы по дороге выбрать тебе дом для ночлега. Заодно познакомлю тебя с Городом. Не побоишься?
Очень кстати, решил подыграть Трубадур. После ночной битвы с дикими псами на равнине нога болит и быстро устает. Почему бы нам не прокатиться?
Тогда залезай, пригласила Люба и привычно, плавным быстрым движением, через борт, не открывая дверцы, впорхнула на одно из кресел мобиля.
Трубадур осторожно занял кресло рядом. Люба улыбнулась, положила руки на колесо, которое Физик называл рулем, и мобиль мягко и беззвучно покатил по дороге. Вот теперь настал час удивляться.
5
Мобиль катил по мостовой, чуть подрагивая на стыках камней. По правую и левую стороны тянулись кварталы одинаковых домов серые, в два этажа каждый, с небольшими окнами и плоскими крышами, дома производили такое впечатление, словно их собрал один мастер по одному рисунку. Физик называл рисунки домов чертежами. Трубадуры в песнях живописали Город иначе: пестрые улицы, кричащие цвета, гомон и шум радостной толпы, настежь распахнутые двери трактира, самые красивые на равнине Шлюхи в нарядных одеяниях, вечный нескончаемый праздник.
Люба, словно разгадав мысли сказителя, легко тронула его за колено.
Когда-то здесь кипела жизнь, вздохнула она. В первые годы после того, как вспыхнула Радуга. Теперь на этих улицах редко кого встретишь. Большинство горожан сейчас у Стены, спят и пьют по домам, сидят по своим лавкам или расселились по фермам. Часть ушли к реке и осели там Рыболовами и Охотниками. Это те, кто пока решил остаться. Остальные ушли за Ворота.
Трубадуру тяжело было говорить: с такой скоростью наяву он несся над землей впервые. Во снах, которые были больше похожи на воспоминания, он совершал дела и почудеснее, но сны можно не принимать во внимание. Показывать Любе свое смятение он не желал, поэтому собрал силы и откликнулся как можно более уверенно:
А что ж все эти искатели счастья, что стекаются в Город со всей равнины? Я ожидал встретить здесь процветающее селение со множеством ремесленников, торговцев и красивых женщин.
Я для тебя недостаточно красивая женщина? нахмурилась Люба, но тут же рассмеялась, как только Трубадур начал неловко подыскивать оправдания. Как все просто у тебя: для счастья нужны ремесленники, торговцы и женщины? Много полезных вещей под рукой и много женских тел для утехи плоти? В этом твое счастье, Трубадур?
На такой вопрос нет ответа, насупился Трубадур. Никто не скажет точно, в чем заключается счастье, пока не обретет его.
Ошибаешься, Трубадур. В этом Городе тебе придется очень четко облекать свои мысли и желания в слова, серьезно сказала Люба и сосредоточила внимание на дороге.
Трубадур тайком посматривал на женщину рядом. Или девушку? Сколько же ей все-таки лет? Ровная спина, гордо вздернутый подбородок, чистое, без вкраплений пыли, лицо эта женщина совсем не походила на обитательниц равнины. Ее пальцы были длинными и тонкими, словно никогда не знали женского труда. Ее локоны, выбившиеся из пучка, парили на ветру пушистыми легкими перьями, а не свисали по вискам сальными нитями.
Люба точно не была Женой и вряд ли была Шлюхой. Скорее всего, Люба была одной из возлюбленных богатого Купца, а если судить по властному голосу, то могла даже входить в окружение владельца золотой монеты. И еще от нее пахло цветами, что было совсем уж невероятно. Этот аромат пробудил в памяти Трубадура размытые картинки, нечеткое эхо детства.
Встречный поток воздуха наконец развеял головную боль. Таблетки, полученные в трактире Ворчуна, излечили голень, сняли воспаление. Конечно, шрамы таблетками не излечишь, нужна мазь. Нужно будет заработать монет и узнать, где лавка Лекаря. Жить стало проще, вопросов стало меньше. Трубадур отдался течению судьбы, движению мобиля и воле очаровательной спутницы. Будь что будет.
Сумерки сгущались, далекое зарево полыхало над крышами, превращая дома вокруг в разноцветные картинки. Трубадур уже знал, что так мерцает Радужная Стена и сами Ворота на восточной окраине Города. Больше года шел он к этой цели, каждое утро вновь собирался в дорогу, чтобы к вечеру прийти в новое поселение, дать представление, отдохнуть, а утром, выменяв еды на медяки, либо с караваном, либо на свой страх и риск в полном одиночестве вновь отправиться в путь.
Разное пели и рассказывали трубадуры о Городе. Очарованные мечтатели описывали всевозможные прелести этого места, гневные хулители-ненавистники предупреждали о страшных мучениях и верной гибели. И те, и другие изобретали коварные ловушки и предрекали непреодолимые испытания на пути. До всех Эпох люди верили, что по окончании жизни всемогущие боги либо вознесут в чертоги вечного блаженства, либо низринут в бездну непрекращающихся мучений.
И чертоги, и бездна имели множество названий в те далекие времена, Трубадур знал только некоторые из них: Элизий и Тартар, Ирий и Навь, Вальхалла и Нифльхейм, Эдем и Геенна. Причем не был уверен, что правильно произносит, соотносит и понимает древние слова. Но знал, что ад это всегда тьма, а рай это всегда свет. И где-то между светом и тьмой блуждают в сумерках люди, не ставя цели, не зная причин, не видя конца. Куда судьба выведет, туда и выбредут. Больше года назад Трубадур решил поставить цель найти Город. И он его нашел. Станет ли для него Город раем или превратится в ад, этого Трубадур не знал. Но был уже в нескольких мгновеньях от главного ответа в своей жизни.