Прихватив кефирную бутылку, ушёл в черноту ночи.
Пройдя наугад два-три переулка, Виктор Петрович приметил ночевавшую у ворот легковушку. Дальше было всё, как в фантастическом фильме. Ради полулитра бензина машина была искурочена, перевёрнута, поставлена на дыбы так, что горючее самотёком хлынуло в горловину. Какой-то болевой ограничитель отключился в мёртвом теле. Рвались жилы, расползались насквозь прогнившие ткани, а Виктор Петрович, ничего не чувствуя, проявлял чудеса атлетизма, нисколько, впрочем, не утомившись.
Молодёжь возликовала возвращению Суданского. Галина даже чмокнула мертвеца в щёчку, забирая бензин. Потом трубочку в бутылочку, второй конец в нос и кайф!
Учись, трупак!
Век живи век учись, удивился Виктор Петрович.
Мне не надо, сказал Виктор Георгиевич. Я шесть классов кончил, мне хватает.
Вернув страждущим «кайф», бывший судья Суданский почувствовал себя своим в компании.
Позволь с тобой не согласиться. Бывает, что душа в небо рвётся, а ум, как тяжёлая задница, привстать не даёт. Человек мучается всё-то он готов силой переломить.
Не наша философия, отмахнулся Виктор Георгиевич. Вредный твой взгляд, трупак: человек может всё. Это ему природой дано, при чём тут школа?
Хватит вам спорить, Галина, поймав кайф, передала бутылочку и подсела к Суданскому.
Виктор Петрович решил: кутить, так кутить один раз живём, и пошёл напролом:
Милая Галя, с той первой минуты, как увидел, я полюбил вас, и теперь признаюсь в этом.
Слышишь, чмо, как надо объясняться девушке в любви? А ты Галка, я тебя хочу. Учись на будущее пригодится.
Задира Андрей только сплюнул в сердцах и промолчал.
Ну-ну, продолжай, девушка положила Суданскому голову на плечо.
Виктор Петрович нежно погладил её волосы:
Быть может, я стар для вас, или от меня дурно пахнет, но сердцу не прикажешь.
Чудак, ох, чудак, девушка тесней прижалась к нему и ткнулась носом меж бортами пиджака. Какой чудак! Чем ты можешь пахнуть? Потом? Я люблю запах мужского пота. Он меня заводит.
Она сунула маленькую сухую ладошку под рубашку и погладила его живот.
Вспотел, она подняла руку над головой и не заметила, что ладошка окрасилась.
Суданский поймал её руку и сунул под пиджак.
Знаешь, отчего кровь красная, а не бесцветная? Чтобы страшно было проливать её. Была б она синенькой или жёлтенькой не так боялись, легче шли бы на убийство.
Она прижалась к его груди лицом и спросила:
Тебе сколько лет?
Пятьдесят, а может, все семьдесят, печально сказал Виктор Петрович.
Семьдесят? Ну, ты врать-то горазд шибко, расстроилась было Галка, но тут же задорно тряхнула кудрями. Пусть семьдесят! Это даже пикантно. Кому скажу не поверят. Девчонки в общаге помрут от зависти. Миленький, ты меня хочешь?
Девочка дорогая, я понимаю, что тебе не пара, но сердцу не прикажешь
Ты погоди про сердце: я о другом. Ты меня хочешь? Ну-ка, посмотрим, девушка попыталась расстегнуть Суданскому штаны, но Виктор Петрович поймал её руку и удержал от опасного эксперимента.
Разочаруешься, шепнул он ей на ухо.
Нет, шепнула она и погладила ширинку его брюк. Я тебя вылечу.
Галина легла на лавке, примостив голову на его коленях, млея от «кайфа», не сводя с Суданского нежного взгляда.
Поцелуй меня, она капризно надула губы.
Он не без труда склонился и чмокнул её в лоб.
Сподобилась! насупилась Галина. Как старый дед внучку. Ещё отшлёпай и домой отправь. Ты поцелуй страстно, как любишь. Докажи, что любишь. Докажешь я твоя.
Голова девушки всё больше тяжелела, а фразы давались с трудом. Суданский не решился целовать её в губы, а положил ладонь на упругую грудь и чуть придавил.
Галка глубоко вздохнула и закрыла глаза:
Кайф!
Компания, в которой надо было раньше сказать было три девицы и двое парней, нанюхавшись бензину, постепенно уходила в прострацию. Поймав кайф, они не пели, не плясали, словом, не резвились, а тихонько отрешались от окружающего мира, самоуглубляясь, наслаждаясь душевным состоянием, отыскивая в глубинах сознания россыпи алмазов и драгоценных камней. Об этих удивительных открытиях окружающий мир узнавал по тихим редким бессознательным возгласом или быстрому-быстрому невнятному бормотанию, заканчивающемуся тяжёлым вздохом разочарования.
Прошло немало времени.
Подъехал милицейский «уазик», из него вылезли трое.
Ну, так и есть, опять эта шпана здесь! Бей их, Коля, по головам, один хрен за эту мразь ничего не будет.
Ночь взорвалась хрястом ударов, топотом ног, воплями, матом, визгами девчат.
Хрипел и рвался под тяжестью чужого тела Виктор Георгиевич:
Трупак, Андрюха, помогите! У, падла ментовская! А-а-а!
Галка очнулась и порхнула с лавки в темноту. Узкий луч света упёрся в Суданского.
Тут мужик какой-то, Колян. Глянь-ка. Ой, мать твою. Никак покойник?
Суданский представил, как выглядит его лицо в свете фонарика. Для пущего страха он настежь распахнул глаза, повращал зрачками и оскалился.
Рука, державшая фонарик, крупно задрожала.
Ой, Ко-ля.
Послышались шаги.
Что тут у тебя?
Сам смотри.
Вся эта сцена доставила Суданскому огромное наслаждение, и он решил продолжить игру. С сухим треском рвущейся материи лишил себя уха, отправил в рот, пожевал и проглотил. Сунул туда же палец и отгрыз с него мякоть, белой костяшкой поманил к себе обалдевших от страха блюстителей порядка.
Мамочки, пролепетал один, а другой упал на колени так стремительно и профессионально, будто век этому учился, и заверещал что-то бестолково, непонятно, налицо являя все признаки сошедшего с ума человека.
Ни слова не сказав, Суданский обшарил карманы двух остолбеневших милиционеров, изъял бумажники, часы, дубинки и фонарик. Оружия не нашлось.
Третий участник нападения, оставив Виктора Георгиевича, кинулся в машину, и через минуту рёв её двигателя затих в отдалении. В последнем блике погасшего луча фонарика лицо Суданского отразило чувство полнейшего удовлетворения.
Эй, кто там живой остался? крикнул в темноту.
Подошёл Виктор Георгиевич, лаская шишку на голове:
Не ори, их ветер не догонит. Как тебе удалось, супермен?
Просто, пожал плечами Суданский и кивнул на парализованных страхом ментов. Что за клоуны?
Один по-прежнему стоял на коленях и плакал. Второго нервный тик застолбил стоячим, лишив сил шевелиться даже.
Не видишь менты поганые, сказал Виктор Георгиевич. Слушай, дай-ка я с ними счёты сведу.
Он зашёл за спину служителям порядка и так саданул пинком стоящего, что тот побежал с ускорением вперёд, чуть не упал, но не упал, а рванул бежать прочь во все лопатки. Тому, что был на четвереньках, повезло меньше Виктор Георгиевич три раза успел вонзить ботинок в его задницу, прежде, чем несчастный принял вертикальное положение и кинулся догонять товарища.
А-та-та! У-тю-тю! Ату их, ату! веселился Виктор Георгиевич. Держи поганых!
Даровитый ты мужик, трупак, сказал он, успокоившись. Я, пожалуй, пойду, а ты появляйся, приходи мы примем тебя в нашу компанию. Мы тут почти каждый вечер кайфуем.
И не стыдно у здания правосудия?
Какое правосудие? Где оно? Кто, где и когда по правде судил? Ты сам видел, что менты творят, а сунься с жалобой срок отхватишь. Может, и была правда, но не в наше время и не в нашей стране. Бывай.
Виктор Георгиевич ушёл, а Суданский долго стоял недвижимым, переваривая последнюю новость, с невесть откуда взявшейся сердечной болью. Наконец, решившись, одолел невысокую оградку палисадника и долго остервенело крушил стёкла зарешёченных окон милицейской дубинкой.
. Спят сукины дети сторожа, сказала Лидия Петровна.
Где спят? не понял Стародубцев.
На диване в учительской.
Они остановились на дороге, по обеим сторонам которой чернели окна школ начальной и средней.